Е. В. Романова. Массовые самосожжения старообрядцев в России в XVII-XIX вв. // Серия Studia ethnologica. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2012. 288 с.
Монография сотрудницы Музея истории города Киева Екатерины Романовой посвящена интересной и важной теме массовых самосожжений старообрядцев (гари) в XVII-XIX веках. Выбор темы оказался весьма смелым, ибо ее неоднократно поднимали как старые исследователи, так и современные, но всякий раз она «не давалась» - и результаты оказывались не вполне убедительными. Делу мешала как трудность самой постановки вопроса, так и настоящий частокол идеологических и культурных предубеждений, часть из которых превратилась в штампы. Последнее обстоятельство объясняется в какой-то степени тем, что историография всех событий, связанных с расколом XVII-XVIII веков , находилась в руках синодальных миссионеров и ученых, так или иначе аффилированных с церковными структурами. Даже освободившись от обязанности демонстрировать лояльность клерикальной точке зрения, наука не сразу смогла трезво оценить такой сложный сюжет, как массовые самосожжения. Дело в том, что вообще массовое самоубийство легко рассматривать как магическое действие, как нерефлексируемый ритуал. Екатерина Романова отказалась от такой методики - и правильно сделала. Автор рассматривает это явление в различных научных перспективах: психологической, социологической и религиоведческой... И только одну из них исследовательница не без оснований отодвигает несколько в сторону - религиозно-политическую. Дело в том, что в русской социальной культуре религиозное и политическое по сути не разграничены, что при описании драматических моментов противостояния власти и церкви делает задачу сверхсложной. Тема «огненной смерти», ее недобровольной добровольности и ее восприятия выстраивается автором, во-первых, как социальная история и эмансипация церкви в лице старообрядцев от государственной машины, поглотившей реформированную часть церкви. Во вторую очередь она рассматривается как конфликтологический кейс и, наконец, - как тема обрядности смерти и противления Антихристу в контексте коллективной идентичности русского человека. Библиография вопроса об огненных смертях изучена и представлена вполне убедительно и исчерпывающе . Именно через обзор библиографии Романова обозначает все основные уровни анализа. От первых миссионерских исследований, имевших целью «обличение раскола» (таких как Дмитрий Ростовский, Иван Нильский и др.), через народнические и социологические (Афанасий Щапов, Александр Пыпин) изыскания Романова подходит к основным тенденциям современной науки, более или менее свободной от политического влияния, в том числе западным (Георг Бернард Михельс). Сам предмет исследования весьма сложен для понимания ввиду того, что современный человек, как правило, судит историю исходя из гуманистической установки, в то время как в описываемое время ценность человеческой жизни была существенно меньше ценности убеждений и их незыблемости. Кроме того, рассуждая о сочинении протопопа Аввакума о житии Авраама, исследовательница совершенно верно замечает, что суицид в раннехристианской культуре (и в целом христианской, учитывая разные волны реактуализации наследия) не имеет однозначно негативной коннотации. Скорее наоборот - в раннехристианских житиях, на которых воспитывался русский человек в XVII-XVIII веках, тема страдания «не заверу, а за верность», добровольного или полудобровольного мучения имела вполне положительный смысл. А в русском культе Бориса и Глеба, почитаемых в чине страстотерпцев, она оказалась опять актуализована как просьба о смерти, обращенная к палачам. Автор справедливо обращает внимание на одну особенность коллективной русской идентичности: пассионарность и харизматичность в ней неразрывно связаны с аскетизмом, причем чем радикальнее последний, тем сильнее связь. Смерть за веру вписывается в аскетическую монастырскую парадигму. Наконец, автор уместно вспоминает и учитывает соображения исследовательницы старообрядчества Е. М. Юхименко, показавшей, что в статистически значимом числе случаев гарей старообрядцы предусматривали возможность бескровного развития и давали присланным солдатам или полиции возможность мирно уйти. Если же начинался штурм, то поставленная специально свеча, опрокидываясь, поджигала солому - и гарь начиналась. В дискуссиях о старообрядческих самосожжениях сформировались три основные точки зрения. Первая (догматизирующая) повторяет фантастическое (т. е. голословное и искусственное) предположение миссионеров о том, что самосожжения были обоснованы ритуально, то есть были по сути некоей практикой, самостоятельной по отношению к христианской. Вторая теория высказана в основном историками народнического направления и подхвачена советской историографией. Она сводится к теме социального протеста угнетенных масс. И, наконец, третья позиция, близкая автору, связана с социопсихологической интерпретацией, путь к которой открыл еще Эмиль Дюркгейм своей работой «Самоубийство», а затем развили в своих трудах Пьер Бурдье, Ирина Паперно и Александр Агаджанян. Самоубийство рассматривается в этих исследованиях как культурный институт, оформляемый различными практиками. Таким образом, свою задачу Екатерина Романова видит в изучении массовых старообрядческих самосожжений как комплекса религиозных практик. Это дает ей возможность объединить изучение собственно самосожжений с полемикой вокруг них, публицистикой и сочинениями самих самосожженцев. Отдельный раздел книги посвящен историческим источникам , в него входят указы, допросы и вещественные доказательства. Полемические труды отнесены в отдельную библиографическую главу , что совершенно справедливо, ибо дискуссия идет и вокруг источников. Особенно интересен разбор «аввакумовых свидетельств». Дело в том, что миссионерская псевдогуманистическая риторика («посмотрите, до чего дошли эти изуверы!») строилась во многом на псевдоаввакумовых подлогах («Евангелие вечное» и ряд других), которые возникли в особом движении на реке Керженце, так называемой онуфриевщине. При разборе этой группы текстов автор справедливо перемещает акцент с обвинений протопопа в призывах к самосожжению на анализ страдальчески-исповеднического мировоззрения, представителем которого он был. В книге замечательно подробно разобрана тема «учения», иными словами - возможной догматизации огненной смерти. В условиях царства нечестия («Антихриста») и всеобщего отступления возможность, даже теоретическая, отречения от веры перед лицом страданий (в случае ареста и заключения) была куда страшнее смерти. Дело в том, что в задачи военных отрядов входили пристрастный допрос, увещевание и «возвращение в лоно церкви» целых «расколщицких» деревень. В то же время куда большее значение, чем прямые проповеди и призывы к смерти в огне, имели духовные стихи , в которых тема смерти за Христа была связана с обрядностью и с пребыванием