История Антонины Макаровой-Гинзбург - советской девушки, лично казнившей полторы тысячи своих соотечественников - другая, темная сторона героической истории Великой Отечественной войны.
Тонька-пулеметчица, как ее называли тогда, работала на оккупированной гитлеровскими войсками советской территории с 41-го по 43-й годы, приводя в исполнение массовые смертные приговоры фашистов партизанским семьям.
Передергивая затвор пулемета, она не думала о тех, кого расстреливает - детей, женщин, стариков - это было для нее просто работой. “Какая чушь, что потом мучают угрызения совести. Что те, кого убиваешь, приходят по ночам в кошмарах. Мне до сих пор не приснился ни один”, - говорила она своим следователям на допросах, когда ее все-таки вычислили и задержали - через 35 лет после ее последнего расстрела.
Уголовное дело брянской карательницы Антонины Макаровой-Гинзбург до сих пор покоится в недрах спецхрана ФСБ. Доступ к нему строго запрещен, и это понятно, потому что гордиться здесь нечем: ни в какой другой стране мира не родилась еще женщина, лично убившая полторы тысячи человек.
Тридцать три года после Победы эту женщину звали Антониной Макаровной Гинзбург. Она была фронтовичкой, ветераном труда, уважаемой и почитаемой в своем городке. Ее семья имела все положенные по статусу льготы: квартиру, знаки отличия к круглым датам и дефицитную колбасу в продуктовом пайке. Муж у нее тоже был участник войны, с орденами и медалями. Две взрослые дочери гордились своей мамой.
На нее равнялись, с нее брали пример: еще бы, такая героическая судьба: всю войну прошагать простой медсестрой от Москвы до Кенигсберга. Учителя школ приглашали Антонину Макаровну выступить на линейке, поведать подрастающему поколению, что в жизни каждого человека всегда найдется место подвигу. И что самое главное на войне - это не бояться смотреть смерти в лицо. И кто, как не Антонина Макаровна, знал об этом лучше всего…
Ее арестовали летом 1978-го года в белорусском городке Лепель. Совершенно обычная женщина в плаще песочного цвета с авоськой в руках шла по улице, когда рядом остановилась машина, из нее выскочили неприметные мужчины в штатском и со словами: “Вам необходимо срочно проехать с нами!” обступили ее, не давая возможности убежать.
“Вы догадываетесь, зачем вас сюда привезли?” - спросил следователь брянского КГБ, когда ее привели на первый допрос. “Ошибка какая-то”, - усмехнулась женщина в ответ.
“Вы не Антонина Макаровна Гинзбург. Вы - Антонина Макарова, больше известная как Тонька-москвичка или Тонька-пулеметчица. Вы - карательница, работали на немцев, производили массовые расстрелы. О ваших зверствах в деревне Локоть, что под Брянском, до сих пор ходят легенды. Мы искали вас больше тридцати лет - теперь пришла пора отвечать за то, что совершили. Сроков давности ваши преступления не имеют”.
“Значит, не зря последний год на сердце стало тревожно, будто чувствовала, что появитесь, - сказала женщина. - Как давно это было. Будто и не со мной вовсе. Практически вся жизнь уже прошла. Ну, записывайте…”
Из протокола допроса Антонины Макаровой-Гинзбург, июнь 78-го года:
“Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек - столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все…”
“Cводить в крапиву” - на жаргоне Тони это означало повести на расстрел. Сама она умирала трижды. Первый раз осенью 41-го, в страшном “вяземском котле”, молоденькой девчонкой-санинструкторшей. Гитлеровские войска тогда наступали на Москву в рамках операции “Тайфун”. Советские полководцы бросали свои армии на смерть, и это не считалось преступлением - у войны другая мораль. Больше миллиона советских мальчишек и девчонок всего за шесть дней погибли в той вяземской мясорубке, пятьсот тысяч оказались в плену. Гибель простых солдат в тот момент ничего не решала и не приближала победу, она была просто бессмысленной. Так же как помощь медсестры мертвецам…
19-летняя медсестра Тоня Макарова, очнулась после боя в лесу. В воздухе пахло горелой плотью. Рядом лежал незнакомый солдат. “Эй, ты цела еще? Меня Николаем Федчуком зовут”. “А меня Тоней”, - она ничего не чувствовала, не слышала, не понимала, будто душу ее контузили, и осталась одна человеческая оболочка, а внутри - пустота. Потянулась к нему, задрожав: “Ма-а-амочка, холодно-то как!” “Ну что, красивая, не плачь. Будем вместе выбираться”, - ответил Николай и расстегнул верхнюю пуговицу ее гимнастерки.
Три месяца, до первого снега, они вместе бродили по чащобам, выбираясь из окружения, не зная ни направления движения, ни своей конечной цели, ни где свои, ни где враги. Голодали, ломая на двоих, ворованные ломти хлеба. Днем шарахались от военных обозов, а по ночам согревали друг друга. Тоня стирала обоим портянки в студеной воде, готовила нехитрый обед. Любила ли она Николая? Скорее, выгоняла, выжигала каленым железом, страх и холод у себя изнутри.
“Я почти москвичка, - гордо врала Тоня Николаю. - В нашей семье много детей. И все мы Парфеновы. Я - старшая, как у Горького, рано вышла в люди. Такой букой росла, неразговорчивой. Пришла как-то в школу деревенскую, в первый класс, и фамилию свою позабыла. Учительница спрашивает: “Как тебя зовут, девочка?” А я знаю, что Парфенова, только сказать боюсь. Ребятишки с задней парты кричат: “Да Макарова она, у нее отец Макар”. Так меня одну во всех документах и записали. После школы в Москву уехала, тут война началась. Меня в медсестры призвали. А у меня мечта другая была - я хотела на пулемете строчить, как Анка-пулеметчица из “Чапаева”. Правда, я на нее похожа? Вот когда к нашим выберемся, давай за пулемет попросимся…”
В январе 42-го, грязные и оборванные, Тоня с Николаем вышли, наконец, к деревне Красный Колодец. И тут им пришлось навсегда расстаться. “Знаешь, моя родная деревня неподалеку. Я туда сейчас, у меня жена, дети, - сказал ей на прощание Николай. - Я не мог тебе раньше признаться, ты уж меня прости. Спасибо за компанию. Дальше сама как-нибудь выбирайся”. “Не бросай меня, Коля”, - взмолилась Тоня, повиснув на нем. Однако Николай стряхнул ее с себя как пепел с сигареты и ушел.
Несколько дней Тоня побиралась по хатам, христарадничала, просилась на постой. Сердобольные хозяйки сперва ее пускали, но через несколько дней неизменно отказывали от приюта, объясняя тем, что самим есть нечего. “Больно взгляд у нее нехороший, - говорили женщины. - К мужикам нашим пристает, кто не на фронте, лазает с ними на чердак, просит ее отогреть”.
Не исключено, что Тоня в тот момент действительно тронулась рассудком. Возможно, ее добило предательство Николая, или просто закончились силы - так или иначе, у нее остались лишь физические потребности: хотелось есть, пить, помыться с мылом в горячей бане и переспать с кем-нибудь, чтобы только не оставаться одной в холодной темноте. Она не хотела быть героиней, она просто хотела выжить. Любой ценой.
В той деревне, где Тоня остановилась вначале, полицаев не было. Почти все ее жители ушли в партизаны. В соседней деревне, наоборот, прописались одни каратели. Линия фронта здесь шла посередине околицы. Как-то она брела по околице, полубезумная, потерянная, не зная, где, как и с кем она проведет эту ночь. Ее остановили люди в форме и поинтересовались по-русски: “Кто такая?” “Антонина я, Макарова. Из Москвы”, - ответила девушка.
Ее привели в администрацию села Локоть. Полицаи говорили ей комплименты, потом по очереди “любили” ее. Затем ей дали выпить целый стакан самогона, после чего сунули в руки пулемет. Как она и мечтала - разгонять непрерывной пулеметной строчкой пустоту внутри. По живым людям.
“Макарова-Гинзбург рассказывала на допросах, что первый раз ее вывели на расстрел партизан совершенно пьяной, она не понимала, что делала, - вспоминает следователь по ее делу Леонид Савоськин. - Но заплатили хорошо - 30 марок, и предложили сотрудничество на постоянной основе. Ведь никому из русских полицаев не хотелось мараться, они предпочли, чтобы казни партизан и членов их семей совершала женщина. Бездомной и одинокой Антонине дали койку в комнате на местном конезаводе, где можно было ночевать и хранить пулемет. Утром она добровольно вышла на работу”.
“Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью “партизан”. Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке…”
Бывшая квартирная хозяйка Тони из Красного Колодца, одна из тех, что когда-то тоже выгнала ее из своего дома, пришла в деревню Локоть за солью. Ее задержали полицаи и повели в местную тюрьму, приписав связь с партизанами. “Не партизанка я. Спросите хоть вашу Тоньку-пулеметчицу”, - испугалась женщина. Тоня посмотрела на нее внимательно и хмыкнула: “Пойдем, я дам тебе соль”.
В крошечной комнате, где жила Антонина, царил порядок. Стоял пулемет, блестевший от машинного масла. Рядом на стуле аккуратной стопочкой была сложена одежда: нарядные платьица, юбки, белые блузки с рикошетом дырок в спине. И корыто для стирки на полу.
“Если мне вещи у приговоренных нравятся, так я снимаю потом с мертвых, чего добру пропадать, - объяснила Тоня. - Один раз учительницу расстреливала, так мне ее кофточка понравилась, розовая, шелковая, но уж больно вся в крови заляпана, побоялась, что не отстираю - пришлось ее в могиле оставить. Жалко… Так сколько тебе надо соли?”
“Ничего мне от тебя не нужно, - попятилась к двери женщина. - Побойся бога, Тоня, он ведь есть, он все видит - столько крови на тебе, не отстираешься!” “Ну раз ты смелая, что же ты помощи-то у меня просила, когда тебя в тюрьму вели? - закричала Антонина вслед. - Вот и погибала бы по-геройски! Значит, когда шкуру надо спасти, то и Тонькина дружба годится?”.
По вечерам Антонина наряжалась и отправлялась в немецкий клуб на танцы. Другие девушки, подрабатывавшие у немцев проститутками, с ней не дружили. Тоня задирала нос, бахвалясь тем, что она москвичка. С соседкой по комнате, машинисткой деревенского старосты, она тоже не откровенничала, а та ее боялась за какой-то порченый взгляд и еще за рано прорезавшуюся складку на лбу, как будто Тоня слишком много думает.
На танцах Тоня напивалась допьяна, и меняла партнеров как перчатки, смеялась, чокалась, стреляла сигаретки у офицеров. И не думала о тех очередных 27-и, которых ей предстояло казнить утром. Страшно убивать только первого, второго, потом, когда счет идет на сотни, это становится просто тяжелой работой.
Перед рассветом, когда после пыток затихали стоны приговоренных к казням партизан, Тоня вылезала тихонечко из своей постели и часами бродила по бывшей конюшне, переделанной наскоро в тюрьму, всматриваясь в лица тех, кого ей зпредстояло убить.
Из допроса Антонины Макаровой-Гинзбург, июнь 78-го года:
“Мне казалось, что война спишет все. Я просто выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков. Об этом я старалась не вспоминать. Хотя обстоятельства одной казни помню - перед расстрелом парень, приговоренный к смерти, крикнул мне: “Больше не увидимся, прощай, сестра!..”