в Боге. Кроме того, важной была тема визионерства и видения рая, которая служила дополнительным обоснованием в условиях неподконтрольной официальным церковным цензорам народной религиозности. Фактически подспудная идея общенародного стояния за веру между жизнью и смертью, при котором стираются границы индивидуальной экзистенции, была ярче всего выражена именно в визионерстве. В различных ситуациях, окружающих сами факты самосожжений, нашли выражение эксплицитные и имплицитные конфликты между старообрядцами и государством, обозначаемые либо через оппозиции «избегание контакта vs. розыск», «провокация vs. самоизвет» , либо выраженные в логике социальной организации. Так самосожигатели, отказывавшиеся от участия в переписях и уплаты налогов, оказываются вовлеченными в борьбу локальных властей за контроль над территориями и их населением. Имплицитным конфликтом Романова называет «тихие» самосожжения, ставшие основной формой в XIX веке. Такие самосожжения не содержат прямого протеста, а конфликт происходит не между преследователями-никонианами и преследуемыми-старообрядцами, а между Христом и Антихристом в личном эсхатологическом переживании. Некоторое сомнение вызывает оценка известного дьякона Александра Керженского как самоизветчика на основании его письма Петру I . Такое письмо все же преследовало цель донести точку зрения до царя, которого многие старообрядцы (например, выгорецкие писатели) считали главным судией спора народа с государством. Особой темой ввиду коммунитарного характера «огненной смерти» становится роль наставников в беспоповских общинах, которых нередко считают ответственными за формирование у крестьян-старообрядцев склонности к самосожжению. Но наставники, как справедливо замечает Романова, - это лишь способ замещения недостатка иерархии (в беспоповских общинах не принимали попов «никоновского поставления»). Факты до старообрядческих самосожжений свидетельствуют, что идея огненной смерти за Христа не связана всенепременно ни с расколом, ни с институтом наставничества. Смысл жизни ради смерти, который выкристаллизовался в православном христианстве, веками порождал это явление как побочный продукт. Монастырский уклад многих общин и фактическая обязательность жесткого аскетизма нашли отражение в укладе старообрядцев именно потому, что они были имплицитно присущи православному христианству на Руси. Сам труд в монастыре был особого рода подготовкой к смерти. Центральное место обряда в православной культуре русского народа и выражение веры русского человека прежде всего через обряд исследовательница видит и в особого типа «чинности» (строгой упорядоченности) самосожжений, например, в Палеостровской гари или в самосожжении, описанном в рукописи РГИА: «А после того собрались в горницу и молились Богу до разсвету дневного, а на разсвете-де приехал к ним и пришол в ызбу вышепомя-нутаго Каменскаго села, Покровское тож, житель пашенной крестьянин Данило Семенов сын Санин, которой им был наставником и лжеучителем к згорению. И собрал всех в ызбу женск пол: девок и баб. Незнамо, по какой книжке исповедывал их, спрашивал грехи подобно священнику, а по исповеди оной пол женской всех же выслал в горницу, призвал мужиков и всех вдруг спрашивал грехи по оной книжке. И по окончании исповеди той сказал им, чтоб они оттоль не изходя згорели, а сам неведомо куда уехал, после которого отъезда вси они, собравшись в горницу, грехи свои друг другу объявляя, прощались, кланялись в ноги, а Мамаев при-уготованую солому и веники лучиною зажег, отчего двор и загорелся. А оне-де до большаго пламени молились Богу, а как пламень возгорелся, то все жи, поклоняся в землю, лежали на полу» . В разборе связи погребального ритуала с идеей очистительного огня Судного дня Романова проявляет почти виртуозное владение структуралистской методикой. «Как можно видеть, - пишет исследовательница, - подготовка старообрядцев к смерти происходила в соответствии с христианской традицией, и в частности с представлениями об идеале мученической смерти, поскольку эта смерть принималась добровольно... Раздавая деньги и вещи, возлагая на себя венцы, старообрядцы одновременно выступали в нескольких обрядовых ролях» . Как примеры нового отношения крестьян к «чинности» при самосожжении интересны случаи самосожжений в XIX веке, которые, как показывает Романова, имели совершенно иной характер по сравнению с гарями XVII-XVIH веков. Там утрачена связь с контекстом, появляются новые практики и новые эсхатологические и мистические обоснования собственных действий, которые уводят тему самосожжений в область внутреннего, не выраженного прямо переживания. Но самое главное - из этого прямо следует, что логика самосожжений в этих исторических условиях на самом деле воспроизводит аутентичную логику самоотречения, имплицитную для православного христианства до ее логического конца. Однако этот подход переносит акцент с церковного конфликта в область рассуждения о культуре и шире - о судьбе России. Конфликт старообрядческой церкви с никонианской был неизбежно и конфликтом людей с властью, в ходе которого старообрядцы использовали, как объясняет Романова, не язык непротивления и смирения, а язык апокалиптического диспута о вере. И здесь кроется главный аргумент против интерпретации самосожжений как магизма: Романова показывает рациональное оформление самого феномена. «Стязание о вере» с увещевателями исходило из презумпции, что борьба аргументов не лишена смысла, хотя противники - антихристовы слуги, и их задача - вовлечь своих оппонентов в свою раскольничью лжецерковь. Но такие диспуты перед самосожжениями часто были оформлением самой гари. Здесь работает главный культурный механизм, не дезинтегрирующий, но интегрирующий социум - диалог. Именно это вкупе со всем остальным дает автору с полным правом утверждать, что «гари стали не только поведенческой стратегией, жизненным актом, но и были включены в старообрядческую и - шире - русскую культуру». Все четыре хронологических типа «гарей»
Старообрядческое учение об «огненной смерти», приведшее к гибели нескольких тысяч приверженцев «древлего благочестия», не имеет конкретного места зарождения. Известно, что идейными предшественниками самосжигателей стали «морильщики» – проповедники и участники массовых самоубийств голодом, действовавшие в 1660-х гг. в вологодских, костромских, муромских и суздальских лесах. Они «запирали себя в избы или норы, чтобы избежать соблазна спасения жизни, и там держались полного поста до последнего издыхания» . Начинание получило массовую поддержку среди противников никоновских церковных реформ, а практика добровольной голодной смерти постепенно трансформировалась в самосожжения. Распространение эсхатологических настроений в конце XVII – начале XVIII в. привело к тому, что проповедь самосожжения, отождествляемого с погружением в очищающее апокалиптическое пламя , нашла отклик в сердцах многих православных людей.