Ей потрясающе везло. Летом 43-го, когда начались бои за освобождение Брянщины, у Тони и нескольких местных проституток обнаружилась венерическая болезнь. Немцы приказали им лечиться, отправив их в госпиталь в свой далекий тыл. Когда в село Локоть вошли советские войска, отправляя на виселицы предателей Родины и бывших полицаев, от злодеяний Тоньки-пулеметчицы остались одни только страшные легенды.
Из вещей материальных - наспех присыпанные кости в братских могилах на безымянном поле, где, по самым скромным подсчетам, покоились останки полутора тысяч человек. Удалось восстановить паспортные данные лишь около двухсот человек, расстрелянных Тоней. Смерть этих людей и легла в основу заочного обвинения Антонины Макаровны Макаровой, 1921 года рождения, предположительно жительницы Москвы. Больше о ней не знали ничего…
“Розыскное дело Антонины Макаровой наши сотрудники вели тридцать с лишним лет, передавая его друг другу по наследству, - рассказал “МК” майор КГБ Петр Николаевич Головачев, занимавшийся в 70-е годы розыском Антонины Макаровой. - Периодически оно попадало в архив, потом, когда мы ловили и допрашивали очередного предателя Родины, оно опять всплывало на поверхность. Не могла же Тонька исчезнуть без следа?! Это сейчас можно обвинять органы в некомпетентности и безграмотности. Но работа шла ювелирная. За послевоенные годы сотрудники КГБ тайно и аккуратно проверили всех женщин Советского Союза, носивших это имя, отчество и фамилию и подходивших по возрасту, - таких Тонек Макаровых нашлось в СССР около 250 человек. Но - бесполезно. Настоящая Тонька-пулеметчица как в воду канула…”
“Вы Тоньку слишком не ругайте, - попросил Головачев. - Знаете, мне ее даже жаль. Это все война, проклятая, виновата, она ее сломала… У нее не было выбора - она могла остаться человеком и сама тогда оказалась бы в числе расстрелянных. Но предпочла жить, став палачом. А ведь ей было в 41-м году всего 20 лет”.
Но просто взять и забыть о ней было нельзя. “Слишком страшные были ее преступления, - говорит Головачев. - Это просто в голове не укладывалось, сколько жизней она унесла. Нескольким людям удалось спастись, они проходили главными свидетелями по делу. И вот, когда мы их допрашивали, они говорили о том, что Тонька до сих пор приходит к ним во снах. Молодая, с пулеметом, смотрит пристально - и не отводит глаза. Они были убеждены, что девушка-палач жива, и просили обязательно ее найти, чтобы прекратить эти ночные кошмары. Мы понимали, что она могла давно выйти замуж и поменять паспорт, поэтому досконально изучили жизненный путь всех ее возможных родственников по фамилии Макаровы…”
Однако никто из следователей не догадывался, что начинать искать Антонину нужно было не с Макаровых, а с Парфеновых. Да, именно случайная ошибка деревенской учительницы Тони в первом классе, записавшей ее отчество как фамилию, и позволила “пулеметчице” ускользать от возмездия столько лет. Ее настоящие родные, разумеется, никогда не попадали в круг интересов следствия по этому делу.
Но в 76-м году один из московских чиновников по фамилии Парфенов собирался за границу. Заполняя анкету на загранпаспорт, он честно перечислил списком имена и фамилии своих родных братьев и сестер, семья была большая, целых пять человек детей. Все они были Парфеновы, и только одна почему-то Антонина Макаровна Макарова, с 45-го года по мужу Гинзбург, живущая ныне в Белоруссии. Мужчину вызвали в ОВИР для дополнительных объяснений. На судьбоносной встрече присутствовали, естественно, и люди из КГБ в штатском.
“Мы ужасно боялись поставить под удар репутацию уважаемой всеми женщины, фронтовички, прекрасной матери и жены, - вспоминает Головачев. - Поэтому в белорусский Лепель наши сотрудники ездили тайно, целый год наблюдали за Антониной Гинзбург, привозили туда по одному выживших свидетелей, бывшего карателя, одного из ее любовников, для опознания. Только когда все до единого сказали одно и то же - это она, Тонька-пулеметчица, мы узнали ее по приметной складке на лбу, - сомнения отпали”.
Муж Антонины, Виктор Гинзбург, ветеран войны и труда, после ее неожиданного ареста обещал пожаловаться в ООН. “Мы не признались ему, в чем обвиняют ту, с которой он прожил счастливо целую жизнь. Боялись, что мужик этого просто не переживет”, - говорили следователи.
Виктор Гинзбург закидывал жалобами различные организации, уверяя, что очень любит свою жену, и даже если она совершила какое-нибудь преступление - например, денежную растрату, - он все ей простит. А еще он рассказывал про то, как раненым мальчишкой в апреле 45-го лежал в госпитале под Кенигсбергом, и вдруг в палату вошла она, новенькая медсестричка Тонечка. Невинная, чистая, как будто и не на войне, - и он влюбился в нее с первого взгляда, а через несколько дней они расписались.
Антонина взяла фамилию супруга, и после демобилизации поехала вместе с ним в забытый богом и людьми белорусский Лепель, а не в Москву, откуда ее и призвали когда-то на фронт. Когда старику сказали правду, он поседел за одну ночь. И больше жалоб никаких не писал.
“Арестованная мужу из СИЗО не передала ни строчки. И двум дочерям, которых родила после войны, кстати, тоже ничего не написала и свидания с ним не попросила, - рассказывает следователь Леонид Савоськин. - Когда с нашей обвиняемой удалось найти контакт, она начала обо всем рассказывать. О том, как спаслась, бежав из немецкого госпиталя и попав в наше окружение, выправила себе чужие ветеранские документы, по которым начала жить. Она ничего не скрывала, но это и было самым страшным. Создавалось ощущение, что она искренне недопонимает: за что ее посадили, что ТАКОГО ужасного она совершила? У нее как будто в голове блок какой-то с войны стоял, чтобы самой с ума, наверное, не сойти. Она все помнила, каждый свой расстрел, но ни о чем не сожалела. Мне она показалась очень жестокой женщиной. Я не знаю, какой она была в молодости. И что заставило ее совершать эти преступления. Желание выжить? Минутное помрачение? Ужасы войны? В любом случае это ее не оправдывает. Она погубила не только чужих людей, но и свою собственную семью. Она просто уничтожила их своим разоблачением. Психическая экспертиза показала, что Антонина Макаровна Макарова вменяема”.
Следователи очень боялись каких-то эксцессов со стороны обвиняемой: прежде бывали случаи, когда бывшие полицаи, здоровые мужики, вспомнив былые преступления, кончали с собой прямо в камере. Постаревшая Тоня приступами раскаяния не страдала. “Невозможно постоянно бояться, - говорила она. - Первые десять лет я ждала стука в дверь, а потом успокоилась. Нет таких грехов, чтобы всю жизнь человека мучили”.
Во время следственного эксперимента ее отвезли в Локоть, на то самое поле, где она вела расстрелы. Деревенские жители плевали ей вслед как ожившему призраку, а Антонина лишь недоуменно косилась на них, скрупулезно объясняя, как, где, кого и чем убивала… Для нее это было далекое прошлое, другая жизнь.
“Опозорили меня на старости лет, - жаловалась она по вечерам, сидя в камере, своим тюремщицам. - Теперь после приговора придется из Лепеля уезжать, иначе каждый дурак станет в меня пальцем тыкать. Я думаю, что мне года три условно дадут. За что больше-то? Потом надо как-то заново жизнь устраивать. А сколько у вас в СИЗО зарплата, девчонки? Может, мне к вам устроиться - работа-то знакомая…”
Антонину Макарову-Гинзбург расстреляли в шесть часов утра 11 августа 1978 года, почти сразу после вынесения смертного приговора. Решение суда стало абсолютной неожиданностью даже для людей, которые вели расследование, не говоря уж о самой подсудимой. Все прошения 55-летней Антонины Макаровой-Гинзбург о помиловании в Москве были отклонены.
В Советском Союзе это было последнее крупное дело об изменниках Родины в годы Великой Отечественной войны, и единственное, в котором фигурировала женщина-каратель. Никогда позже женщин в СССР по приговору суда не казнили.
Взяла здесь-
В сентябре 1918 года был провозглашен декрет «О красном терроре», давший начало одной из самых трагических страниц в истории России. По сути легализовав методы радикального устранения несогласных, большевики развязали руки откровенным садистам и психически нездоровым людям, которые получали удовольствие и моральное удовлетворение от убийств.
Особым усердием, как ни странно, отличились представительницы слабого пола.
Варвара Яковлева
Во времена гражданской войны Яковлева исполняла обязанности заместителя, а затем главы Петроградской чрезвычайной комиссии (ЧК). Дочь московского купца, она проявляла поразительную даже для современников жесткость. Во имя «светлого будущего» Яковлева была готова не моргнув глазом отправить на тот свет сколько угодно «врагов революции». Точное количество ее жертв неизвестно. По данным историков, эта женщина лично убила несколько сотен «контрреволюционеров».
Ее активное участие в массовых репрессиях подтверждают опубликованные за подписью самой Яковлевой расстрельные списки октября-декабря 1918 года. Впрочем, вскоре «палач революции» была отозвана из Петрограда по личному распоряжению Владимира Ленина. Дело в том, что Яковлева вела беспорядочную половую жизнь, меняла кавалеров как перчатки, поэтому превратилась в легкодоступный источник информации для шпионов.
Евгения Бош
«Отличилась» на ниве казней и Евгения Бош. Дочь немецкого переселенца и бессарабской дворянки, активное участие в революционной жизни она принимала с 1907 года. В 1918 Бош встала во главе пензенского комитета партии, основной ее задачей было изъятие хлеба у местного крестьянства.
В Пензе и окрестностях жестокость Бош при подавлении крестьянских выступлений вспоминали и спустя десятилетия. Тех коммунистов, кто пытался воспрепятствовать расправе над людьми, она называла «слабыми и мягкотелыми», обвиняла в саботаже.
Большинство исследующих тему красного террора историков полагают, что Бош была психически нездорова и сама провоцировала крестьянские выступления для последующих показательных расправ. Очевидцы вспоминали, что в селе Кучки карательница не моргнув глазом застрелила одного из крестьян, что вызвало цепную реакцию насилия со стороны подчинявшихся ей продотрядов.
Вера Гребенщикова
Одесская карательница Вера Гребенщикова по прозвищу Дора работала в местной «чрезвычайке». По одним данным, она лично отправила на тот свет 400 человек, по другим – 700. Под горячую руку Гребенщиковой попадали в основном дворяне, белые офицеры, слишком зажиточные, по ее мнению, мещане, а также все те, кого женщина-палач посчитала неблагонадежным.
Доре нравилось не просто убивать. Удовольствие ей доставляли многочасовые пытки несчастного, причиняющие ему нестерпимую боль. Есть сведения, что со своих жертв она сдирала кожу, выдирала им ногти, занималась членовредительством.
Помогала Гребенщиковой в этом «ремесле» проститутка по имени Александра – ее интимная партнерша, возраст которой составлял 18 лет. На ее счету около 200 жизней.
Роза Шварц
Лесбийскую любовь практиковала и Роза Шварц – киевская проститутка, попавшая в ЧК с доноса на одного из клиентов. Вместе со своей подругой Верой Шварц также любила практиковать садистские игры.
Дамы хотели острых ощущений, поэтому придумывали самые изощренные способы издевательства над «контрреволюционными элементами». Лишь после того, как жертва доводилась до крайней степени истощения, ее убивали.
Ревекка Майзель
В Вологде беспредельничала еще одна «валькирия революции» – Ревекка Айзель (псевдоним Пластинина). Мужем женщины-палача был Михаил Кедров – глава особого отдела ЧК. Нервные, озлобленные на весь мир, они вымещали свои комплексы на других.