Богословская дискуссия старообрядцев об «огненной смерти» развивалась на фоне начавшихся массовых самосожжений. Первые небольшие самосожжения происходили почти одновременно в ряде местностей страны. Так, «малый» Сенька в 1666 г. сообщил нижегородскому воеводе И.С. Прозоровскому, что «в Нижегородском уезде чернецы, когда пришли стрельцы, запершись в кельях, зажгли их и сгорели». В марте этого же года некто С.А. Зубов писал из Вологды в Москву, что и здесь произошло первое самосожжение: «Четыре человека, нанося в избу сена и склав и запершись, и изнутри зажгли сами и сгорели; да семь человек, утаясь от людей, вышли из деревни ночью в поле и сели в дехтярном срубе, и зажгли сами, и в том срубе сгорели » .
В 1675 г. на Волге начались первые массовые самосожжения: старообрядческие материалы говорят о «происходивших в это время гарях и насчитывают до 2 тыс. добровольно сгоревших в районе Нижнего Новгорода, особенно по реке Кудме» . В 1670–1680-х гг. центром распространения гарей стало Пошехонье, одна из наиболее отсталых территорий тогдашнего Российского государства, куда, возможно, собирались сжигаться не только местные жители, но и москвичи, близко к сердцу принявшие проповедь «огненной смерти». Сведения о числе погибших на этой территории в первых «гарях» различны: от четырех – пяти тысяч до 1 920 человек . На зловещее первенство мог претендовать и Арзамасский уезд: здесь значительные «гари» начались в 1675 г. и продолжались до 1678 г.
Поскольку одним из наиболее заметных наставников старообрядцев-самоубийц стал поволжский старец Капитон, то и учение об «огненной смерти» получило на Руси название «капитонство». Лишь на первых порах, в начале никоновских церковных реформ, Капитон проповедовал иные способы смерти. Его сторонников обвиняли в том, что они «живых в гроб кладут», запирают людей в кельях и морят голодом . В дальнейшем именно самосожжение стало излюбленным способом самоубийства среди противников никоновских «новин». Так, в челобитной крестьян Черевковской волости Устюжского уезда, датированной 1690 г., указывалось, что в их волости «крестьянишки» сгорели «в капидонстве» . Таким образом, с юга России учение о самосожжении, по выражению старообрядческого автора, «свирепо потече» вверх по Волге и распространилось по Европейскому Северу. Быстрому распространению «самогубительной смерти» на значительной территории способствовала поддержка со стороны протопопа Аввакума и ряда других радикальных предводителей церковного раскола.
В последнее десятилетие XVII в. по Европейскому Северу России прокатилась первая волна самосожжений. В Новгородском крае первое самосожжение состоялось в ночь с 9 на 10 марта 1682 г. в с. Федово Ново-Торжского уезда; погибло около полусотни человек , предводительствуемых местным священником. Встревоженные власти послали в это село пристава, чтобы «остановить дальнейшее распространение самосожиганий». Но того ожидал решительный отпор: «местные крестьяне спрятали священника и чуть не убили самого пристава» .
Начало трагическому ряду крупных самосожжений положили «гари» в Каргопольском уезде, в Дорах . Затем последовали крупнейшие в истории старообрядчества массовые самоубийства – Палеостровские 1687 и 1688 г. (в них, по преданиям, погибло до четырех тысяч человек) и Пудожская 1693 г. (более тысячи человек) .
Вскоре волна самосожжений достигла Сибири: 24 октября 1687 г. произошло массовое самосожжение в Тюменском уезде, унесшее около 300 жизней . В том же году в Верхотурском уезде в огне погибло около 100 человек. В 1688 г. в своих домах в Тобольском уезде добровольно сожгли себя около 50 человек . Однако здесь самосожжения вскоре прекратились на полстолетия, и следующее состоялось в 1751 г., когда нашлись новые фанатики-руководители .
На Европейском Севере череда самосожжений не прерывалась на протяжении последней четверти XVII и всего XVIII в. А рецидивы самосожжений случались вплоть до середины XIX в. Последнее самосожжение старообрядцев, произошедшее в 1860 г. в Каргопольском уезде Олонецкой губернии, унесло 14 жизней .
В некоторых местностях Севера самосожжения повторялись регулярно. Так, с 1690 по 1753 г. в Верхнем Подвинье произошло 8 массовых самосожжений, в которых погибло 611 человек . В Поморье идея «огненной смерти» нашла поддержку у весьма влиятельных и образованных проповедников – бывших соловецких монахов, чудом избежавших беспощадной расправы после взятия «честной обители» царскими войсками. В Соловецком монастыре в период восстания 1667– 1676 гг. идеал страдания стал весьма популярным, причем в ходе бунта произошел переход от идеи «пассивного страдания и непротивления насилию» к практике «вооруженной борьбы против слуг Антихриста» . Постепенно идеи добровольного страдания и сопротивления власти слились воедино в поддержанном соловецкими монахами учении о самосожжениях.
Протопоп Аввакум уверял своих учеников, что «на том свете» соловецкие иноки наказывают царя Алексея Михайловича за штурм православной святыни и собственные страдания, «распиливая его тело и подвергая его другим мучениям» . Но и «на этом свете» участие соловецких монахов в борьбе против господствующей церкви вообще, и в организации самосожжений в частности, оставалось активным. В значительной степени это обстоятельство повлияло на дальнейшее распространение учения о «самогубительной смерти». На эту закономерность первым обратил внимание еще в конце XVII в. старообрядческий писатель Семен Денисов в «Повести об осаде Соловецкого монастыря». Так, самосожжением 1693 г. в деревне Строкиной Пудожской волости руководил бывший соловецкий монах Иосиф Сухой. Сам он был убит во время перебранки с гонителями: «от воинов, обличающ новины, их пулею устрелен». Но его решительные сторонники все же довели до конца дело, начатое наставником: «огнем скончашася, числом суще яко тысяща двесте душ». Еще бoльшую известность снискал Игнатий Соловецкий: он стал наставником старообрядцев, захвативших в 1687 г. Палеостровский монастырь и совершивших самосожжение в его стенах. Здесь погибло, по данным старообрядческого автора, 2 700 человек . В этом же году обессмертил свое имя еще один соловецкий монах – «пречестный диакон и благоговейный инок» Герман Коровка, организовавший самосожжение в деревне Березов Наволок Кольского присуда.
После гибели большинства соловецких монахов и их последователей самосожжения продолжались некоторое время по традиции , освященной гибелью «за древлее благочестие» выдающихся старообрядческих проповедников и их последователей.