«Сладкая парочка» жила в железнодорожном вагоне рядом со станцией. Там же проводились допросы. Расстреливали чуть поодаль – в 50 метрах от вагона. Айзель лично убила не менее ста человек.
Успела покуролесить женщина-палач и в Архангельске. Там она исполнила смертный приговор в отношении 80 белогвардейцев и 40 мирных жителей, заподозренных в контрреволюционной деятельности. По ее же приказу чекисты затопили баржу, на борту которой находились 500 человек.
Розалия Землячка
Но по жестокости и безжалостности не было равных Розалии Землячке. Выходец из семьи купцов, она в 1920 году получила должность Крымского обкома партии, тогда же вошла в состав местного революционного комитета.
Свои цели эта женщина обозначила сразу: выступая перед однопартийцами в декабре 1920 года, она заявила, что Крым необходимо очистить от 300 тыс. «белогвардейских элементов». Чистка началась немедленно. Массовые расстрелы пленных солдат, офицеров-врангелевцев, членов их семей и не сумевших покинуть полуостров представителей интеллигенции и дворянства, а также «слишком зажиточных» местных жителей – все это стало привычным явлением в жизни Крыма в те страшные годы.
Тратить патроны на «врагов революции», по ее мнению, было неразумно, посему приговоренных к казни топили, привязывая к ногам камни, грузили на баржи, а потом топили ее в открытом море. Таким варварским способом было уничтожено не менее 50 тыс. человек. Всего же под руководством Землячки было отправлено на тот свет около 100 тыс. человек. Впрочем, писатель Иван Шмелев, бывший очевидцем страшных событий, заявлял, что жертв на самом деле было 120 тыс. Примечательно, что прах карательницы захоронен в кремлевской стене.
Антонина Макарова
Макарова (Тонька-пулеметчица) – палач «Локотской республики» – коллаборационистской полуавтономии во время Великой Отечественной войны. Попала в окружение, предпочла пойти на службу к немцам полицаем. Лично расстреляла из пулемета 200 человек. После войны Макарову, вышедшую замуж и сменившую фамилию на Гинзбург искали более 30 лет. Наконец, в 1978 году она была арестована и приговорена впоследствии к смертной казни.
На самом деле эту женщину звали Антонина Макаровна Парфенова. Она родилась в 1921 году в деревне Малая Волковка близ Смоленска, там же и пошла в школу. Учительница неверно записала в журнал фамилию девочки, которая застеснялась назвать свое имя, и одноклассники крикнули: «Да Макарова она», — имея в виду, что Антонина — дочь Макара. Так Тоня Парфенова стала Макаровой. Закончила школу и уехала в Москву — поступать в институт. Но началась война. Тоня Макарова ушла добровольцем на фронт.
Но послужить родине девятнадцатилетняя санитарка Макарова практически не успела: она попала в печально известную Вяземскую операцию — битву под Москвой, в которой советская армия потерпела сокрушительное поражение. Из всей части выжить и бежать из плена сумели только Тоня и солдат по имени Николай Федчук. Несколько месяцев они скитались по лесам, пытаясь добраться до родной деревни Федчука. Тоне пришлось стать« походной женой» солдата, иначе ей было бы не выжить. Впрочем, как только Федчук добрался до дома, выяснилось, что законная жена у него есть и живет здесь же. Тоня ушла дальше одна и вышла к селу Локоть, оккупированному немецкими захватчиками. Она решила остаться с оккупантами: может быть, у нее не было другого выхода, а может, она так устала скитаться по лесам, что возможность нормально есть и спать под крышей стала решающим аргументом.
Теперь Тоне пришлось быть« походной женой» для множества разных мужчин. По сути, Тоню просто постоянно насиловали, взамен предоставляя ей еду и крышу над головой. Но это продолжалось недолго. Однажды солдаты напоили девушку, а затем, пьяную, положили к пулемету« Максим» и приказали стрелять по пленным. Тоня, которая перед фронтом успела пройти не только курсы медсестер, но и пулеметчиц, начала стрелять. Перед ней стояли не только мужчины, но и женщины, старики, дети, и пьяная Тоня не промахнулась. С этого дня она стала Тонькой-пулеметчицей, палачом с официальным окладом в 30 марок.
Популярное
Историки утверждают, что детским кумиром Тони была Анка-пулеметчица, и Макарова, став палачом, исполнила свою детскую мечту: неважно, что Анка расстреливала врагов, а Тоня — партизанов, а заодно женщин, детей и стариков. Но вполне возможно, что Макарова, получившая официальную должность, оклад и собственную койку, просто перестала быть объектом сексуального насилия. В любом случае от новой« работы» она не отказалась.
По официальным данным, Тонька-пулеметчица расстреляла более 1500 человек, но удалось восстановить имена и фамилии только 168. В качестве поощрения Макаровой разрешали забирать вещи убитых, которые, правда, приходилось отстирывать от крови и зашивать на них дырки от пуль. Антонина стреляла в приговоренных из пулемета, а затем должна была добивать выживших выстрелами из пистолета. Впрочем, нескольким детям удалось выжить: они были слишком малы ростом, и пулеметные пули проходили поверх их голов, а контрольные выстрелы Макарова почему-то не делала. Выживших детей вывозили из деревни вместе с трупами, и на местах захоронений их спасали партизаны. Так слухи о Тоньке-пулеметчице как о жестокой и кровожадной убийце и предательнице распространились по округе. Партизаны назначили награду за ее голову, но добраться до Макаровой им не удалось. Вплоть до 1943 года Антонина продолжала расстреливать людей.
А затем Макаровой повезло: советская армия добралась до Брянщины, и Антонина, несомненно, погибла бы, если бы не заразилась сифилисом от одного из своих любовников. Немцы отправили ее в тыл, где она попала в госпиталь — под видом советской санитарки. Каким-то образом Антонине удалось добыть поддельные документы, и, вылечившись, она устроилась в госпиталь медсестрой. Там, в 1945 году, в нее влюбился раненый солдат Виктор Гинзбург. Молодые люди поженились, и Тонька-пулеметчица исчезла навсегда. Вместо нее появилась военная медсестра Антонина Гинзбург.
После окончания войны Антонина и Виктор стали образцовой советской семьей: переехали в Беларусь, в город Лепель, трудились на швейной фабрике, воспитывали двух дочерей и даже приходили в школы как заслуженные фронтовики — рассказывать детям о войне.
Тем временем КГБ продолжал разыскивать Тоньку-пулеметчицу: поиски продолжались три десятилетия, но след женщины палача терялся. Пока кто-то из родственников Антонины не подал документы на разрешение для выезда за границу. В списке родственников в качестве родной сестры гражданина Парфенова почему-то значилась Антонина Макарова(Гинзбург). Следователи начали собирать улики и вышли на след Тоньки-пулеметчицы. Несколько выживших свидетелей опознали ее, и Антонину арестовали прямо по пути с работы.
Говорят, во время суда Макарова сохраняла спокойствие: она полагала, что за давностью лет ей вынесут не очень суровый приговор. Тем временем муж и дочери пытались добиться ее освобождения: власти не сообщали, за что именно арестовали Макарову. Как только семье стало известно, за что именно будут судить их жену и мать, они прекратили попытки обжаловать арест и уехали из Лепеля.
Антонину Макарову приговорили к расстрелу 20 ноября 1978 года. Она сразу подала несколько прошений о помиловании, но все они были отклонены. 11 августа 1979 года Тоньку-пулеметчицу расстреляли.
Берта Бородкина
Берта Наумовна Бородкина, она же Железная Белла, не была ни безжалостной убийцей, ни палачом. Ее приговорили к высшей мере наказания за систематические хищения социалистической собственности в особо крупных размерах.
Берта Бородкина родилась в 1927 году. Девушке не нравилось собственное имя, и она предпочитала называть себя Беллой. Свою в будущем головокружительную для женщины в СССР карьеру она начала с должности буфетчицы и официантки в геленджикской столовой. Вскоре девушку с жестким характером перевели на должность директора столовой. Бородкина настолько хорошо справлялась со своими обязанностями, что стала заслуженным работником торговли и общепита РСФСР, а также возглавила трест ресторанов и столовых в Геленджике.
На самом деле это означало, что в ресторанах Железной Беллы партийные и государственные чиновники получали идеальное обслуживание — не за свой счет, а за счет посетителей недорогих кафе и столовых: недолив, недовес, использование списанных продуктов и банальный обсчет позволяли Белле высвобождать головокружительные суммы. Их она тратила на взятки и обслуживание чинов по высшему разряду.
Масштабы этих деяний позволяют называть геленджикский ресторанный трест настоящей мафией: каждый бармен, официант и директор кафе или столовой должен был ежемесячно отдавать Бородкиной определенную сумму, в противном случае сотрудников просто увольняли. При этом связи с чиновниками долгое время позволяли Берте Бородкиной чувствовать себя совершенно безнаказанной — никаких внезапных проверок и ревизий, никаких попыток поймать главу ресторанного треста на хищениях. В этот момент Бородкину и стали называть Железной Беллой.
Но в 1982 году Берту Бородкину арестовали по анонимному заявлению некоего гражданина, который сообщал, что в одном из ресторанов Бородкиной избранным посетителям демонстрируют порнографические фильмы. Эта информация, судя по всему, не подтвердилась, но следствие выяснило, что за годы руководства трестом Бородкина похитила у государства более миллиона рублей — совершенно непостижимая сумма по тем временам. При обыске в доме Бородкиной нашли меха, драгоценности и огромные суммы денег, спрятанные в самых неожиданных местах: в батареях отопления, в закатанных банках и даже в груде кирпичей возле дома.
Бородкину приговорили к смертной казни в том же 1982 году. Сестра Берты рассказывала, что в тюрьме подсудимую пытали с использованием психотропных препаратов. Так Железная Белла сломалась и начала давать признательные показания. В августе 1983 года Берту Бородкину расстреляли.
Тамара Иванютина
Тамара Иванютина, в девичестве Масленко, родилась в 1941 году в Киеве, в многодетной семье. С раннего детства родители внушали Тамаре и пятерым ее братьям и сестрам, что самое главное в жизни — материальная обеспеченность. В советские годы самыми« хлебными» местами считали сферы торговли и общепита, и поначалу Тамара выбрала для себя торговлю. Но попалась на спекуляции и получила судимость. Женщине с судимостью было почти невозможно устроиться на работу, поэтому Иванютина раздобыла себе поддельную трудовую книжку и в 1986 году устроилась посудомойкой в школу номер 16 Минского района Киева. Позже она рассказала следствию, что эта работа была необходима ей, чтобы обеспечить домашнюю скотину(кур и свиней) бесплатными пищевыми отходами. Но оказалось, что Иванютина пришла в школу совсем не за этим.
17 и 18 марта 1987 года несколько учеников и работников школы попали в больницу с признаками серьезного пищевого отравления. В ближайшие часы скончались двое детей и двое взрослых, еще 9 человек находились в реанимации в тяжелом состоянии. Версия о кишечной инфекции, которую подозревали врачи, была исключена: у пострадавших начали выпадать волосы. Было возбуждено уголовное дело.
Следствие опросило потерпевших, оставшихся в живых, и выяснилось, что все они накануне обедали в школьной столовой и ели гречневую кашу с печенкой. Спустя несколько часов все почувствовали стремительно развивавшееся недомогание. В школе была проведена проверка, выяснилось, что медицинская сестра, отвечавшая за качество питания в столовой, скончалась 2 недели назад, по официальному заключению — от сердечно-сосудистого заболевания. Обстоятельства этой смерти вызвали у следствия подозрения, и тело решено было эксгумировать. Экспертиза выяснила, что медсестра скончалась от отравления таллием. Это высокотоксичный тяжелый металл, отравление которым вызывает поражение нервной системы и внутренних органов, а также тотальную алопецию(полное выпадение волос). Следствие немедленно организовало обыск у всех сотрудников школьной столовой и обнаружило в доме Тамары Иванютиной« небольшую, но очень тяжелую баночку». В лаборатории выяснилось, что в банке хранилась« жидкость Клеричи» — высокотоксичный раствор на основе таллия. Этот раствор применяется в некоторых отраслях геологии, и школьной посудомойщице понадобиться не мог никак.
Иванютину арестовали, и она написала признательные показания: по ее словам, она хотела« наказать» шестиклассников, которые якобы отказались расставлять в столовой столы и стулья. Но позже Иванютина заявила, что призналась в убийствах под давлением следствия, и отказалась давать дальнейшие показания.
Тем временем следователи выяснили, что отравление детей и сотрудников школы — не первые убийства на счету Тамары Иванютиной. Более того, оказалось, что и сама Тамара Иванютина, и члены ее семьи(сестра и родители) уже 11 лет — с 1976 года — использовали таллий для совершения отравлений. Причем как с корыстными целями, так и в отношении людей, которые по каким-то причинам просто не нравились членам семьи. Высокотоксичную жидкость Клеричи они приобретали у знакомой: женщина работала в геологическом институте и была уверена, что продает знакомым таллий для травли крыс. За все эти годы она не менее 9 раз передавала семье Масленко отравляющее вещество. И они каждый раз его использовали.
Сначала Тамара Иванютина отравила своего первого мужа, чтобы унаследовать квартиру. После она вновь вышла замуж, но отношения со свекром и свекровью не сложились, в итоге они умерли с интервалом в 2 дня. Самого мужа Иванютина травила тоже, но небольшими порциями яда: мужчина начал болеть, и убийца надеялась в скором времени овдоветь и получить в наследство дом и земельный участок. Кроме того, эпизод отравлений в школе, оказывается, был не первым: ранее Иванютина отравила школьного парторга Екатерину Щербань(женщина скончалась), учителя химии(выжил) и двух детей — учеников первого и пятого класса. Дети досадили Иванютиной, попросив у нее остатки котлет для своих домашних питомцев.
В это же время родная сестра Тамары Нина Мацибора отравила своего мужа, чтобы завладеть его квартирой, а родители женщин, супруги Масленко, отравили соседа по коммунальной квартире и родственницу, которая сделала им замечание. Отец Тамары и Нины так же отравил свою родственницу из Тулы, приехав к ней в гости. Так же члены семьи травили соседских домашних животных.
Уже находясь под следствием, в СИЗО Тамара Иванютина объясняла сокамерницам свои жизненные принципы так: «Чтобы добиться желаемого, нужно не жалобы писать, а дружить со всеми, угощать. Но в пищу особенно зловредным добавлять яд».
Суд доказал 40 эпизодов отравления, совершенных членами этой семьи, из них 13 — со смертельным исходом. При оглашении приговора Тамара Иванютина отказалась признавать вину и извиняться перед родственниками жертв. Ее приговорили к расстрелу. Сестра Иванютиной Нина была приговорена к 15 годам лишения свободы, отец и мать — к 10 и 13 годам соответственно. Супруги Масленко скончались в тюрьме, дальнейшая судьба Нины не известна.
Тамара Иванютина, так и не признавшая свою вину, пыталась подкупить следователя, пообещав ему« много золота». После оглашения приговора суда ее расстреляли.
Варвара Яковлева
Евгения Бош
Вера Гребенщикова
Роза Шварц
Ревекка Майзель
Розалия Землячка
Антонина Макарова
Макарова (Тонька-пулеметчица) – палач «Локотской республики» – коллаборационистской полуавтономии во время Великой Отечественной войны. Попала в окружение, предпочла пойти на службу к немцам полицаем. Лично расстреляла из пулемета 200 человек. После войны Макарову, вышедшую замуж и сменившую фамилию на Гинзбург, искали более 30 лет. Наконец, в 1978 году она была арестована и приговорены впоследствии к смертной казни.
В сентябре 1918 года был провозглашен декрет «О красном терроре», давший начало одной из самых трагических страниц в истории России. По сути легализовав методы радикального устранения несогласных, большевики развязали руки и откровенным садистам и психически нездоровым людям, которые получали удовольствие и моральное удовлетворение от убийств. Особым усердием, как ни странно, отличились представительницы слабого пола.
Варвара Яковлева
Во времена гражданской войны Яковлева исполняла обязанности заместителя, а затем главы Петроградской чрезвычайной комиссии (ЧК). Дочь московского купца, она проявляла поразительную даже для современников жесткость. Во имя «светлого будущего» Яковлева была готова не моргнув глазом отправить на тот свет сколько угодно «врагов революции». Точное количество ее жертв неизвестно. По данным историков, эта женщина лично убила несколько сотен «контрреволюционеров».
Ее активное участие в массовых репрессиях подтверждают опубликованные за подписью самой Яковлевой расстрельные списки октября-декабря 1918 года. Впрочем, вскоре «палач революции» была отозвана из Петрограда по личному распоряжению Владимира Ленина. Дело в том, что Яковлева вела беспорядочную половую жизнь, меняла кавалеров как перчатки, поэтому превратилась в легкодоступный источник информации для шпионов.
Евгения Бош
«Отличилась» на ниве казней и Евгения Бош. Дочь немецкого переселенца и бессарабской дворянки, активное участие в революционной жизни она принимала с 1907 года. В 1918 Бош встала во главе пензенского комитета партии, основной ее задачей было изъятие хлеба у местного крестьянства.
В Пензе и окрестностях жестокость Бош при подавлении крестьянских выступлений вспоминали и спустя десятилетия. Тех коммунистов, кто пытался воспрепятствовать расправе над людьми, она называла «слабыми и мягкотелыми», обвиняла в саботаже.
Большинство исследующих тему красного террора историков полагают, что Бош была психически нездорова и сама провоцировала крестьянские выступления для последующих показательных расправ. Очевидцы вспоминали, что в селе Кучки карательница не моргнув глазом застрелила одного из крестьян, что вызвало цепную реакцию насилия со стороны подчинявшихся ей продотрядов.
Вера Гребенщикова
Одесская карательница Вера Гребенщикова по прозвищу Дора работала в местной «чрезвычайке». По одни данным, она лично отправила на тот свет 400 человек, по другим – 700. Под горячую руку Гребенщиковой попадали в основном дворяне, белые офицеры, слишком зажиточные, по ее мнению, мещане, а также все те, кого женщина-палач посчитала неблагонадежным.
Доре нравилось не просто убивать. Удовольствие ей доставляли многочасовые пытки несчастного, причиняющие ему нестерпимую боль. Есть сведения, что со своих жертв она сдирала кожу, выдирала им ногти, занималась членовредительством.
Помогала Гребенщиковой в этом «ремесле» проститутка по имени Александра – ее секс-партнерша, возраст которой составлял 18 лет. На ее счету около 200 жизней.
Роза Шварц
Лесбийскую любовь практиковала и Роза Шварц – киевская проститутка, попавшая в ЧК с доноса на одного из клиентов. Вместе со своей подругой Верой Шварц также любила практиковать садистские игры.
Дамы хотели острых ощущений, поэтому придумывали самые изощренные способы издевательства над «контреволбционными элементами». Лишь после того, как жертва доводилась до крайней степени истощения, ее убивали.
Ревекка Майзель
В Вологде беспредельничала еще одна «валькирия революции» – Ревекка Айзель (псевдоним Пластинина). Мужем женщины-палача был Михаил Кедров – глава особого отдела ЧК. Нервные, озлобленные на весь мир, они вымещали свои комплексы на других.
«Сладкая парочка» жила в железнодорожном вагоне рядом со станцией. Там же проводились допросы. Расстреливали чуть поодаль – в 50 метрах от вагона. Айзель лично убила не менее ста человек.
Успела покуралесить женщина-палач и в Архангельске. Там она исполнила смертный приговор в отношении 80 белогвардейцев и 40 мирных жителей, заподозренных в контреволюционной деятельности. По ее же приказу чекисты затопили баржу, на борту которой находились 500 человек.
Розалия Землячка
Но по жестокости и безжалостности не было равных Розалии Землячке. Выходец из семьи купцов, она в 1920 году получила должность Крымского обкома партии, тогда же вошла в состав местного революционного комитета.
Свои цели эта женщина обозначила сразу: выступая перед однопартийцами в декабре 1920 года, она заявила, что Крым необходимо очистить от 300 тысяч «белогвардейских элементов». Чистка началась немедленно. Массовые расстрелы пленных солдат, офицеров-врангелевцев, членов их семей и не сумевших покинуть полуостров представителей интеллигенции и дворянства, а также «слишком зажиточных» местных жителей – все это стало привычным явлением в жизни Крыма в те страшные годы.
Тратить патроны на «врагов революции», по ее мнению, было неразумно, посему приговоренных к казни топили, привязывая к ногам камни, грузили на баржи, а потом топили ее в открытом море. Таким варварским способом было уничтожено не менее 50 тысяч человек. Всего же под руководством Землячки было отправлено на тот свет около 100 тысяч человек. Впрочем, писатель Иван Шмелев, бывший очевидцем страшных событий, заявлял, что жертв на самом деле было 120 тысяч. Примечательно, что прах карательницы захоронен в кремлевской стене.
Антонина Макарова
Макарова (Тонька-пулеметчица) – палач «Локотской республики» – коллаборационистской полуавтономии во время Великой Отечественной войны. Попала в окружение, предпочла пойти на службу к немцам полицаем. Лично расстреляла из пулемета 200 человек. После войны Макарову, вышедшую замуж и сменившую фамилию на Гинзбург, искали более 30 лет. Наконец, в 1978 году она была арестована и приговорена впоследствии к смертной казни.
Красивая евреечка из «благородных девиц»
Февраль 1897 года. Маленький городок Новозыбков Черниговской губернии (ныне Брянская область). В еврейской семье местного чиновника Хайкина пополнение. Родилась девочка, которой, не отступая от обычаев, дали имя Фрума.Ее детство и юность ничем не отличались от других курсисток из небогатых, но приличных семей. Два класса домашнего образования, как и положено, с кройкой-шитьем и прочими женскими премудростями, которые должна знать каждая уважающая себя будущая хранительница домашнего очага.
Потом учебное заведение для благородных девиц, где серьезным профессиям не обучали, но зато в обязательной программе присутствовали танцы, благородные манеры, музыка и закон Божий. Поговаривали, что чем старше становилась угловатая в детстве Фрума Хайкина, тем больше превращалась в настоящую красавицу. Плюс воспитание и манеры – все это позволяло семье надеяться на хорошего жениха. В понимании старомодных родителей хороший жених не обязательно должен был быть очень богат (но однозначно и не беден). Главное, чтобы он был воспитан и благороден.
Бок о бок с «товарищем маузером»
Революция 17-го внесла сумятицу во все слои населения России, но средние и зажиточные классы с трудом приноравливались к новым реалиям, в которых вчерашние бездельники становились представителями новой власти. Однако, вчерашняя курсисточка Фрума Хайкина неожиданно почувствовала себя в этом бурлящем послереволюционном водовороте, как рыба в воде.Примкнув к большевикам сразу после октябрьских событий, уже в начале 1918-го Фрума всплыла в поселке Унеча (ныне райцентр Брянской области) – да не так просто, а во главе боевого отряда китайцев и казахов, бывших железнодорожных рабочих, а ныне бойцов ЧК.