В царствование Петра I в распространении «самогубительной смерти» произошел перелом, за которым, по мнению Д.И. Сапожникова, «должно было последовать постепенное, но медленное исчезновение этого изуверства с исторической сцены» . Но полному искоренению самосожжений помешало новое явление. Начиная с 1740-х гг. во главе самосожигателей становились представители филипповского толка, одного из наиболее радикальных в старообрядчестве. Они отказывались совершать молитвы за императора, ограничивали контакты своих последователей с внешним миром и всегда были готовы к самосожжению . Наставник филипповцев, старец Филипп, «с протчими», погиб в огне организованного им же самосожжения в середине XVIII в., личным примером вдохновив своих последователей на новые самоубийства . Влияние филипповцев сохранялось на протяжении всего XVIII в. на территории Русского Севера, вплоть до Урала, где и происходили «гари». На тот факт, что некоторые сибирские самосожжения в XVIII в. возглавлялись филипповцами, указывает, в частности, академик Н.Н. Покровский . Но все же их влияние уступало неограниченному авторитету соловецких монахов. Ведь филипповцам противостояли другие старообрядческие толки: даниловцы, федосеевцы, аристовцы.
Своеобразная эстафета «самогубительной смерти» создавала предпосылки как для непрерывного распространения самосожжений по территории России, так и для все новых и новых «гарей» в тех местностях, где они происходили прежде. До конца XVIII в., по подсчетам Д.И. Сапожникова, в Тобольской губернии произошло 32 самосожжения, в Олонецкой – до 35, в Архангельской – 11, в Вологодской – до 10, в Новгородской – 8, в Ярославской – 4, в Нижегородской, Пензенской и Енисейской – по 1, а всего – 103 самосожжения .
Общей тенденцией в развитии самосожжений стало постепенное сокращение числа их участников. Для XVIII в., как справедливо указывает Н.Н. Покровский, «не были характерны грандиозные гари, каждая из которых уносила в XVII в. тысячи жизней» . Наиболее подробным источником информации по данному вопросу является старообрядческий синодик (список погибших, составленный для поминовения), содержащий упоминания о 45 старообрядческих самосожжениях, произошедших в разное время в России. Первые по времени самосожжения конца XVII в. стали самыми грандиозными в истории: они унесли жизни 8 416 человек. Далее отчетливо обозначилась тенденция к убыванию: в следующих 15 «гарях» погибло 1 537 человек. И, наконец, последние по времени массовые самоубийства конца XVIII – XIX в. привели к гибели 149 человек .
Источники позволяют судить еще об одной особенности статистического учета самосожжений. Сведения о небольших, в том числе семейных, самосожжениях значительно реже проникали в делопроизводство органов власти, и, следовательно, эта разновидность информации о массовых самоубийствах остается недоступной. О том, что и такого рода «гари» имели место, свидетельствуют отрывочные данные. К их числу относится, например, переписная книга Арзамасского уезда, датированная 1678 г. Причины запустения дворов в деревнях Ковакса, Соляная Гора и селе Страхово объяснены в ней следующим образом: «Двор пуст Фофанка Андреева, а он, Фофанко с детми, на овине сгорел в 186 году, а жена ево умре». Или: «Двор пуст Антропка Васильева, а он, Онтропко, з женою и з детми бесовскою прелестью собрався в овин згорел в 183 году» и т. д. Всего названо 8 крестьянских дворов, запустевших от гари .
Ослабление эсхатологических настроений в конце XVIII в. привело к прекращению массовых самоубийств. Вполне вероятно, что к этому времени в огне самосожжений погибли почти все более-менее радикально настроенные старообрядцы – сторонники «огненной смерти». Однако организация самосожжений оставалась на протяжении всего XVIII в. главным обвинением, которое власть предъявляла старообрядцам. Эти обвинения не в последнюю очередь были связаны с тем, что массовые самоубийства происходили на окраинных, и без того малонаселенных, территориях и, таким образом, наносили ущерб государственным интересам.
Локализация самосожжений, на первый взгляд, представляется парадоксальной: в массовых самоубийствах участвовали жители тех губерний, где давление на старообрядцев не отличалось высокой интенсивностью . Объяснение этому следует искать, во-первых, в наибольшем распространении влияния старообрядчества именно на той территории, где репрессии оставались менее ощутимыми. Во-вторых, – в эффекте «последней капли»: эти земли стали последним пределом, куда мог скрыться от «слуг Антихристовых» приверженец «древлего благочестия». После этого, вновь подвергаясь преследованиям, он находил лишь одно спасение – огонь.
Идея о самоистреблении оформилась в старообрядчестве в первые годы его существования. Первоначально самоубийство совершали путем самоуморения голодом, затем перешли к самоутоплению, самозакланию и самосожжению. Иные способы гибели (самопогребение , самоудушение дымом в пещере, подрыв при помощи порохового заряда и поочередное отрубание голов всем собравшимся) не получили широкого распространения. Источники позволяют предположить, что самоутопление совершалось в тех случаях, когда возможность организовать самосожжение отсутствовала. Так, в 1752 г. жена обратившегося из «раскола» в православие крестьянина Степана Кудрявцева, напуганная местными церковниками, которые утверждали, что ее «за раскол заберут в острог», «нарочно выдолбила на озере большую прорубь и спустилась под лед с детьми в числе 7 человек» . Напротив, «гари» не были исключением: они приобрели массовый характер. В то время как жертвы самосожжения исчислялись тысячами, к самозакланию прибегали единицы .
Выбор времени и места для самоубийства вполне поддается логическому объяснению. Конечно, первоочередную роль здесь играл успех в сборе сторонников, своевременное завершение предсмертных обрядов (исповеди и перекрещивания по старообрядческим правилам) и подготовка необходимых для «згорения» запасов. Но не менее важны и религиозные мотивации. Самосожжения часто происходили в канун церковных праздников (например, Пасхи). В Палеостровском монастыре самосожжение произошло «святого и великого поста четвертыя недели, крестопоклонной, в пятку в ночь» .
Вполне логично будет предположить, что все предшествующие длительные обряды были рассчитаны так, чтобы самосожжение пришлось на праздничные дни. С точки зрения религиозного человека, это вполне понятно. Во-первых, праздник в народном сознании связывался с переходом в новое качество, реинкарнацией. Смерть в такие дни считалась почетной. Например, среди усть-цилемских старообрядцев считалось счастьем умереть в день Святой Пасхи, «поскольку в этот день Господь призывает к себе только самых преданных вере» . Таким образом, выбор времени для самосожжения вполне соответствовал традиционным представлениям о рождении, крещении, смерти и воскресении как о проявлениях всеобновляющего круговорота в природе и человеческой жизни.