Перед комиссаршей стояла конкретная задача – «железной рукой» навести порядок на вверенной территории, а так же следить за контрреволюционной агитацией, местной буржуазией, неблагонадежными контрреволюционными элементами, кулаками, спекулянтами и прочими врагами советской власти.
За выполнение поставленных задач Фрума взялась с азартом и даже каким-то упоением. Ее разношерстная, с трудом говорящая по-русски «зондер-команда» наводила дикий ужас на жителей Унечи. Но еще больше люди боялись их «кожаную» командиршу. В кожаной куртке, кожаных штанах, с извечным маузером и при своей узкоглазой свите, она ходила по нищим улочкам поселка, выискивая врагов революции.
Врагом в ее понимании можно было стать за косой взгляд – значит, скрытый враг. И тут же Фрума выхватывала из кобуры маузер и стреляла – в 70-летнего старика, в уставшую от работы бабу, в пацаненка… А когда уставала, садилась на ступеньках крыльца местного ЧК и приказывала своим подчиненным, состоявшим по большей части из китайцев, тащить к ней всех, кто «не приглянется». И тут же вершила и суд и трибунал.
Воевал в царской армии, а сейчас дома сидишь, революции не помогаешь – к стенке. Держал тут магазинчик – буржуй, к стенке. Щелчок пальца этой худенькой едва за двадцать девчушки, и китайцы волочили бедолагу к деревянной стене здания и… расстрел на месте.
А недавняя курсистка, не один год обучавшаяся благородным манерам, в это самое время прямо за крыльцом спускала штаны, присаживалась и… справляла нужду. После чего возвращалась на место, на ходу поправляя штаны, и кричала: «Следующего веди!». Ее открыто называли палачом, а она словно гордилась этой кличкой.
Замужем за… новым порядком
Говорят, за несколько месяцев, которые Фрума Хайкина успела похозяйничать в Унече, только на ее личном счету числилось около двухсот «врагов революции», из которых процентов восемьдесят даже никогда оружия в руках не держали. Какие из стариков, женщина да детей вояки?Но помимо наведения порядка в отдельно взятом населенном пункте не стоило забывать о том, что в разгаре была гражданская война. Выполняя отдельные боевые задачи, весной 1918-го в Унечу прибыл большой партизанский отряд в недавнем прошлом царского офицера, а теперь красного командира Николая Щорса.
Эти двое встретились. И закрутилось, понеслось. Они даже не замечали, как люди вокруг шушукаются – мол, «комиссарша» и «командир» любовь крутят у всех на глазах. Они настолько ушли в чувства, что проглядели мятеж в Богунском полку, формированием которого как раз в то время занимался Щорс. Мятежники разгромили ЧК, заняли штаб полка, захватили телеграф, разрушили железнодорожный путь и послали к немцам депешу с просьбой занять Унечу. И Щорс и Фрума едва спаслись, выскользнув из поселка в самый последний момент.
Эта история еще больше сплотила их. Унечу, конечно, позже красные у повстанцев отбили, но это Шорсу и Фруме уже было неинтересно. Осенью 1918-го они поженились и Фрума, взявшая фамилию мужа, отныне была ему не только «фронтовой женой», но и по паспорту.
Николая Щорса, как опытного командира, кидали затыкать многие фронтовые «прорехи» и всюду с ним рука об руку находилась Фрума Щорс, ночью исполнявшая супружеские обязанности, а днем исполнявшая роль сотрудника ЧК в подразделениях мужа. Поговаривают, от беспредела комиссарши своих бойцов нередко приходилось спасать самому Щорсу. Мол, людей на фронте не хватает – не надо так всех без разбору сразу к стенке…
Ограничивая себя в борьбе с врагами на передовой, Фрума Щорс позже отыгрывалась в освобожденных красными населенных пунктах. Спустя даже многие год жители Клинцов (так же современная Брянщина) вспоминали, как эта «лихачка» разъезжала по улицам верхом, в своих неизменных кожаных штанах, с маузером на боку, показывая нагайкой на непонравившихся ей селян, которых находившиеся при ней красноармейцы волокли к ближайшему забору и расстреливали прямо на глазах родных и детей.
Нередко комиссарша и сама разряжала свой любимый маузер в очередного врага – прямо на скаку и не целясь. Практически всегда попадала.
Имидж вдовы Щорса
До сих пор ходят легенды о том, как все-таки погиб Николай Щорс. Доподлинно известно лишь о том, что погиб во время боя с петлюровцами 30 августа 1919 года на территории современной Житомирской области (Украина). Поговаривали даже, что его мог застрелить кто-то из его заместителей. То ли метил на место командира, то ли чтобы прекратить террор со стороны супругов Щорсов, то ли просто был предателем.Тем не менее, с гибелью мужа война для Фрумы Щорс закончилась. Она забрала тело погибшего командира и увезла его хоронить за «тридевять земель» в Самару. И здесь тоже нашлось место слухам. Сама Фрума о месте захоронения Николая Щорса говорила, что хотела сохранить его тело от осквернения белогвардейцев, люди поговаривали, что она знала истинную причину гибели супруга, но почему-то не только не объявила об этом, но и вообще увезла тело за тысячи миль, чтобы никто не нашел в этой истории никаких концов.
Куда девался ее гонор, железный характер и еще недавняя кровожадность? Взяв нейтральную фамилию Ростова, Фрума пошла учиться на техника. А потом переключилась на советские восстановительные проекты, поучаствовав во многих стройках системы ГОЭЛРО на московских авиазаводах.
Она словно вернулась в прошлое, живя тихо и незаметно, боевым прошлым не кичилась, про мужа старалась не говорить. Так бы и жила себе скромно, если бы не Сталин со своей «канонизацией». По мнению вождя, каждой республике СССР был нужен свой «коренной» герой. Тут и вспомнили про уже полузабытого Николая Щорса.
Красным командиром до своей гибели он не пробыл и пары лет, но советская агитационная машина могла дать фору кому угодно. И вот уже вскоре Николай Щорс в памятниках, названиях улиц украинских (и не только) городов, школ и стадионов. Весьма немалую роль в пропаганде «героизации» Щорса сыграла его вдова. В какой-то мере, не по своей воле – вернее, не по своей инициативе.
Сначала партия решила сделать ее супруга национальным героем, затем вытащила из небытия ее саму. Кому ж, как не верной соратнице красного комдива, популяризировать его образ?
И вот Фрума Ростова уже колесит по городам и весям с рассказами о «командире Щорсе» - выступает на заводах и фабриках, в школах и парках. В конце концов, работа «вдовой Щорса» увлекла. По сути, Фрума стала неотъемлемой частью «бренда» под названием «Щорс».
Довженко снимает фильм о Щорсе – она консультант. Ставится одноименная опера – она неизменный участник репетиций. И уж, конечно, сборник «Легендарный комдив» не обошелся без ее воспоминаний. Правда, в них она предпочла не упоминать о своих «подвигах», все мысли, переложенные в строки, исключительно о «красном командире».
За такую бурную агитационную жизнь «кожаной комиссарше» воздалось с торицей. Сначала она своими стараниями «заработала» мужу имя советского героя, а уже потом имя Щорса работало на нее. Квартиру с высоченными потолками в «доме на набережной» ей предоставили исключительно как вдове героя гражданской войны.
Умерла Фрума-Хайкина-Щорс-Ростова тихо и незаметно почти в восемьдесят. На дворе стоял 1977 год. Маленькая сморщенная старушка-еврейка, о которой скажи кто соседям, как она лихо скакала когда-то на коне, стреляя на ходу точно в головы «врагов революции», те бы ни за что не поверили.
По сути, до конца своих дней она так и жила неприметно. За исключением двух лет «кровавого» комиссарства на далекой войне и уже бескровного периода с популяризацией имени человека, рядом с которым удалось прожить меньше года. А с его именем – всю жизнь.
Беспощадная фурия Красного террора: революционерка по прозвищу Демон
Имя Розалии Землячки было хорошо известно в советские годы: активный общественный деятель, идеолог, обладатель ордена Красного Знамени… Она принимала участие в революции 1905-1907 гг., но по-настоящему "известной" стала в годы красного террора в Крыму. Еще в молодости избрав себе псевдоним Демон, Розалия полностью оправдала его своими деяниями, приговорив к смерти десятки тысяч людей.
Землячка активно занималась партийной работой, вела конспиративную деятельность. Особенными беспощадной Розалия была на должности обкома партии в Крыму. Приехав туда наводить порядок, она замучила огромное количество людей, которые казались ей предателями.
Идеология террора призывала научиться ненависти и забыть о любви к ближнему, этот урок Землячка освоила как никто. Ее боялись, перед ней трепетали, ведь любое слово могло повлечь за собой смертный приговор. Вначале она отдавала распоряжения о расстреле тысяч крымчан, затем распоряжалась топить несчастных людей, выбрасывая их с барж заживо. Смерть сопровождала ее повсюду, куда бы она не приезжала.
Такая жестокость была по нраву Ленину, своим распоряжением он присвоил ей орден Красного Знамени. И это был первый прецедент, когда столь высокую награду получила женщина. По инициативе Землячки проводились не только массовые казни, но и террор населения, люди гибли от голода, поскольку спецотряды забирали все - и еду, и вещи.
До конца жизни Землячка оставалась верна делу партии. После Гражданской войны она занимала высокие партийные должности, в военные годы была заместителем председателя Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б).
Умерла она в возрасте 70 лет, ее прах до сих пор находится в Кремлевской стене. Несмотря на жестокость и злодеяния, о Землячке оставалась светлая память в советские и постсоветские годы, недаром ее имя носили улицы во многих российских городах.
Розалия Землячка - российская революционерка, приговорившая к смертной казни десятки тысяч крымчан
Роль Розалии Землячки, русской революционерки, в фильме Михалкова сыграла Мириам Сехон
Несмотря на то, что большевики, казалось бы, безнаказанно расстреливали без суда и следствия тысячи людей, кара их все же настигала. Так, графиня Яковлева-Тернер отомстила большевикам за расстрелянного жениха.
Как по доносу матери на дочь чекисты разоблачили фашистскую организацию семиклассников. И кто и по какому праву сегодня оправдывает палачей
«А если Вы обо всем этом знаете, то Вас самого надо расстрелять! »*
Любовь Рубцова родилась в семье большевиков, организовавших первый колхоз в деревне Дрокино - сейчас это пригород Красноярска. Родителей перевели в Канск. Весной 1938 года Любе 15 лет, она семиклассница, участвует в самодеятельности, пишет стихи.
Однажды мать, убирая комнату, обнаруживает у дочери под матрасом пачку рукописных листовок контрреволюционного содержания. Мать заявляет на дочь в органы НКВД. По другой версии, коммунистка Дарья Дмитриевна Рубцова отнесла листовки в горком партии - «посоветоваться».
_______________
*Из письма политзаключенной Иосифу Сталину
Мы все в одном доме
Дочь арестуют 7 апреля 1938 года. Инкриминируют попытку создания фашистской организации и составление программы для нее, клевету на вождей ВКП(б) и советское правительство. Освободят Любовь Григорьевну спустя 18 лет, 29 октября 1955 года. Она вернется в Канск и будет жить с мамой. Замуж не выйдет, детей не родит. Умрет в 1966-м - в 44 года, надорванная лагерями.
Рубцовы, дочь и мать
Перед этим все-таки успеет переселиться в Красноярск. Точнее - на диванчик в книжном издательстве (остановиться было негде), выпустить в нем три скромных сборника стихов. В них - и про мать, и про Родину. «…всегда с тобою. / Мама да Родина… / Только в разлуке / мы узнаем, как теплы их руки» («Как небо»).
В последнее время отличные работы-изыскания о судьбе Рубцовой сделали школьники Григорий Панчук (Канский морской кадетский корпус, руководитель Н. Хорец, учитель русского языка и литературы), Анна Червякова (школа №88 Красноярска, руководитель Л. Линейцева, тоже словесник). Понятно, когда дети восстанавливают историю своего рода или пишут о великих земляках. Но чем история Рубцовой - великой она не стала, ее стихи забыты - сегодня так привлекает подростков? Объяснений у меня нет.
Разве что они чувствуют: эта история - про них. Про то, что мы так и живем, как Любовь Григорьевна с матерью. В одном доме.
Чувствуют это по всем тем нелепым или вполне драматичным конфликтам между ними, вдруг сегодня подавшимися в политику, и взрослыми. Часто - родными.
История Рубцовой не уникальная. Обычной ее, конечно, не назвать, но что нового о себе узнаем, когда погружаемся в подробности сегодняшних дел - Варвары Карауловой или Павла Гриба? В детали того, как самые близкие родственники скрывают имена павших солдат или вовсе отказываются от них - за выплаты или просто по окрику сверху?
Вот только не нужно широких проекций на родину-мать, на государство. Для него мы не родные, да и с кого там спросишь.
«…в целях установления в СССР фашизма»
Из письма краевого прокурора в крайком ВКП(б) от 14 июля 1938 года:«[…] органами НКВД Канского района в апреле месяце 1938 г. в гор. Канске была вскрыта к.р. группа из числа учеников 7-го класса, в каковую входили следующие лица:Из воспоминаний Зининой явствует, что пионеры возмутились арестами школьных учителей - словесника Петра Кронина (он же вел литкружок, где занималась Рубцова) и географа Леонида Белоглазова. Листовки подписали так: «Комитет объединения сторонников Ленина» и намеревались расклеить их на зданиях НКВД и парторганов.
1. Рубцова Любовь Григорьевна 1922 года рождения,
2. Зинина Анна Александровна 1923 года рождения,
3. Уфаев Николай Владимирович 1924 года рождения.[…] В марте месяце 1938 г. Рубцова и Зинина поставили перед собой задачу создать в гор. Канске среди учащейся молодежи фашистскую организацию, которая должна была вести борьбу с советским строем в целях его свержения и установления в СССР фашизма. […] Рубцова и Зинина приступили к изготовлению листовок резко выраженного к.р. содержания, которые намеревались расклеить по гор. Канску в ночь на первое мая 1938 г.
При обыске у них изъято 20 шт. к.р. листовок и 180 шт. заготовленных бланков формата. Для изготовления и расклейки к.р. листовок Рубцова и Зинина завербовали ученика 6-го класса Уфаева Н.Н., сына служащего, который дал им согласие расклеить по гор. Канску в ночь под первое мае 1938 г. к.р. листовки. […] Их контрреволюционная деятельность была вскрыта по заявлению матери одной из обвиняемых, обнаружившей у дочери к.р. листовки.
Все обвиняемые в совершенном ими преступлении виновными себя признали. За что они и были преданы суду по ст. 58-10-11 УК. Обвинительное заключение утверждено прокуратурой края 10 июля с.г. и дело направлено для рассмотрения в спецколлегию Красноярского крайсуда».
Зинину и Рубцову крайсуд приговорит к 7 и 10 годам лагерей соответственно и к 5 годам поражения в правах каждую; против Коли Уфаева дело спустя год прекратят из-за недостатка улик. Верховный суд РСФСР 20 августа 1939 года приговор оставит в силе, исключив дополнительную меру наказания - поражение в правах.
Один штрих: через три дня после вердикта по делу о создании среди учащейся молодежи фашистской организации Сталин предложит тост за здоровье Гитлера - в Кремле подпишут пакт Молотова-Риббентропа.
Дальше судьбы Рубцовой и Зининой разойдутся, но будут дублировать друг друга. Обе совершат побег. Рубцова - из Абанской колонии в сентябре 1939 года (ее поймают через два дня и добавят к сроку полтора года), Зинина - из колонии для несовершеннолетних попытается, ища справедливости, добраться до Москвы. Потом из пензенской тюрьмы все в тех же поисках она напишет письмо Сталину («А если Вы обо всем этом знаете, то Вас самого надо расстрелять!»), и вскоре ее переведут во внутреннюю тюрьму, а военный трибунал Приволжского военного округа 9 марта 1941 года приговорит к высшей мере. 12 апреля 1941 года объявят о замене расстрела десятью годами лагеря. Потом Карлаг, штрафной лагпункт на Балхаше…
«Отказать»
И Рубцова, и Зинина станут каменщиками, бригадирами. За тысячи верст друг от друга, но на смежных объектах. Рубцова - на аффинажном заводе НКВД в Красноярске, а Зинина - на джезказганских рудниках и фабриках.Бригады Рубцовой и Зининой выбьются в передовые. Ноябрьским 1945 года приказом по аффинажному заводу НКВД предписано заключенным, систематически перевыполняющим производственные задания и хорошо ведущим себя в быту, - к 28-й годовщине Октября - «выдать продпосылки и обмундирование 1-го срока носки».
В 1948-м Рубцову переводят на лесоповал в Долгий Мост (Абанский район). Осенью 49-го срок истек, но Рубцову не выпускают, отправляют в ссылку в село Заимку Богучанского района. Известное дело: «Дали три, отсидел пять, выпустили досрочно».
У нее паровой ожог груди, туберкулез и порок сердца. Ей 27 лет, и она инвалид при смерти.
Мать, Дарья Дмитриевна, пишет весной 1950-го начальнику краевого Управления МГБ. Просит перевести дочь из районов Крайнего Севера под надзор семьи, подчеркивая, что она, ее мать, является членом ВКП(б) и «согласна взять ее под личную ответственность». Потом пишет заявление и Любовь: о 60-градусных морозах, о невозможности ей, больной, выполнять ту работу, которая тут есть, просит перевести южней. «[…] Близость к родной семье и благоприятные климатические и материальные условия помогут мне встать твердо на ноги и почувствовать себя нормальным полноценным человеком, могущим идти в ногу с родиной, и отдать все свои силы родине, которая мне протягивает руку».
На заявлениях матери и дочери - карандашом: «Отказать».
Заявление Л. Рубцовой на имя начальника МГБ Красноярского края с резолюцией «Отказать»
И все же потом ее переводят - южней Богучан, но северней родного Канска - в Абан, потом в Устьянск.
1 октября 1955 года президиум Верховного суда РСФСР приговор отменяет, Рубцову и Зинину реабилитируют:
«[…] Из материалов дела видно, что Рубцова, являясь ученицей 7-го класса средней школы, после того, как прочла ряд книг, например «Овод», «Идиот», «Братья Карамазовы», решила стать героиней и выделиться из общей массы людей. Полагая, что стать положительным героем ей не представится возможным, так как она дважды убегала из дому, Рубцова решила сделаться отрицательным «героем» […] Прочтя опубликованные в печати материалы судебного процесса над участниками правотроцкистского блока, написала вместе со своей подругой Зининой, находившейся под ее влиянием, ряд анонимных писем и антисоветские листовки […]. Не доказано, что Рубцова и Зинина руководствовались контрреволюционными побуждениями. Их действия явились результатом неправильного восприятия ими произведений художественной литературы и поверхностного осмысливания событий окружающей действительности».Спустя месяц Любовь освобождают. Больше у них пересечений в судьбах с одноделкой Зининой не будет - та станет мамой четверых сыновей, членом горкома и депутатом горсовета (из воспоминаний Руфи Тамариной, опубликованных Сахаровским центром), а Рубцова останется одинокой, будет вышивать, чтобы помочь матери, и в 44 года умрет. Нет, все же напоследок они совпадут в том, что обе будут писать стихи. И обе будут рабкорами, сотрудничать с местными газетами.
Запах нынешнего дня
В июле 1938 года обвинительное заключение фашистской организации семиклассников утверждает прокурор края Эфраим Любошевский. Еще раз: арестованы девочки 14 и 15 лет. Крайсуд им впаяет 7 и 10 лет лагерей и по 5 лет поражения в правах.Притом что постановление от 7 апреля 1935 года вводило уголовную ответственность детей в возрасте с 12 до 16 лет за строго ограниченный перечень преступлений, не подлежащий расширению; политическая 58-я статья не могла к ним применяться; к их родителям - пожалуйста. Но и Верховный суд РСФСР приговор, слегка подкорректировав, оставит в силе.
Сохранилось письмо прокурора Любошевского: он сообщает о деле Рубцовой в крайком ВКП(б). И на нем - показательные пометки. Уже не понять, кто перед грифом «секретно» дописал карандашом «Сов.» - «Сов.секретно». То ли сам прокурор, то ли в крайкоме. Все же такая социалистическая законность не могла не смущать большевиков, они прятали ее, прятали себя, свою роль в этом механизме.
Самого Любошевского - совершенно по другому поводу - арестуют через пару месяцев, 11 сентября 1938 года. Вместе с ним еще десяток прокурорских и судей. Всем инкриминируют ту же 58-ю. Суд над прокурором пройдет почти одновременно с процессом над школьницами, и Любошевскому тоже выпишут 10 лет лагерей. Однако его через 2,5 года освободят и тогда же, в феврале 42-го, полностью ребилитируют, в 1950 году он благополучно возглавит краевую коллегию адвокатов.
Елена Пимоненко, старший помощник прокурора края, напишет в 2009 году в «Красноярском рабочем» о Любошевском и других прокурорских и судейских, взятых осенью 38-го: «В действительности вина их состояла в том, что они отказывались «фабриковать» уголовные дела и обвинять в совершении контрреволюционных преступлений невинных людей».
Эфраим Любошевский и Любовь Рубцова ныне соседствуют в списках жертв сталинских репрессий.
Мать Любы, коммунистка Дарья Дмитриевна Рубцова, директор Канской базы «Маслопром», проживет долгую полную жизнь. Умрет в 1980 году.
Прокуратура уже в наше время нашла возможность для реабилитации и Андрея Алексеева, служившего начальником Минусинского оперсектора НКВД. Под его непосредственным началом в Минусинске в 1937–38 годах расстреляно не менее 4500 человек (это данные разных исследователей). За последние 4 месяца 37-го и 38-й документально установлена казнь 3579 арестантов. Сам Алексеев, обращаясь к Ежову, сообщил, что 17 лет честно работал в органах ВЧК–ОГПУ–НКВД, и только за 1937 год лично арестовал 2300 троцкистов, причем более 1500 человек из них расстрелял.
Под руководством и при непосредственном участии Алексеева 5 августа 1938-го «за один присест» расстреляны 309 человек. Пишут, что Сардион Надарая ставил рекорд - полтысячи убитых за ночь, но подтверждений тому не найти; главный же палач Лубянки Василий Блохин распоряжался, чтобы его команде на расстрел доставляли не больше 250 человек за раз. Минусинцы, таким образом, вышли победителями в соцсоревновании, стахановское движение тогда гремело и развивалось во всех отраслях.
Да, мясника Алексеева (он добивал ломом, экономя патроны) немного погодя тоже взяли. 22 октября 1938 года Особое совещание уволило его и еще троих сотрудников - из той расстрельной команды - из органов «за дискредитацию звания сотрудников НКВД» и отправило в лагеря. Уже 9 января 1941 года постановлением того же Особого совещания при НКВД СССР Алексеева условно-досрочно освободили, а в августе 1943-го судимость сняли.
А в наше время - и реабилитировали. Почему нет, учитывая тональность и запах нынешнего дня?
Красноярский «Мемориал» все же не допустил, чтобы Алексеев появился в мартирологе, на страницах многотомных Книг памяти жертв политрепрессий.
А Любошевский - там.
Все дело, видимо, в нюансах. Это фигура более сложная, чем абсолютный злодей Алексеев. И Дарья Дмитриевна тоже, да, фигура непростая, драматическая.
Воспитание через расстрел
Там и тогда, где и когда Рубцова гробилась на лесоповале, в селе Долгий Мост Абанского района в 1945 году родился Анатолий Сафонов, будущий генерал-полковник, в 90-х первый замдиректора ФСБ, и.о. директора ФСБ, в начале нулевых замминистра иностранных дел, с 2004-го по 2011-й - спецпредставитель президента по вопросам международного сотрудничества в борьбе с терроризмом и транснациональной организованной преступностью, с 2012-го - вице-президент ЗАО «Русатом Оверсиз», «дочки» госкорпорации «Росатом».На сломе СССР, в 1988–1992 годы, Сафонов возглавлял Красноярское управления КГБ. Не так давно, находясь на малой родине, почетный гражданин Красноярского края Сафонов вспомнит:
В конце 80-х было принято решение срочно, за полтора года, реабилитировать тех, кто был осужден в эпоху Большого террора во внесудебном порядке - «двойками», «тройками», трибуналами. А в одном Красноярском крае таковых - несколько десятков тысяч. Громадные массивы пересматривались. Все подписывал сам, смотрел, читал: лично должен был просматривать начальник управления, потом подписывал прокурор.
И мы увидели, как все связано - чей-то подвиг и чья-то низость. Когда жена в благих целях, чтобы муж не ходил налево, писала письмо - повоспитывайте мужа. А через две страницы - приговор приведен в исполнение. Вот и воспитали.Знаю, что эта женщина до сих пор жива, дети не знают, что это она написала. Дети пишут нам: скажите, кто сдал отца? Мать нас двоих воспитала, она святой человек для нас, скажите правду - потому что она плачет сегодня. Вот правда. Можно ли ее рассказать?
Вопрос задан. Нужно отвечать.
Насколько мифологична довлатовская байка про четыре миллиона доносов? Вот это уравнивание народа и власти, палачей с жертвами? (Рассказ Сафонова - ее парафраз.) Ясно - преувеличение. Но насколько? Никто не знает. Архивы, приоткрывшись в начале 90-х, захлопнулись.
Все серьезные историки говорят, что роль доносов в сталинском внутреннем терроре невероятно гиперболизирована в массовом сознании. И всеобщего доносительства не было, и НКВД в нем вовсе не нуждался. Другое дело, что сталинская пропаганда нуждалась в этом мифе, она спускала вниз ощущение круговой поруки, вязала им народ, заставляя членов семьи публично отказываться друг от друга и рукоплескать расстрелам.
Ничтожный покой палачей
Этот миф нужен и сегодняшней пропаганде - для того, чтобы не открывать архивы. Дескать, о вас заботимся, ваши личные тайны охраняем. Сказка о четырех миллионах доносов - это сказочный абсолют, из палаты мер и весов. Потому что правду по этому вопросу знать непозволительно. Этот миф будет лелеяться вечно, он неразоблачаем по определению - из-за своего содержания, которое недопустимо раскрывать. Он нужен власти затем, чтобы доказывать нам: мы и они - плоть от плоти.Но ведь я вспоминаю эту историю - матери и дочери Рубцовых - именно потому, что она - трогает. И истории тех семей, что скрывают сегодня за выплаты имена павших солдат, - тоже вызывают отклик. Потому что в реальности мы - другие, не те, кем хочет нас видеть государство. Были бы теми, было бы все равно.
Не было никаких миллионов. И о тех, кто доносил, люди и сами догадывались - по большей части. Любовь Рубцова все знала о роли матери в своей судьбе.
Органы госбезопасности скрывают не фамилии доносчиков. Органы скрывают фамилии собственных сотрудников, уничтоживших тысячи безвинных. И, предавая забвению равно и святых, и подлецов, создают иллюзию единой России. «Там, где все одним миром травлены, да какой там мир - сплошь окраина, где густую грязь запасают впрок, набивают в рот».
И что, сгнить нам в этом болоте, в хмари, в нетях, где все перемешано, жернова с зерном, люди с людоедами, и никаких ориентиров, никакого консенсуса в отношении главных ценностей, никакого света?
Поэтому архивы захлопнулись, а на скамье подсудимых Юрий Дмитриев - он раскапывал расстрельные рвы и фамилии убийц.
«Пусть мы будем великодушны, мы не будем расстреливать их, мы не будем наливать их соленой водой, обсыпать клопами, взнуздывать в «ласточку», держать на бессонной выстойке по неделе, ни бить их сапогами, ни резиновыми дубинками, ни сжимать череп железным кольцом, ни втеснять их в камеру как багаж, чтоб лежали один на другом, - ничего из того, что делали они! Но перед страной нашей и перед нашими детьми мы обязаны всех разыскать». Помните Солженицына? О «поколениях слюнтяев»?
Почему мы оберегаем чей-то - наследников палачей - ничтожный покой, вырывая тем самым «всякие основы справедливости» из-под своих детей? Молчим о чудовищной травме, которая так и не отпускает страну? «Молодые усваивают, что подлость никогда на земле не наказуется, но всегда приносит благополучие. И неуютно же, и страшно будет в такой стране жить!»
Как закрывают наше прошлое
Архивы закрыты. После августа 91-го они приоткрылись, и мы до сих пор пережевываем то, на что тогда удалось взглянуть. Уже с середины 90-х захлопнулись вновь. 20 лет назад, в сентябре 1997-го, первый председатель красноярского «Мемориала» Владимир Сиротинин рассказывал мне:Сейчас, ссылаясь на закон об архивах, нам не дают изучать архивно-следственные дела. Могут выдать только самому репрессированному либо его родственникам. Или нужна доверенность от них. Проблема, например, сейчас с доступом в бывший партархив. Его директор считает, что любые упоминания о репрессиях относятся к фактам личной жизни, и такие документы не выдает. Здесь, принимая решения о рассекречивании фондов, вдруг выяснили, что для снятия грифа «секретно» материалы, открытые в 91-м, надо вновь засекретить. И засекретили. Да так и оставили. И для работы с ними теперь нужен допуск.
Закрывают и в Госархиве ранее открытые фонды, причем именно те, где может быть информация о репрессиях. Документация военного трибунала расквартированной в Красноярске 94-й дивизии попала в Госархив. В 91-м ее рассекретили. Сейчас снова закрыли. А это не архивно-следственные дела. Перестали давать и другие материалы, где что-то говорится о конкретных людях.
Есть архив в региональном управлении ФСБ. Вся их документация общего характера (приказы по НКВД, лимиты на расстрелы и т.п.) по закону рассекречена. Начал работать. Порядок такой: когда знакомишься с документами, напротив садится чекист и наблюдает за тобой. Вскоре мне заявили: у нас нет свободного сотрудника, что сидел бы с вами.
По закону каждый гражданин может беспрепятственно знакомиться с архивными материалами. Но в действительности первым делом у вас спросят письмо от организации. Форма такая: «прошу допустить»… Обязательно вас кто-то должен рекомендовать. Я прошу дать мне материалы, в ответ слышу: а зачем вам это надо? Архивы входили в подчинение НКВД, психология, видимо, сохранилась с тех времен: давать документов как можно меньше.
Вот если б я интересовался выполнением пятилетних планов! Директор партархива с удовольствием дает мне документы, если там речь о весеннем севе или заготовке кормов.
«Задача - не показывать фамилии энкавэдэшников»
Сиротинина уж нет. Спустя 20 лет те же вопросы задаю нынешнему председателю красноярского «Мемориала» Алексею Бабию:Если 75 лет не прошло, доступ закрывают, ссылаясь на закон о персональных данных. Но, скажем, с Большого террора минуло 80 лет! А на этот счет есть ведомственная инструкция, и ссылаются в этом случае на нее.
Родственникам сейчас дают знакомиться с делом, независимо от того, прошло ли 75 лет (но только в случае, если человек реабилитирован), делают копии некоторых страниц (самим снимать ничего не дают), и дают архивную справку. Не родственники могут знакомиться с делом, если прошло 75 лет, но копий им не дают никаких и не разрешают переснимать. В любом случае закрывают информацию о третьих лицах - работниках НКВД и других фигурантах дела.
Собственно, основная задача заключается именно в том, чтобы не показывать фамилии энкавэдэшников. В итоге зачастую из документов, где закрывают имена следователей и доносчиков, а заодно и фабулу, суть дела вообще понять невозможно.
А почему у Дениса Карагодина получается? Понятно, что он расследовал дело прадеда. Но вот сейчас он выложил целиком копии архивно-следственного дела Николая Клюева с именами всех его убийц - сотрудников НКВД и прокуратуры.
Как Карагодин умудряется делать свою работу, я не очень понимаю. По Клюеву, например, ему надо было отлеплять бумажки в архивно-следственном деле, которыми залеплены фамилии. Как ему это удалось, если сотрудник сидел напротив, не знаю. Но в разных архивах относятся по-разному. Вот мне только что жаловались на Хакасский республиканский архив - говорят, вообще отказались дела давать. А в Свердловском архиве, говорят, дело откопировали полностью.
Главная проблема в том, что переснимать нельзя. Ну вот Сергею Прудовскому сейчас надо протоколы «двойки» по «харбинцам» обрабатывать в Омском УФСБ. Там, если переписывать от руки, надо полгода жить. А переснять можно за пару недель.
О просьбах удалить информацию о репрессированных родственниках с «мемориального» сайта: люди снова чего-то боятся или им стыдно за своих расстрелянных дедов и бабушек?
Родственники отзывают те материалы, которые они же дали. Они имеют на это право, хотя ничего хорошего в этом нет. Или. Один родственник дал информацию, а другие родственники потребовали убрать. Аргументировали тем, что «бабуля была против» того, чтобы эта страница ее биографии где-то публиковалась.
Послесловие
Закрытие архивов не спасает страну и нацию. Наоборот - гробит их. Закрывая архивы, государство так и будет управлять нашим прошлым. Значит, и минировать наше будущее.Что воспитанник кадетского корпуса Панчук и школьница Червякова вынесли из судьбы Рубцовой? Что та каялась за ошибки юности и прославляла в стихах дело Ленина? А ее мать, сдавшая дочку, гордилась своей верностью делу партии? (Она не соглашалась, судя по ее заявлениям-жалобам, лишь с одним - считала, что для перевоспитания дочери столь длительного заключения не требовалось.)
Архивы по закону должны быть общедоступны. Мы нуждаемся в точном документальном знании о себе. И только это может предотвращать конъюнктурное переписывание истории режимом и остерегать прокуроров-следователей-судей от обращения в палачей.
А дети должны знать, что все проступает сквозь муть времен, все лики и все рожи, вся грязь, вся кровь и все благородство. Что дела человеческие записаны навсегда и неистребимы.
Обложка док. издания Я. Наумова "Чекистка. Страницы из жизни заместителя председателя Казанской губчека В.П. Брауде" - М., 1963. Художник В. Танасевич.
Зворыкин Б., Чекистка. Рисунок из книги "История Советов", Париж, 1922
Дора Евлинская, моложе 20 лет, женщина-палач, казнившая в одесской ЧК собственными руками 400 офицеров
Женщина-палач - Варвара Гребенникова (Немич). В январе 1920 года приговаривала к смерти офицеров и ""буржуазию"" на борту парохода ""Румыния. Казнена белыми
Женщина-палач. Участница ""Варфоломеевской ночи"" в Евпатории и расстрелов на ""Румынии"". Казнена белыми
Другие фотоснимки красных изуверок времен русско-советской (для коммунистов - "Гражданской") войны: http://swolkov.ru/doc/kt/f13-1.htm ; http://swolkov.ru/doc/kt/f13-3.htm ;
1. Впервые опубликовано: Нестерович-Берг М. Л. В борьбе с большевиками. - Париж, 1931 - с. 208–209. /г. Киев, летом 1919 года/ "Один из военных, занимавший высокий пост, предложил мне пойти с ними осмотреть чрезвычайку. Она помещалась в особняке на Липках, по Садовой улице. Жестокостью здесь прославилась некая еврейка Роза, несмотря на свои двадцать лет бывшая начальницей чрезвычайки. (...)
В стены комнаты были всюду вбиты крюки, и на этих крюках, как в мясных лавках, висели человеческие трупы, трупы офицеров, изуродованные подчас с бредовой изобретательностью: на плечах были вырезаны «погоны», на груди - кресты, у некоторых вовсе содрана кожа, - на крюке висела одна кровяная туша. Тут же на столиках стояла стеклянная банка и в ней, в спирту, отрезанная голова какого-то мужчины лет тридцати, необыкновенной красоты…
С нами были французы, англичане и американцы. Мы испытали ужас. Все было описано и сфотографировано."
2. К. Алинин. «Чека». Личные воспоминания об Одесской чрезвычайке. С портретами жертв ЧК. - Одесса, 1919.
"В расстрелах, как я уже говорил, принимали участие и «любители» - сотрудники ЧК. Среди них Абаш упоминал какую-то девицу, сотрудницу чрезвычайки, лет 17. Она отличалась страшной жестокостью и издевательством над своими жертвами." [Абаш - латыш-матрос, сотрудник ЧК.]
3. Впервые опубликовано: Архив русской революции. Т. II. - Берлин, 1922 - с. 194–226. /г. Рига, январь-март 1919 года/ "В это время в камеру вместо ожидаемых сторожей, вошли четыре женщины-латышки с ружьями. «Сколько вас здесь», - спросила первая вошедшая, еще совсем молодая девушка в огромной черной шляпе со страусовыми перьями, модном, коротком бархатном костюме и ажурных чулках. Было что-то неприятное в ее довольно красивом лице. Получив ответ, она с усмешкой заметила: «Ну, пора очистить квартиру для новых жильцов. А что же этот?» - указала она ружьем на лежавшего под шинелью Рольфа. Дэзи ответила, что это очень больной. «Ну, тем лучше, нам работы меньше». Она прошла дальше."(...) "Слухи о массовых расстрелах подтверждаются рассказами очевидцев. Из солдат большинство отказалось стрелять. Эту «священную обязанность» приняли на себя женщины-латышки. Я думаю, это единственный пример в истории мира."
4.«Интересный пример приводит в своих воспоминаниях писательница Тэффи; в 1918 г. в г. Унече, где располагался пограничный контрольно-пропускной пункт, на весь город наводила ужас комиссарша, ходившая с двумя револьверами и шашкой и лично "фильтровавшая" выезжающих беженцев, решая, кого пропустить, а кого расстрелять. Причем слыла честной и идейной, взяток не брала, а вещи убитых брезгливо уступала подчиненным. Но приговоры приводила в исполнение сама. И Тэффи вдруг узнала в ней деревенскую бабу-судомойку, некогда тихую и забитую, но выделявшуюся одной странностью - она всегда вызывалась помогать повару резать цыплят. "Никто не просил - своей охотой шла, никогда не пропускала".» http://www.gramotey.com/?open_file=1269008064
5.«В Евпатории схватили более 300 чел. и подвергли мучительным казням, происходившим на кораблях "Трувор" и "Румыния" под руководством и при непосредственном участии комиссарши Антонины Нимич. Жертву выволакивали из трюма на палубу, раздевали, отрезали нос, уши, половые органы, рубили руки и ноги, и лишь после этого кидали в море. (...) Евгению Бош, свирепствовавшую в Пензе, еще в ходе войны вынуждены были отозвать, врачи признали ее половой психопаткой. Явные сдвиги на той же почве наблюдались и у других руководящих работниц - Конкордии Громовой, Розалии Залкинд (Землячки) - одной из руководительниц геноцида на Дону. (...)Была комиссарша Нестеренко, которая заставляла солдат насиловать женщин и девочек в своем присутствии. (...)В Москве орудовали свои монстры - (...) следовательница-латышка Брауде, которая любила лично обыскивать арестованных, раздевала как женщин, так и мужчин, и лазила при этом в самые интимные места. И расстреливать тоже любила сама. (...)В Рыбинске зверствовала чекистка "товарищ Зина". (...)Явно ненормальной была и жена Кедрова, бывший фельдшер Ревекка Пластинина (Майзель). В Вологде она проводила допросы у себя в жилом вагоне, и оттуда доносились крики истязуемых, которых потом расстреливали тут же возле вагона, причем в этом городе она собственноручно казнила более 100 чел. (...)/в Холмогорах/ Зверствовала и его супруга Ревекка Пластинина - она лично расстреляла 87 офицеров и 33 гражданских, потопила баржу с 500 беженцами и солдатами, учинила расправу в Соловецком монастыре, после которой в сети рыбаков попадались трупы утопленных монахов. И даже когда была прислана комиссия из Москвы под руководством палача Эйдука и увезла некоторых арестованных для допросов в ВЧК, она добилась, чтобы их вернули, и уничтожила. (...)/в Одессе/ Была и молодая женщина Вера Гребеннюкова по прозвищу "товарищ Дора", она зверствовала при допросах, вырывала волосы, резала уши, пальцы, конечности. И по слухам, за два с половиной месяца одна расстреляла 700 чел. (...)и уродливая латышка по кличке "Мопс", ходившая в коротких штанах с двумя наганами за поясом - ее "личный рекорд" составлял 52 чел. за одну ночь. (...) В Екатеринбурге...латышка Штальберг, в Баку..."товарищ Люба". (...)А в Киеве была арестована венгерка Ремовер - за... самовольные казни. Она отбирала просто подозреваемых, вызванных в ЧК свидетелей, пришедших с ходатайствами родственников арестованных, которые имели несчастье ее возбудить, отводила их подвал, раздевала и убивала. Ее признали душевнобольной, но обнаружилось это, когда она уже успела прикончить 80 чел. - а раньше в общем потоке приговоренных даже не замечали. (...) » http://www.gramotey.com/?open_file=1269008064
6. В своих «Записках» сын литературного приятеля Горького Н. Г. Михайловского - поминает о разговоре с молодой чекисткою: «...эта девятнадцатилетняя еврейка, которая всё устроила, с откровенностью объяснила, почему все чрезвычайки находятся в руках евреев. «Эти русские - мягкотелые славяне и постоянно говорят о прекращении террора и чрезвычаек», - говорила она мне: «Если только их допустить в чрезвычайки на видные посты, то всё рухнет, начнётся мягкотелость, славянское разгильдяйство и от террора ничего не останется. Мы, евреи, не дадим пощады и знаем: как только прекратится террор, от коммунизма и коммунистов никакого следа не останется. Вот почему мы допускаем русских на какие угодно места, только не в чрезвычайку...» При всём моральном отвращении... я не мог с ней не согласиться, что не только русские девушки, но и русские мужчины - военные не смогли бы сравниться с нею в её кровавом ремесле. Еврейская, вернее, общесемитская ассировавилонская жестокость была стержнем советского террора...» http://stihiya.org/likbez_67.html
7. "Переведенный в Москву, Петерс, в числе прочих помощников имевший латышку Краузе, залил кровью буквально весь город. Нет возможности передать все, что известно об этой женщине-звере и ее садизме. Рассказывали, что она наводила ужас одним своим видом, что приводила в трепет своим неестественным возбуждением... Она издевалась над своими жертвами, измышляла самые жестокие виды мучений преимущественно в области половой сферы и прекращала их только после полного изнеможения и наступления половой реакции. Объектами ее мучений были главным образом юноши, и никакое перо не в состоянии передать, что эта сатанистка производила со своими жертвами, какие операции проделывала над ними... Достаточно сказать, что такие операции длились часами и она прекращала их только после того, как корчившиеся в страданиях молодые люди превращались в окровавленные трупы с застывшими от ужаса глазами..." http://www.uznai-pravdu.ru/viewtopic.php?p=698
8. "В Киеве чрезвычайка находилась во власти латыша Лациса. Его помощниками были Авдохин, "товарищ Вера", Роза Шварц и другие девицы. Здесь было полсотни чрезвычаек. Каждая из них имела свой собственный штат служащих, точнее палачей, но между ними наибольшей жестокостью отличались упомянутые выше девицы. В одном из подвалов чрезвычайки было устроено подобие театра, где были расставлены кресла для любителей кровавых зрелищ, а на подмостках, т.е. на эстраде, производились казни. После каждого удачного выстрела раздавались крики "браво", "бис" и палачам подносились бокалы шампанского. Роза Шварц лично убила несколько сот людей, предварительно втиснутых в ящик, на верхней площадке которого было проделано отверстие для головы. Но стрельба в цель являлась для этих девиц только штучной забавой и не возбуждала уже их притупившихся нервов. Они требовали более острых ощущений, и с этой целью Роза и "товарищ Вера" выкалывали иглами глаза, или выжигали их папиросами, или забивали под ногти тонкие гвозди." http://www.biglib.com.ua/read.php?pg_which=72&dir=0015&a...
9./1918 год/ "Если говорить о январских событиях в Евпатории, то главными организаторами и творцами террора в этом приморском городе были родные сестры - Антонина, Варвара и Юлия Немич. Это подтверждено многочисленными свидетельствами, в том числе, и советскими. В марте 1919 г. Немичи и другие организаторы убийств на евпаторийском рейде были расстреляны белыми. После окончательного установления советской власти в Крыму, в 1921 г., останки сестер и других казненных большевиков с почестями захоронили в братской могиле в центре города, над которой в 1926 г. соорудили первый памятник – пятиметровый обелиск, увенчанный алой пятиконечной звездой. Несколько десятилетий спустя, в 1982 г., памятник заменили другим. У его подножия и сейчас можно увидеть живые цветы. (Во всяком случае, так было осенью минувшего, 2011 года). Также в честь Немичей в Евпатории названа одна из городских улиц." http://rys-arhipelag.ucoz.ru/publ/dmitrij_sokolov_tovarishh_nina/29-1-0-3710
Теперь ставлю вопрос насчет якобы "равнозначности" и "обоюдности" террора в годы русско-советской войны: Сколько дам исполняли палаческие обязанности в войсках Белого Движения?
Пожалуйста, товарисчи "советские патриоты", приведите имена и фамилии этих "белогвардейских" женщин-палачей, как я привел для "красных" баб-чекисток.
Кто из вас мне расскажет, как именно издевались "кровавые антикоммунистки" из числа белогвардейских дам над пленными большевиками и обычными красноармейцами? - если сможет, конечно...
Приобретая продукцию под названием "Провидѣніе", Вы меняете свой образ и зависимость от помыслов неверных в тщеславной иностранной одежде с непонятными названиями и смыслами.
Приобретая продукцию под названием "Провидѣніе", Вы приобретаете умное делание в служении Промыслу Божию.