Во-вторых, возможно более рациональное, секуляризированное, психологическое объяснение выбора времени для массового самоубийства. Оценивая трагические последствия реформ Никона, известный психиатр И.А. Сикорский утверждал: «Разделение русских людей на старообрядцев и православных не остается без серьозных психологических последствий, оно способно колебать настроения народных масс, особенно среди событий исключительных. Успех и подъем духа у одних может вызвать противоположные чувства у других» . Вполне вероятно, что это обстоятельство учитывали старообрядческие наставники, которым значительно легче было подтолкнуть своих сторонников к самоубийству именно во время ликования православных – приверженцев «никонианской» церкви.
Источники позволяют прояснить и то, какими принципами руководствовались старообрядческие наставники, выбирая место для «гари». На самом деле это вовсе не было простой задачей. С одной стороны, местом самосожжения чаще всего избирались глухие, удаленные от поселений места, где возводились специальные постройки, названные в следственных документах «згорелыми домами». С другой стороны, иногда в качестве места массового самоубийства избирались монастыри, связанные с внешним миром водными или сухопутными путями сообщений. Наконец, единичные свидетельства показывают, что самосожжения могли происходить в памятных для старообрядцев местах. Так, Палеостровский Рождественский монастырь «привлекал этих ужасных и иступленных водителей на гари, потому что по старообрядческому преданию именно здесь, по приказанию патриарха Никона, был убит или сожжен первый мученик за старую веру, епископ Павел Коломенский» .
В редких случаях самосожжение происходило непосредственно в населенном пункте, в деревне, на глазах у множества изумленных зрителей.
В городах самосожжения никогда не совершались. На это указывали еще авторы «Жалобницы»: «Градския же житилие отнюд сего не творят», не только не сжигаются сами, но и «сердечно воздыхают и непрестанно Бога молят, чтобы утолил господь самосожжения мятеж и уцеломудрил бы разсуждением еуангелския правды» . Эта закономерность сохранялась и в XVIII в. В действительности такое поведение горожан объясняется, с одной стороны, большим рационализмом городской жизни, а с другой – большими возможностями контроля над жизнью отдельного человека в городской среде.
Довольно часто местом самосожжения становились старообрядческие поселения. В конце XVII – первой половине XVIII в. призрак «огненной смерти» постоянно витал над старообрядческими сообществами. Появление любой опасности неизбежно приводило к обсуждению, наступил или нет момент, когда, «яко в некую прохладу», пора войти в огонь. Так, при приближении комиссии О.Т. Квашнина-Самарина (в 1731 г.) «лучшие люди во общежительстве (Выговском. – М. П .) начаша думати, что сотворити, овии и ко страданию глаголаше готовитися, яко и отцы прежние в Палеостровском монастыре огнем сожглися». Не желающие «страдати», «разбежалися, и в руки им не втатися, кои еще хотяху пожити, а овии лутчие люди о сем начаша от Писания рассуждати и препятствовати, что страдати де не за что» . Настроения, провоцирующие самосожжения, быстро распространились в прилегающих к Выговскому общежительству поселениях: «…И донесоша Самарину сие, что згорели несколько человек, и с Лексы пришла в монастырь весть, что хотят горети вси», – сообщает выговский историк Иван Филиппов .
Вполне возможно, что длительная эволюция старообрядчества привела к тому, что лишь на первых этапах его существования самосожжения являлись ответом на гонения, а в дальнейшем, после прекращения преследований (в царствование Екатерины II), появления богатых и многолюдных старообрядческих «общежительств», ослабления эсхатологических настроений мотивы самосожжения стали иными. В частности, в самосожжениях постепенно начал проявляться протест не только против «мира Антихриста», но и против тех старообрядцев, которые отказались от радикальных воззрений. Кроме того, вполне вероятно, что в разных регионах России имели место разные, хотя и объединенные общим эсхатологическим содержанием, точки зрения самих старообрядцев на столь радикальную форму неприятия окружающего мира. Наконец, представители различных старообрядческих толков даже на одной территории могли по-разному реагировать на события и выбирать момент для самосожжения, руководствуясь собственными критериями.
В выборе способа самоубийства также проявляются определенные закономерности. Как говорилось выше, первоначально старообрядцы предпочитали «огненной смерти» гибель от голода и утопление. В конце XVIII в., когда самосожжения почти полностью прекратились, самоутопления и самопогребения начали выходить на первый план. Так, судя по указу Ялуторовской канцелярии, в 1782 г. десять крестьян, «по прельщению лжеучителя», утопились в озере Сазыкуле .
Таким образом, распространение старообрядческого учения об «огненной смерти» подчинялось определенным закономерностям, связанным с преемственностью радикальных настроений между старообрядческими наставниками – бывшими соловецкими монахами, выговскими «общежителями» раннего периода существования пустыни и филипповцами, отделившимися от прочих старообрядцев именно по причине приверженности крайним формам противостояния «миру Антихриста».
Акты Холмогорской и Устюжской епархий // Русская историческая библиотека. Т. 12. СПб., 1894. Стлб. 1000–1002.
Юхименко Е.М . Каргопольские «гари» 1683–1684 гг. (К проблеме самосожжений в русском старообрядчестве) // Старообрядчество в России (XVII–XVIII вв.). М., 1994. С. 64.
Шашков А.Т. Самосожжения как форма социального протеста крестьян-старообрядцев Урала и Сибири в конце XVII – начале XVIII в. // Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки. Новосибирск, 1992. С. 297.
Сырцов И . Самосожигательство сибирских старообрядцев в XVII и XVIII столетиях // Тобольские епархиальные ведомости. 1887. № 13–14. С. 295.
Одним из недостаточно разработанных вопросов в истории российского Раскола являются феномен старообрядческих самосожжений, прокатившихся по России во второй половине XVII – XVIII вв. Самосожжения, или как их иначе называли – гари, практиковали приверженцы старой веры, несогласные с церковной реформой патриарха Никона. Первоначально старообрядцы старались укрываться от официальной православной церкви и правительственных властей в глухих местах на окраинах страны: Русском Севере, Урале, Сибири. Здесь они пытались наладить свой образ жизни: строили скиты, занимались хозяйством. На их поиски их отправлялись воинские команды. Когда такая команда находила тайное убежище, то старообрядцы предпочитали сжечься вместе со стариками, женщинами, в том числе и беременными, и детьми, включая младенцев. Они собирались в самом большом помещении скита, которое снаружи и внутри заваливалось соломой, дровами и другими горючими материалами, запирались и поджигались на глазах воинской команды, открывшей их тайное убежище.
Краткая летопись российских, в том числе и алтайских гарей такова. По данным старообрядческих авторов первые гари произошли в 1676 – 1683 гг. Начались они в Поволжье, затем их география стала быстро распространяться на Северо-Запад: к Онеге и Белому морю и на восток, в урало-сибирский регион . Крупные гари на европейской части страны состоялись в Каргопольском уезде в 1687 – 1688 гг., в которых сожглось около 4000 человек. Всего, по данным энциклопедического словаря «Старообрядчество», в России до 1690 г. в гарях погибло около 20000 человек. В 1693 г. в Пудожской гари сожглись примерно 1000 человек. Самосожжения приняли настолько широкий характер, что даже старообрядческие авторы указывали, что сторонников старой веры охватила целая эпидемия самоистребления .
Первое известие о гари в Сибири датируется 6 января 1679 г. Она произошла на р. Березовке в Тобольском уезде недалеко от г. Тюмени. В этот день сожглись раскольники, которые укрывались в старообрядческой пустыни старца Данилы (в миру Доментиана). В Березовской гари по разным сведениям сгорело от 300 до 1700 человек . Меньше чем через месяц произошла другая гарь тоже недалеко от Тюмени: 4 февраля 1679 г. старообрядцы разных сословий: крестьяне, драгуны, казаки собрались на дворе драгуна К. Аврамова и. несмотря на уговоры местного приказчика, послушались дьячка И. Федорова, призывавшего к самосожжению, и все сожглись . В октябре 1722 г. произошло самосожжение около 400 крестьян-староверов на р. Пышме опять возле Тюмени. Несколько крупных гарей были зафиксированы властями под Томском. Одна из них произошла 2 июля 1725 г. в дер. Морозово Вертского острога, когда в пожаре сгорело 147 человек .
На Алтае первая и крупная гарь состоялась в 1725 г. в Елунской пустыни, которую возглавлял деятель Выговского центра беспоповцев Иван Семенов. В июле 1739 г. самосожжение совершили примерно около 300 сот крестьян возле дер. Новое Шадрино на территории современного Косихинского района Алтайского края. В 1742 г. произошло самосожжение в алтайской дер. Лепехино Белоярской слободы. В 1746 – 1747 гг. гари прокатились по деревням Степного Алтая (современного Шипуновского района). В Усть-Чарышской деревне самосожжение возглавил старообрядческий наставник И. Закурдаев .
В христианском понимании самоубийство, а самосожжение всегда трактовалось Русской православной церковью только так, – это не просто смертный грех, а единственный грех, в котором невозможно раскаяться, следовательно, получить от Бога прощение и спасение души. Неслучайно в христианской погребальной практике самоубийц никогда не отпевали и не хоронили на кладбище. Христианство рассматривает самоубийство как лишение себя тем или иным способом жизни . Причины возникновения феномена самосожжений в российской истории надо искать в религиозной идеологии нескольких поколений старообрядцев в XVII – XVIII вв., в сути противостояния Раскола и государственной власти и в отношении староверов к самосожжению как пути, который они выбирали для достижения спасения.
Что касается старообрядческой идеологии, то она, начиная со второй половины XVII в. была полностью эсхатологической. Раскольники искренне верили, что после церковных реформ Никона наступили последние времена. Уверенные в том, что они переживают самый настоящий конец цвета, вожди Раскола и расколоучителя открыто обличали как Антихриста сначала патриарха Никона, потом царя Алексея Михайловича, затем императора Петра I. Для них было характерно понимание того, что последние времена уже наступили: Антихрист воцарился как в церкви, так и в обществе . В последние времена полагалось прятаться и скрываться от Антихриста и его слуг, чем раскольники-беспоповцы и занимались практически до конца XVIII в., укрываясь в глухих местах страны. Поэтому если властям удавалось обнаружить старообрядцев в их тайных скитах, то они предпочитали смерть в огне – «огнеопальное причастие» насильственному возвращению в мир Антихриста.
Суровая борьба государства отчасти объясняется крайним упорством староверов, легко доходящим до фанатизма. Жесткая правительственная политика по отношению к старообрядчеству встречала с его стороны самое ожесточенное сопротивление. В социуме беспоповцев гарь – самосожжение считалась мученической смертью в огне, на которую добровольно шли многие старообрядцы, чтобы не попасть в «руки антихристовы». В старообрядческой литературе, осуждающей самосожжения прошлого времени, по-прежнему делается упор на то, что гарям предшествовали многочисленные казни вождей и наиболее непримиримых расколоучителей через сожжение «во срубе». Старообрядческие авторы подчеркивают, то, что официальная церковь и правительство использовали для устрашения сторонников старой веры в виде специальной карательной казни по Двенадцати статьям царевны Софьи, ими стало восприниматься как христианский подвиг . Но вместе с тем, следует отметить, что в самом старообрядчестве одновременно сложилось движение протеста против практики самосожжений. Так, с 1680 г. против раскольничьих самосожжений активно выступал инок Араамий Венгерский в Тобольском крае. Против практики гарей выступили поморские старцы, написавшие интересный документ «Жалобница», в котором самосожжения безоговорочно осуждались. В 1691 г. появился обличительный трактат старца Евфросина «Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственном смертей». Затем заочный собор поповцев, проведенный по переписке в 1691 г., осудил самосожженцев. Во время комиссии Самарина в 40-х гг. XVIII в. насельники Выговского общежительства хотели совершить самосожжение, но потом рассудили, что подобное «произвольное страдание» не может быть «спасительно». Однако победить эпидемию самоистребления оказалось непросто. Даже старообрядческие авторы признают тот факт, описанный в трудах Н.Н. Покровского и других советских историков, что среди беспоповцев существовали профессиональные организаторы самосожжений, которые по несколько раз уходили из огня гарей невредимыми, чтобы в новом месте снова созвать народ для огненного причастия . Правда, по их пониманию, они руководствовались благой целью: спасти как можно больше христианских душ от «лап антихристовых слуг» – воинских команд, посланных для сыска беглых раскольников. В итоге, весь XVIII в. был заполнен самосожжениями старообрядцев.
Другой аспект проблемы касался способов ухода из жизни. В старообрядческой протестной практике против антихристова мира существовало два вида: самоуморение себя голодом и самосожжение. Первый способ в старообрядческой протестной практике не нашел широкого применения в отличие от самосожжения. Следует отметить, что староверы старались в какой-то мере избежать наказания в загробной жизни за грех самоубийства, поэтому при совершении гари они старались соблюдать следующие правила. Для того, максимально отстраниться от того, что они совершали, и самим себя не поджигать, они на засов закрытого изнутри помещения ставили зажженную свечу, на пол наваливали охапки соломы, когда солдаты выламывали дверь, то свеча падала на солому, которая огнем охватывала все здание .
Следующий аспект заключался в отношении раскольников к огню. Обычные свойства и использование огня человеком хорошо известны. Но в ветхозаветной традиции и новозаветной тоже огонь нередко соединяется с явлением Бога, как, например, при Синае, в псалме 17 и в других книгах Ветхого и Нового заветов. Особая природа огня упоминается в книгах Ветхого завета: Бытия и Исхода. В ветхозаветные времена огонь сходил от бога и пожирал приготовленную жертву. Он снизошел с неба при освящении Скинии, и по Божьему повелению его нельзя было гасить. В новозаветном послании солунянам говорилось, что Иисус Христос во втором пришествии явится в пламенеющем огне. Сошествие Духа Святаго в день Пятидесятницы на апостолов произошло в виде огненных языков. Об явлении Кувиклии известно во всем мире. В новозаветной литературе утверждается, что последним делом огня будет кончина мира . В книгах Священного Писания слово «огонь» нередко употреблялось как метафора для обозначения великой потери или тяжкого испытания.
О старообрядцах можно сказать, что они чаще читали Ветхий завет, в котором говорилось об очистительных функциях огня, и огне как способе принесения очистительной жертвы, чем Новый. Для раскольников, которые стояли на основе библейской традиции толкования конца света, самосожжение являлось не массовым самоубийством, а единственным спасением от власти Антихриста, более того, они все свято верили, что своей мученической смертью они заслуживают прощения всех своих земных грехов, после которой они попадают в «царствие небесное». Идею о самосожжении некоторые старообрядческие расколоучители подкрепляли авторитетом святого Иринея Лионского, толковавшего чудо о трех отроках, спасенных из «пещи» царя Навуходоносора, следующим образом, Анания, Азария и Мисаил «чрез свое приключение пророчески показали имеющее быть в конце сожжение праведных». Старообрядческий старец Сергий в 1722 г. утверждал, что «поистине нельзя, чтобы нам не гореть», ибо он не видел другого выхода спасения от воцарившегося в миру Антихриста. Историк-старообрядец И. Филиппов писал: огненное сие страдание – ради немощи нашей». Поминание о «сожженных благочестия ради» вошло в беспоповский Синодик .
Впоследствии отношение старообрядцев к самосожжениям стало меняться. По данным энциклопедического словаря «Старообрядчество» причины самосожжений коренились в учении крайних религиозных фанатиков о свершившемся пришествии в мир Антихриста. Но, пытаясь понять таких фанатиков, старообрядческие авторы оценивают вторую половину XVII в. как ситуацию ужаса и отчаяния, охватившую многих раскольников. Неслучайно, они сравнивают то, что происходило в России в XVII – первой четверти XVIII вв. с временами Римской империи, когда гонимые христиане тоже ожидали близкого конца света, принимая Нерона за Антихриста. Но понимание прихода в этот мир Антихриста обернулось для беспоповцев непоправимой трагедией.
Что касается Горного Алтая, то гари на его территории не фиксировались. Причины отсутствия самосожжений в горном регионе юга Западной Сибири были следующими. Поначалу старообрядческий социум складывался из беглых раскольников, которые надежно прятались в ущельях за горными хребтами. Позже с принятием беглых староверов в российское подданство в 1791 г. здесь сложилась своя модель взаимоотношений старообрядцев разных толков с государственной властью. К тому же в среде беспоповцев в конце XVIII в., поскольку конца света так и не наступило, сложилось учение о «мысленном Антихристе», который давно воцарился в миру и правит им невидимо. Соответственно изменились идея бегства и отношение к самосожжениям. Уходить теперь нужно было не от мира как такового, а от таившегося в нем греха. Отсюда главным смыслом для алтайских староверов стало сохранение старой веры и традиционного сохранения уклада, отождествляемого с истинным православием.
Мукаева Лариса Николаевна,
Горно-Алтайский государственный университет,
доцент
кафедры истории России
кандидат исторических наук,
Горно-Алтайск, Россия
Список использованных источников
Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы. Опыт энциклопедического словаря. М. Церковь, 1996. С. 249.
Там же. С. 250.
Старухин Н. Сибирь на путях верности древлеправославию (XVII в. – 1-ая пол. XVIII в.) //Старовер. Горно-Алтайск. 1994. июль. С. 43.
Покровский Н.Н., Александров В.А. Власть и общество. Сибирь в XVII в. Новосибирск. 1991.
Старухин Н. Указ. соч. … С. 44.
Там же. С. 45.
Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. II. М., 1992. С. 1999.
Мукаева Л.Н. Тайна Раскола //Евразийцы. Горно-Алтайск. – 5. 2009. С. 27 – 28.
Старообрядчество. … С. 249.
Там же. С. 250.
Там же.
Полный православный богословский энциклопедический словарь. С. 2000.
Старообрядчество. … С. 250.
Церковный Раскол середины XVII в. стал одним из наиболее трагических событий в российской истории. Современник, неизвестный старообрядческий автор, описывал ситуацию следующим образом: «претвориша бо ся пастырие в волчее естество и разсвирипеша на стадо Христовых овец и разгнаша я по горам и пропастям земным».
Среди всего множества экстраординарных происшествий, связанных со становлением старообрядческого движения, самосожжения по праву занимают особое место. Вызванные церковным расколом многочисленные яркие события и по сей день являются предметом самого пристального внимания историков. При этом в значительной части научной литературы, в той или иной мере затрагивающей проблематику, связанную со старообрядчеством, отразилось априорное представление о самосожжениях как о вынужденной мере, вызванной беспощадными гонениями на сторонников «древлего благочестия».
Можно предположить, что авторы оказались в плену у существующего не только в обыденном сознании, но, к сожалению, и в специальной литературе устойчивого предубеждения. В соответствии с ним старообрядчество представляется не как чрезвычайно пестрое, многообразное, разнохарактерное общественно-религиозное движение, а как единое, монолитное, внутренне непротиворечивое явление. Этот стереотип нашел отражение как в художественной литературе, так и в произведениях некоторых современных историков.
Одновременно существует, поддерживается и тщательно оберегается от посягательств инакомыслящих представление о старообрядцах как сообществе верующих, наделенных несомненными литературными талантами и трудолюбием, хранящих в неприкосновенности культурное наследие старой Руси.
Максим Викторович Пулькин - Самосожжения старообрядцев - середина XVII - XIX в.
Карельский научный центр. Институт языка, литературы и истории, Университет Дмитрия Пожарского
М. : Русский Фонд Содействия Образованию и науке, 2013 . – 334 с.
ISBN 978-5-91244-001-4
Максим Викторович Пулькин - Самосожжения старообрядцев - середина XVII - XIX в. - Содержание
Введение. Историография проблемы, характеристика источников
- Обзор литературы о самосожжениях
- Задачи исследования, территориальные и хронологические рамки
- Источники для исследования «огненной смерти»
Глава 1. Старообрядческие дискуссии об «огненной смерти»
- Оправдания самосожжений
- Аргументы против самосожжений
Глава 2. Статистика и локализация самосожжений
- География «огненной смерти»
- Выбор времени, места, способа ритуального суицида
Глава 3. Правительственные меры против «гарей»
- Расправы с самосожигателями в конце XVII в.
- Борьба с «гарями» в первой половине XVIII в.
- Противодействие самосожжениям во второй половине XVIII в.
Глава 4. «Технология» «самогубительной смерти»
- Старец-руководитель «самосужденников»
- «Згорелый дом»
- Обряды перед самосожжением
- «Самогубительная смерть»: основные закономерности
Глава 5. Память о гибели старообрядцев
- Память о самосожжениях в старообрядческой среде
- Фольклорные данные о самосожжениях
- Память о самосожжениях среди противников старообрядчества
Заключение
Перечень источников и литературы
Список сокращений
- Приложение 1. Хронология самосожжений
- Приложение 2. Старообрядческие публицисты о «гарях»
- Приложение 3. Дела о самосожжениях старообрядцев
Именной указатель
Географический указатель
Максим Викторович Пулькин - Самосожжения старообрядцев - середина XVII - XIX в. - Введение
Непросто понять, почему для одних приверженцев старообрядческого вероучения спасение от «мира Антихриста» в огне представлялось единственно возможным путем, а другие смогли адаптироваться в принявшем никоновские реформы российском обществе и занять в нем престижное положение: стать богатыми купцами, знаменитыми меценатами и даже депутатами первых созывов Государственной Думы. Из-
Учение старообрядческих произведений, посвященных проблеме массовых самоубийств, а также следственных дел о «гарях», позволяет увидеть иную, зачастую незнакомую современному читателю картину самосожжений – продуманного мероприятия, которому предшествовали серьезные, трагические размышления и напряженная, неустанная деятельность его участников.
По поводу «гарей» велись длительные ожесточенные богословские споры образованных и литературно одаренных старообрядческих наставников. При этом далеко не все из них безоговорочно поддерживали зловещую идею организации массовых ритуальных самоубийств.
Развернувшийся в конце XVII в., вскоре после никоновских реформ, богословский спор о допустимости ритуального суицида решал судьбу «древлего благочестия». Одни наиболее радикальные приверженцы старой веры погибли добровольной смертью, а многие другие – предпочли жизнь и создали великую старообрядческую культуру. Вероятнее всего, сторонники самосожжений и других менее распространенных способов «самогубительной смерти» оказались в меньшинстве даже в старообрядческой среде.
Таким образом, исследование самосожжений позволяет, во-первых, преодолеть стереотипы, существующие в отношении старообрядчества, а во-вторых, – полнее представить сложную, драматическую и многокрасочную палитру религиозной жизни России в середине XVII–XIX в.
Пулькин М.В.
Самосожжения старообрядцев
Самосожжения старообрядцев— малоизученный феномен религиозной жизни России в конце XVII-XIX в. Самосожжения практиковались наряду с самопогребением, самозакланием, «запощиванием» (добровольной смертью от голода) и самоутоплением. Имеются сведения о единичном случае самоуничтожения при помощи порохового заряда. Однако «огненная смерть» стала наиболее типичной формой массового самоубийства старообрядцев. Самосожжения происходили в ряде местностей России, но наиболее крупные «гари» (Палеостровские, 1687 и 1688 гг., в которых по старообрядческим преданиям погибло более 4 тыс. человек и Пудожская 1693 г., с одной тысячей жертв) имели место на территории Карелии. Последнее крупное самосожжение в Карелии (около 50-ти участников) состоялось в 1784 г. в дер. Фофановской Ребольского погоста. В подавляющем большинстве случаев самосожжению предшествовало строительство специального помещения, располагавшегося в удаленных от жилья местах, созыв сторонников (нередко обманным путем: предлагая «Богу помолиться» и лишь затем открывая истинные цели), подготовка легковоспламеняющихся материалов: пороха, бересты, смолы и пр. Особое значение придавалось «железному утверждению» — решеткам на окна и двери. В процессе подготовки к массовому самоубийству самосожигатели осуществляли перекрещивание водой (предшествующее «огненному крещению»). Отмечены случаи пострижения в монашество, исповедь. Вполне возможно, что в действительности подготовительные обряды были более сложны. Целью самосожжения являлось отнюдь не самоистребление, а обретение «мученического венца». Поэтому важной составляющей подготовки к самосожжению стали обличительные заявления и полемика с представителями православного духовенства. При этом суровые обвинения выдвигались в адрес «никонианской» церкви, российской власти, отступников из числа самих приверженцев «древлих» обрядов. Появление воинского подразделения у стен «згорелого дома» в большинстве случаев не приводило к ускорению трагической развязки. Репрессивные меры в отношении руководителей и участников самосожжений применялись лишь в конце XVII-начале XVIII в. В середине XVIII в. солдаты получали приказы «стараться все то окончить с доброхотством, человеколюбием и с осторожною кротостию, дабы все объявленное скопище не погубило себя». Внимальное изучение дел о самосожжениях показывает, что все эти распоряжения неукоснительно соблаюдались, и вовсе не грубость властей служила причиной того, что самосожжения происходили.
Источники
:
Литература
: