Кто написал бесы краткое содержание. Бесы (роман). Упадок общественной морали

Действие романа происходит в губернском городе ранней осенью. О событиях повествует хроникер Г-в , который также является участником описываемых событий. Его рассказ начинается с истории Верховенского, идеалиста сороковых годов,и описания его сложных платонических отношений с Варварой Петровной Ставрогиной, знатной губернской дамой, покровительством которой он пользуется.

Вокруг Верховенского, группируется местная либерально настроенная молодежь.. Он был воспитателем многих героев романа. Прежде красивый, теперь он опустился, обрюзг, играет в карты и не отказывает себе в шампанском.

Ожидается приезд Николая Ставрогина, чрезвычайно «загадочной и романической» личности, о которой ходит множество слухов. Он служил в элитном гвардейском полку, стрелялся на дуэли,был разжалован, выслужился. Затем закутил, пустился в самую дикую разнузданность. Побывав четыре года назад в родном городе, он много накуролесил, вызвав всеобщее возмущение: оттаскал за нос почтенного человека Гаганова, больно укусил за ухо тогдашнего губернатора, публично поцеловал чужую жену… В конце концов все как бы объяснилось белой горячкой. Выздоровев, Ставрогин уехал за границу. Его мать Варвара Петровна Ставрогина, женщина решительная и властная, обеспокоенная вниманием сына к её воспитаннице Дарье Шатовой, заинтересована в его браке с дочерью приятельницы Лизой Тушиной. Она решает женить на Дарье своего подопечного Степана Трофимовича. Тот в некотором ужасе, хотя и не без воодушевления, готовится сделать предложение.

В соборе на обедне к Варваре Петровне неожиданно подходит Марья Тимофеевна Лебядкина, она же Хромоножка, и целует её руку. Заинтригованная дама, получившая недавно анонимное письмо, где сообщалось, что в её судьбе будет играть серьезную роль хромая женщина, приглашает её к себе, с ними же едет Лиза Тушина.Здесь же оказывается и прибывший за сестрой капитан Лебядкин.Внезапно объявляют о приезде Николая Ставрогина. Сначала появляется суетливый Верховенский, а за ним уже и сам бледный и романтичный красавец Ставрогин. Варвара Петровна задает сыну вопрос, не является ли Марья Тимофеевна его законной супругой. Ставрогин молча целует у матери руку, затем благородно подхватывает под руку Лебядкину и выводит её. В его отсутствие Верховенский сообщает красивую историю о том, как Ставрогин внушил забитой юродивой красивую мечту, так что она даже вообразила его своим женихом. Тут же он строго спрашивает Лебядкина, правда ли это, и капитан, трепеща от страха, все подтверждает. Варвара Петровна в восторге и, когда её сын появляется снова, просит у него прощения.

Однако происходит неожиданное: к Ставрогину вдруг подходит Шатов и дает ему пощечину. Ставрогин в гневе хватает его, но тут же убирает руки за спину. Как выяснится позже, это ещё одно свидетельство его огромной силы, ещё одно испытание. Шатов выходит. Лиза Тушина, явно неравнодушная к Ставрогину, падает в обморок.

Между тем в городе наметились легкомысленные настроения и склонность к разного рода кощунственным з

абавам: издевательство над новобрачными, осквернение иконы и пр.В губернии неспокойно, свирепствуют пожары, порождающие слухи о поджогах, в разных местах находят прокламации, призывающие к бунту, где-то свирепствует холера, рабочие закрытой фабрики Шпигулиных проявляют недовольство, некий подпоручик, не вынеся выговора командира, бросается на него и кусает за плечо, а до того им были изрублены два образа и зажжены церковные свечки пред сочинениями Фохта, Молешотта и Бюхнера… Готовится праздник по подписке в пользу гувернанток, затеянный женой губернатора Юлией Михайловной.

Варвара Петровна, оскорбленная слишком явным желанием Степана Трофимовича жениться и его слишком откровенными письмами к сыну Петру с жалобами, что его хотят женить «на чужих грехах», назначает ему пенсион и объявляет о разрыве.

Младший Верховенский в это время развивает бурную деятельность. Он допущен в дом к губернатору и пользуется покровительством его супруги Юлии Михайловны. Она считает, что он связан с революционным движением, и мечтает раскрыть с его помощью государственный заговор. На свидании с губернатором фон Лембке, чрезвычайно озабоченным происходящим Верховенский умело выдает ему несколько имен, в частности Шатова и Кириллова, но при этом просит у него шесть дней, чтобы раскрыть всю организацию. Затем он забегает к Кириллову и Шатову, уведомляя их о собрании «наших», и просит быть, после чего заходит за Ставрогиным, у которого только что побывал Маврикий Николаевич, жених Лизы Тушиной, с предложением, чтобы Николай Всеволодович женился на ней, поскольку она хоть и ненавидит его, но в то же время и любит. Ставрогин признается ему, что никак этого сделать не может, поскольку уже женат. Вместе с В ерховенским они отправляются на тайное собрание.

На Шатова нападают. Верховенский выстрелом из револьвера в упор убивает его. К телу привязывают два больших камня и бросают в пруд. Верховенский спешит к Кириллову. Тот хоть и негодует, однако обещание выполняет — пишет под диктовку записку и берет на себя вину за убийство Шатова, а затем стреляется. Верховенский собирает вещи и уезжает в Петербург,оттуда за границу. Отправившись в свое последнее странствование, Степан Трофимович умирает в крестьянской избе на руках примчавшейся за ним Варвары Петровны. Перед смертью случайная попутчица, которой он рассказывает всю свою жизнь, читает ему Евангелие, и он сравнивает одержимого, из которого Христос изгнал бесов, вошедших в свиней, с Россией. Этот пассаж из Евангелия взят хроникером одним из эпиграфов к роману.

Все участники преступления кроме Верховенского, выданные Лямшиным, арестованы. Дарья Шатова получает письмо-исповедь Ставрогина, который признается, что из него «вылилось одно отрицание, без всякого великодушия и безо всякой силы». Он зовет Дарью с собой в Швейцарию, где купил маленький домик в кантоне Ури, чтобы поселиться там навечно. Дарья дает прочесть письмо Варваре Петровне, но тут обе узнают, что Ставрогин неожиданно появился в Скворешниках. Они торопятся туда и находят «гражданина кантона Ури» повесившимся в мезонине.

Сюжет

Действие происходит в маленьком провинциальном городе, преимущественно в поместьях Степана Трофимовича Верховенского и Варвары Ставрогиной. Сын Степана Трофимовича, Петр Верховенский, главный идейный вдохновитель революционной ячейки. Он пытается вовлечь в революционное движение сына Варвары Ставрогиной, Николая. Верховенский собирает «сочувствующую» революции молодежь: философа Шигалева, суицидального Кириллова, бывшего военного Виргинского. Верховенский замышляет убить Ивана Шатова, который хочет «выйти» из ячейки.

Персонажи

Николай Всеволодович Ставрогин - главный герой романа, весьма неоднозначная фигура. Является участником ключевых событий романа наравне с Верховенским, который пытается вовлечь Ставрогина в свои планы. Имеет много анти-социальных черт.
Важная для понимания фигуры Ставрогина и всего романа глава «У Тихона», где Ставрогин признается в изнасиловании девочки 12 или 14 лет (в двух известных вариантах этой главы возраст разнится), была опубликована только в начале 1920-х гг. Это очень спорный вопрос, так как в приведенной ниже ссылке на главу написано:

Тихон вглядывался молча.

Успокойтесь. Я не виноват что девчонка глупа и не так поняла… Ничего не было. Ни-че-го.

Ну и слава богу, - перекрестился Тихон.

Это всё долго объяснять… тут… тут просто психологическое недоразумение

Этот жест - именно то что она мне грозила, был уже мне не смешон, а ужасен. Мне стало жалко, жалко до помешательства и я отдал бы мое тело на растерзание чтоб этого тогда не было. Не о преступлении , не о ней, не о смерти ее я жалею, а только того одного мгновения я не могу вынести, никак, никак, потому что с тех пор оно мне представляется каждый день и я совершенно знаю, что я осужден.

Варвара Петровна Ставрогина - мать Николая Всеволодовича. Дочь богатого откупщика, который и оставил ей в наследство состояние и большое имение Скворешники, вдова генерал-лейтенанта Ставрогина (тот был как раз небогат, но зато знатен и со связями в обществе). Но после смерти мужа связи её всё сильнее и сильнее ослабевали, попытки их восстановить по большей части ни к чему не приводят, например, поездка в Петербург в конце 50-х годов закончилась почти безуспешно. К моменту смерти её супруга Степан Трофимович уже поселился в Скворешниках и даже в первое время, возможно, имел шансы жениться на Варваре Петровне (Рассказчик этого не исключает окончательно, а Пётр Степанович цинично замечает отцу, что, на его взгляд, такой момент действительно был). Пользуется большим уважением и влиянием в губернии, злые языки даже говорили, что ей правит не губернатор Иван Осипович, а она. Но к началу действия романа вдова сосредоточилась на своём хозяйстве, кстати, достигнув в этом больших успехов. Находится в очень натянутых отношениях с женой нового губернатора Юлией Михайловной, воспринимая её как соперницу за главенствующее положение в обществе, что, впрочем, взаимно.

Варвара Петровна очень опытна и умна, много времени провела в высшем свете, а потому прекрасно разбирается в людях. Незлая, но очень властная, деспотичная по натуре женщина. Способна на сильную, даже жертвенную привязанность, но требует полного подчинения от тех, на кого она распространяется. Степан Трофимович стал ей как сын, стал её мечтой (он видный гражданский деятель, а она его покровительница), пусть и несбыточной, она содержала своего друга двадцать два года, на её деньги жил его сын Пётр Степанович, она собиралась ему (Степану Трофимовичу) оставить наследство, которого бы ему хватило до конца жизни. Но чуть ли не насильно собралась женить его на Дарье Павловне при малейшем подозрении в том, что у неё роман с Николаем. В отношениях со своей старой подругой Прасковьей Ивановной Дроздовой тоже занимает главенствующее положение, часто ей помогает, но при этом считает её безнадёжной дурой и не скрывает этого. В то же время её привязанность, любовь к своим подопечным не разрушается даже после полного разочарования в них (С. Т. Верховенский тому яркое подтверждение). А иногда Ставрогина сажает людей в «золотую клетку» своей любви вообще против их воли. В конце романа наполовину предлагает, наполовину приказывает Софье Матвеевне, попутчице своего умершего друга, навеки поселиться в её имении на том основании, что нет у неё «теперь никого на свете».

Степан Трофимович Верховенский - учитель Николая Ставрогина и Лизаветы Николаевны, отец Петра Степановича (единственный сын от первого брака, женат был дважды). Как пишет автор, в молодости при Николае Первом какое-то время, впрочем, всего «самую маленькую минуточку», он для многих стоял в одном ряду с Белинским , Герценом , Грановским . Но недолго, так как после обнаружения полицией его поэмы на мифологический сюжет, которую сочли опасной, он поспешил бросить свою короткую преподавательскую деятельность и уехать в имение Варвары Петровны, чтобы учить её сына (она давно приглашала), хотя мог бы отделаться просто объяснениями. Но уверял всех, что его отправили в ссылку и держат под наблюдением. Сам же настолько в это верил, что даже обиделся бы, если бы его в этом разубеждали. Действительно воспитывал и учил маленького Николая, а также Лизавету, дал ему представление «вековечной, священной тоски», которую не променять на «дешёвое удовлетворение», но, по мнению Рассказчика, ученику сильно повезло, что в 15 лет его оторвали от не в меру чувствительного и слезливого учителя и отправили учиться в лицей. После этого бывший преподаватель остался на положении покровительствуемого друга и приживальца в имении Ставрогиной. Изначально приехал с намерением изучать словесность, историю, писать научные труды, но тратил время больше за картами, шампанским и пустыми разговорами с Рассказчиком, Шатовым, Липутиным и пр. Всё время старается подать себя как интеллигента и мученика за убеждения, которого лишили карьеры, места в обществе и шанса чего-то добиться, но люди на это не реагируют. В конце 50-х во время поездки в Петербург попытался напомнить о себе. Сначала его принимали с успехом, так как он «представляет идею», но сама бывшая «знаменитость» прекрасно понимала, что никто из слушателей о нём ничего не знает и не помнит. Поездка закончилась полным провалом после стычки между радикально настроенным юношей и генералом на вечере у Ставрогиной. Публика заклеймила Варвару Петровну за то, что генерала не выгнали, а Степана Трофимовича ещё и за превозношение искусства. Затем Степан Трофимович съездил, чтобы развеяться, за границу, но через четыре месяца вернулся в Скворешники, не вытерпев разлуки с Варварой Петровной. После приезда Николая Варвара Петровна, подозревая, что между её сыном и Дарьей Павловной есть связь, чуть ли не силой попыталась женить своего друга на ней, но отказалась от этой идеи, оскорблённая тем, что Степан Трофимович посчитал, что его женят на «чужих грехах». После этого происходит ссора между ними. Старик на прощальном вечере Кармазинова прочитал пламенную речь о том, что красота - самое важное в истории человечества, но был освистан как мякенький либерал сороковых годов. После этого исполнил своё обещание и тайно ушёл из Скворешников, где провёл двадцать два года, не вынеся больше своего положения нахлебника. Но ушёл совсем недалеко, так как по дороге к знакомому купцу, у которого тоже хотел учить детей, он заболел и умер на руках у примчавшейся к нему Варвары Петровны и Софьи Матвеевны, к которой он крайне привязался в конце жизни (без этого он не мог).

Добрый, безобидный, но слабый, непрактичный, совершенно несамостоятельный человек. В молодости отличался редкостной красотой, которая и в старости его до конца не оставила. Находит полное взаимопонимание и искреннюю любовь со стороны детей, потому что сам, несмотря на свои почтенные лета, ребёнок. В то же время обладает очень острым в своём роде умом. Он прекрасно смог понять своё незавидное положение во время поездки в Петербург, даже в минуты оваций в его честь. Более того, он прекрасно разбирается в политических течениях и чувствует сильную вину и боль за то, что молодые радикалы извратили мечты и идеи его поколения, ведь сам он безответственно отстранился от возможности влиять на развитие этих идей в обществе. В первом после ссоры разговоре со своей покровительницей он сразу понимает, что она просто нахваталась новых слов от его сына. Сам по убеждениям либерал и идеалист, причём довольно возвышенных взглядов. Убеждён, что красота - самое важное в жизни человечества, главное условие его существования.

Пётр Степанович Верховенский - сын Степана Трофимовича, главный в «революционной пятерке». Хитер, умён, коварен. Прообразами этой мрачной фигуры были революционеры Сергей Нечаев и Михаил Петрашевский .

Лизавета Николаевна Дроздова (Тушина) - подруга детства Николая Ставрогина. Красивая девушка во многом несчастная, слабая, но далеко не глупая. Многие приписывали ей роман со Ставрогиным; в конце произведения, мы узнаём, что это правда. Преследуя свои цели, Петр Верховенский сводил их вместе. После последнего объяснения со Ставрогиным Лиза понимает, что любит Маврикия Николаевича, но через несколько часов умирает у него на руках, избитая разъяренной толпой около дома погибших Лебядкиных, считающих её сопричастной к преступлению. Как и многие другие герои романа, Лиза погибает духовно обновленной.

Иван Павлович Шатов - бывший член революционного движения, разуверившийся в их идеях. Как утверждают современники, Достоевский вложил в его уста свои собственные идеи. Прообразом его послужил И. И. Иванов, убитый «Народной расправой» . Погибает от рук кучки Верховенского.

Толкаченко («знаток народа») - эпизодический персонаж, один из рядовых участников «пятёрки», прототипом которого послужил фольклорист Иван Гаврилович Прыжов , в романе ему Верховенским отведена вербовка «революционеров» среди проституток и преступников .

Семён Яковлевич , юродивый. Прототипом его послужил известный московский юродивый Иван Яковлевич Корейша . Ироничный образ юродивого в романе написан под впечатлением книги И. Г. Прыжова «Житие Ивана Яковлевича, известного пророка в Москве» .

Дарья Павловна Шатова - сестра Ивана Павловича, подруга детства Николая Ставрогина. Одно время была невестой Степана Верховенского, но свадьба не состоялась, потому что тот не захотел жениться на «Швейцарских грехах Николая Ставрогина».

Капитан Игнат Тимофеевич Лебядкин - пьяница, сосед Ивана Шатова.

Мария Тимофеевна Лебядкина («Хромоножка») - слабоумная сестра Капитана Лебядкина, тайная жена Николая Всеволодовича. Ставрогин когда-то женился на ней наспор, всю жизнь снабжал её и Лебядкина деньгами. Несмотря на своё малоумие, олицетворяет евангельскую святую, детскую простоту.

Вместе с братом была убита Федькой Каторжным на деньги Ставрогина.

Семен Егорович Кармазинов - женоподобный, отталкивающий от себя самолюбивый кривляка, тем не менее считающийся великим писателем. Является карикатурным образом Ивана Тургенева (хотя при этом внешне является полной противоположностью последнего), многие факты биографии Кармазинова повторяют биографию Тургенева. Кармазинов содержит в себе все плохие качества писателя-западника: он высокомерен, глуп, подобострастен, заискивает одновременно и перед властью, и перед нигилистами. Очень сильно ждёт революцию, хотя, пожалуй, более всех её боится.

Федька Каторжный - вор, убийца. Человек, лишенный всего, в том числе и души. Когда-то был крепостным Степана Верховенского, но за карточный долг отдан в рекруты. Позднее попал на каторгу, потом сбежал, творил убийства и грабежи.

Антон Лаврентьевич Г-в - герой-рассказчик, от лица которого ведется повествование. Человек без биографии, безликий рассказчик, от которого мы узнаём всю трагическую историю романа.

Семейство Лембке - губернатор Андрей Антонович и его жена Юлия Михайловна, к которой втирается в доверие Петр Верховенский.

Русская критика романа

  • Д. С. Мережковский , Пророк русской революции
  • С. Н. Булгаков , Русская трагедия
  • Вяч. И. Иванов , Основной миф в романе «Бесы»
  • Н. А. Бердяев , Духи русской революции
  • Н. А. Бердяев , Ставрогин
  • В. Ф. Переверзев, Достоевский и революция
  • В. В. Виноградов , Последний день приговорённого к смерти (Конец Кириллова)
  • А. С. Долинин , «Исповедь Ставрогина»
  • Н. Л. Бродский , Угасший замысел
  • В. Л. Комарович, Неизданная глава романа «Бесы»
  • Ю. Александрович, Матрёшкина проблема. «Исповедь Ставрогина» и проблема женской души
  • С. П. Бобров , «Я, Николай Ставрогин»
  • Б. П. Вышеславцев , Русская стихия у Достоевского
  • Л. П. Гроссман , Стилистика Ставрогина
  • Л. П. Гроссман , Спешнев и Ставрогин
  • Вяч. П. Полонский , Николай Ставрогин и роман «Бесы»
  • А. Л. Бём, Эволюция образа Ставрогина
  • А. Л. Бём, Сумерки героя
  • С. И. Гессен , Трагедия зла (Философский смысл образа Ставрогина)
  • Ф. А. Степун , «Бесы» и большевистская революция
  • Ю. П. Иваск , Упоение Достоевского

Экранизации

Театр

См. также

Литература

  • А. С. Баранов. Образ террориста в русской культуре конца XIX - начала XX века . // Общественные науки и современность. 1998, № 2. С. 181-191.

Ссылки

  • У Тихона , ненапечатанная глава была набрана для журнала Русский Вестник , но исключена цензурой из-за сцены растления Ставрогиным малолетней девочки.
  • Н. А. Кашурников. Об архетипе царевича в романе «Бесы» // Достоевский и мировая культура. Альманах № 26. СПб., 2009. С. 63-67.

Примечания

» Михаила Каткова .

Основная работа над романом проходила в 1870-1871 годах за границей, куда Достоевский выехал ещё в апреле 1867 года. Писатель был недоволен западноевропейской жизнью и очень тосковал по России. Одновременно с этим на него давили заботы о растущей семье, стеснённые материальные обстоятельства и обязательства перед журналами .

Энциклопедичный YouTube

  • 1 / 5

    К началу работы над романом у Достоевского было несколько художественных замыслов, повлиявших на написание нового романа, но оставшихся незавершёнными. Среди них исследователи творчества писателя выделяют: «Житие великого грешника», повесть о капитане Картузове, «Смерть поэта», рассказ о Воспитаннице, роман о Князе и Ростовщике .

    Достоевский обещал издателю «Русского вестника» Михаилу Каткову к началу 1870 года предоставить новый роман. Однако из его письма от 29 августа 1869 года следует, что писатель ещё даже не приступил к работе. В это время главным делом своей жизни Достоевский видит написание «Жития великого грешника», но не хочет портить эту идею спешкой . Писатель заключает, что «надобно, стало быть, натуживаться, чтоб изобретать новые рассказы; это омерзительно». Помимо обещания Каткову, Достоевский имел обязательства перед редактором «Зари», в результате чего осень 1869 года прошла в работе над повестью «Вечный муж » . Позже, 25 марта 1870 года, Достоевский писал об этом: «Теперь я работаю в „Русский вестник“. Я там задолжал и, отдав „Вечного мужа“ в „Зарю“, поставил себя там, в „Русском вестнике“, в двусмысленное положение. Во что бы то ни было надо туда кончить то, что теперь пишу. Да и обещано мною им твердо, а в литературе я человек честный» .

    Возникновение замысла

    После изучения записных тетрадей и писем Достоевского, исследователи его творчества пришли к выводу, что эти воспоминания не точны. Ещё до их изучения Аркадий Долинин полагал, что замысел романа возник раньше приезда Сниткина в середине октября 1869 года, за полтора месяца до убийства Иванова. Литературовед Леонид Гроссман также выразил сомнения в том, что Сниткин был знаком с Ивановым . Записные тетради Достоевского показали, что замысел романа относится уже к началу 1870 года. Ему предшествовала работа над планом «Жития великого грешника» и романа о Князе и Ростовщике, а также разработка идеи романа «Зависть », датированной второй половиной января 1870 года и ставшей началом творческой истории «Бесов» .

    В январе 1870 года замыслы романа о Князе и Ростовщике и злободневного политического романа ещё существовали параллельно, и Достоевский думал над тем, что он сможет написать быстрее для «Русского вестника». 23 января 1870 года выбор был сделан в пользу будущих «Бесов». Достоевский пишет отрывок «Т. Н. Грановский », в котором уже виден персонаж из будущего романа .

    Работа над романом

    С февраля 1870 года началась активная работа над злободневным романом «Бесы». 12 февраля Достоевский пишет Аполлону Майкову : «Сел за богатую идею; не про исполнение говорю, а про идею. Одна из тех идей, которые имеют несомненный эффект в публике. Вроде „Преступления и наказания“, но ещё ближе, ещё насущнее к действительности и прямо касается самого важного современного вопроса. Кончу к осени, не спешу и не тороплюсь. Постараюсь, чтоб осенью же и было напечатано <…> Только уж слишком горячая тема. Никогда я не работал с таким наслаждением и с такой легкостию» .

    До лета 1870 года основным замыслом оставался памфлет на либералов-западников. Эта идея объединяла разнообразные события произведения, постоянно развиваемые и углубляемые Достоевским различными политическими и религиозно-философскими спорами. Писатель продумывал занимательный сюжет со множеством разнообразных действующих лиц. Тем не менее, уже со второй половины февраля 1870 года Достоевский планировал выйти за рамки политического памфлета .

    Среди множества персонажей Достоевский долго не мог выбрать главного, который связал бы события романа воедино. Изначально таким персонажем должен был стать Грановский, образ которого встречается в черновых набросках конца января. Уже во второй половине февраля автор пробует сделать главным персонажем Студента, представив его «Героем нашего времени »: «и потом всё связать с сыном и с отношениями Грановского к сыну (всё от него - как от „Героя нашего времени“)». Однако его «хлестаковствующий нигилист» не подходил на роль Печорина, поэтому писатель отказался от этой идеи. Тогда же принимается решение добавить «истинно русского» героя-«почвенника», противопоставив его западникам .

    Из мартовских записей писателя видна «тенденциозность» задуманного произведения. Достоевский в письмах замечает, что рассматривает роман с тенденциозной стороны даже больше чем с художественной, рассчитывая высказать несколько мыслей «погорячее»: «меня увлекает накопившееся в уме и в сердце; пусть выйдет хоть памфлет, но я выскажусь. Надеюсь на успех» .

    В мае Достоевский начинает сомневаться в том, что успеет закончить к осени. В письме от 7 мая 1870 года он сообщает: «В настоящую минуту сижу над одной особенной работой, которую предназначаю в „Русский вестник“ <…> Я комкаю листов в 25 то, что должно бы было по крайней мере занять 50 листов, - комкаю, чтоб кончить к сроку, и никак не могу сделать иначе, потому что ничего кроме этого и написать в настоящую минуту не могу, находясь вне России». В ходе работы писатель постоянно стремится углубить замысел и найти новые образы, что к лету привело к решению полностью переработать проблематику и композицию будущего романа .

    «Нечаевское дело» вдохновило Достоевского на написание романа-памфлета «Бесы». Вероятно, Достоевскому были известны составленные С.Г. Нечаевым анархистские «Общие правила организации», так как действия Петра Верховенского — фанатическое следование нечаевским «правилам», хотя если сравнить роман с его историческими прототипами, то по степени гротескности нечаевщина и вся связанная с ней полоса подпольной борьбы намного превосходит свое литературное изображение.

    В «Бесах» нашли также отражение два биографических факта из жизни Достоевского за границей: окончательный разрыв с в Баден-Бадене в 1867 г. и посещение Достоевским в Женеве в том же году первого конгресса Лиги мира и свободы.

    Разрыв Достоевского с И.С. Тургеневым подготавливался уже давно, но причиной его была не личная антипатия, а столкновение на почве глубоких идейных разногласий двух людей, исповедующих диаметрально противоположные взгляды и убеждения. И.С. Тургенев — убежденный западник, сторонник введения парламентских форм правления в России. Достоевский — после каторги и ссылки — пламенный христианин, убежденный монархист, яростный противник европейской буржуазной цивилизации.

    В образе «великого писателя» Кармазинова в «Бесах» Достоевский заклеймил в лице И.С. Тургенева ненавистный ему тип либерала-западника, которого он считал виновником появления в России С.Г. Нечаева, Д.В. Каракозова и им подобных. Это убеждение еще больше окрепло в Достоевском, когда 29 августа (10 сентября) 1867 г. он посетил в Женеве заседание первого конгресса Лиги мира и свободы. Писатель был поражен тем, что с трибуны перед многотысячной аудиторией открыто провозгласили истребление христианской веры, уничтожение монархий, частной собственности, чтобы «все было общее, по приказу». «А главное, — писал Достоевский своей племяннице С.А. Ивановой, — огонь и меч, и после того, как все истребится, то тогда, по их мнению, и будет мир».

    Страшный теоретик разрушения в «Бесах», «длинноухий» Шигалев полностью наследует женевские впечатления Достоевского от первого конгресса Лиги мира и свободы, а Ставрогин и Петр Верховенский разделяют впечатления Достоевского от общения тогда же, в Женеве, с главным вождем анархизма , который не только был вице-президентом конгресса, но и произнес на нем чрезвычайно эффектную провокационную речь с требованием уничтожить русскую империю и вообще все централизованные государства.

    Однако постепенно в процессе творческой работы роман-памфлет с главным героем Петром Верховенским — С.Г. Нечаевым — вырастает в большой трагический роман с другим главным героем, подлинно трагической личностью — Николаем Ставрогиным. «...Это другое лицо (Николай Ставрогин) — тоже мрачное лицо, тоже злодей, — писал Достоевский 8 (20) октября 1870 г. М.Н. Каткову, издателю журнала "Русский вестник", где должен был печататься роман "Бесы", — но мне кажется, что это лицо трагическое, хотя многие, наверное, скажут по прочтении: "Что это такое?" Я сел за поэму об этом лице потому, что слишком давно уже хочу изобразить его. Мне очень, очень будет грустно, если оно у меня не удастся. Еще грустнее будет, если услышу приговор, что лицо ходульное. Я из сердца взял его».

    Достоевский действительно «из сердца взял его». Ставрогин как бы завершает многолетние размышления писателя над демонической, «сильной личностью».

    «Главному бесу» Николаю Ставрогину в романе должен был противостоять монах Тихон. В том же письме к Каткову Достоевский сообщал: «Но не все будут мрачные лица; будут и светлые... В первый раз хочу прикоснуться к одному разряду лиц, еще мало тронутых литературой. Идеалом такого лица беру Тихона Задонского. Это тоже Святитель, живущий на спокое в монастыре. С ним сопоставлю и свожу на время героя романа. Боюсь очень; никогда не пробовал; но в этом мире я кое-что знаю».

    Однако «положительно-прекрасному» человеку — монаху Тихону — не суждено было войти в роман, и столкновение между атеистом Ставрогиным и верующим Тихоном не состоялось. не пропустил главу «У Тихона», испугавшись за нравственность читателей своего журнала. Между тем выброшенная глава «У Тихона» — замечательное художественное создание писателя. Именно в этой главе борьба веры с неверием достигает предельного напряжения, здесь Ставрогин терпит окончательное и сокрушительное поражение.

    Появление С.Г. Нечаева Достоевский связывает прежде всего и главным образом с безверием. Вот почему писатель намечает в романе «Бесы» идейную связь между нечаевцами и петрашевцами и, переживая появление С.Г. Нечаева в России и как свою личную трагедию, считает себя — бывшего петрашевца — тоже ответственным за распространение атеизма.

    Весь смысл поразительных по откровенности слов Достоевского из о том, что он мог бы сделаться нечаевцем во дни своей юности, стал понятен только после смерти писателя из рассказа его друга . Оказывается, чтобы подготовить народ к восстанию, петрашевцы Достоевский, и решили завести тайную типографию и выбрать комитет из пяти членов для непосредственного руководства, причем для соблюдения тайны «должно включить в одном из параграфов приема угрозу наказания смертью за измену; угроза будет еще более скреплять тайну, обеспечивая ее».

    Знакомые строки, весьма напоминающие дисциплину в пятерке Петра Верховенского в «Бесах» и в пятерке его прототипа С.Г. Нечаева. Но в центре романа «Бесы» стоит не Петр Верховенский — он слишком мелок для этого, он лишь исполнитель с претензией на верховодство. В центре — главный бес, Николай Ставрогин. В черновой тетради к роману есть запись: «Ставрогин всё ». Прообразом Ставрогина мог послужить (даже имя у них одинаковое) — холодный, неприступный, загадочный, таинственный, еще до петрашевцев, за границей думавший о создании тайного общества (в бумагах Спешнева, захваченных при его аресте, сохранился составленный им черновой проект обязательной подписки для вступления в «Русское тайное общество»).

    «Меня зовут психологом, — отмечал Достоевский в одной из записных книжек, — неправда, я лишь реалист в высшем смысле, т.е. изображаю все глубины души человеческой». Только почувствовав этот высший пласт поэтики Достоевского, мы поймем, что «Бесы» — роман не о С.Г. Нечаеве и нечаевцах, что исключение из него святителя Тихона нисколько не изменило его общего духовного смысла. «Бесы» — великий христианский роман о бессмертии Христа и его дела.

    Н.А. Бердяев точно определяет подход Достоевского к человеку: «Достоевский берет человека отпущенным на свободу, вышедшим из-под закона, выпавшим из космического порядка и исследует судьбу его на свободе, открывает неотвратимые результаты путей свободы» ( С. 42—43).

    Человеку для его существования абсолютно необходима свобода. В этом основной пафос , и «Бесов». Христианство — религия свободы. Но на путях свободы человека подстерегает опасность своеволия, когда в результате столкновения самых противоположных сил, борющихся в нем, он лишается способности окончательного выбора. Вот в чем основной смысл образа Ставрогина.

    На путях свободы есть и другая опасность, другой соблазн, когда свободный человек может попасть под власть свободно выбранной им идеи. Собственно говоря, бесовщина — это и есть одержимость идеей, отъединяющей человека от реальной, иррациональной жизни. Петр Верховенский, поверивший исступленно в Ивана-Царевича — Ставрогина, Кириллов, решивший доказать истинность своей идеи путем самоубийства, и даже Шатов, фанатически проповедующий Ставрогину свою веру в богоносность русского народа, — все они становятся рабами своей идеи.

    Но ведь и Петр Верховенский, и Шатов, и Кириллов, и все остальные мелкие бесы романа — духовные дети Ставрогина, который может совмещать в себе и проповедовать самые противоположные начала: и веру в Бога, и безверие. Недаром Шатов говорит Ставрогину: «В то же самое время, когда вы насаждали в моем сердце Бога и родину, в то же самое время, даже, может быть, в те же самые дни, вы отравили сердце этого несчастного, этого маньяка Кириллова ядом... Вы утверждали в нем ложь и клевету и довели разум его до исступления».

    И фактически весь роман «Бесы» посвящен разгадке тайны Ставрогина, так как душевная смута главного героя, его духовная раздвоенность захватывает сначала несколько его учеников, затем целые кружки и, наконец, весь город, и распад его личности символизирует для Достоевского религиозный кризис, переживаемый Россией.

    Писатель умело концентрирует все действие «Бесов» вокруг личности главного героя: экспозиция — Степан Трофимович Верховенский — духовный отец Ставрогина, четыре женщины — Лиза Тушина, Даша, Марья Тимофеевна, жена Шатова — все они часть его трагической судьбы; четверо мужчин — Шатов, Кириллов, Петр Верховенский, Шигалев — это идеи Ставрогина, начавшие собственную жизнь, и, наконец, мелкие бесы — Виргинские, Липутин, Лебядкин, Эркель, Лямшин — их тоже породил Ставрогин.

    На примере различных действующих лиц Достоевский показывает, как духовное борение Ставрогина воплощается в революционных заговорах, бунтах, пожарах, убийствах и самоубийствах. Теперь оказывается, что преступление, совершенное бесами в провинциальном русском городке, в сто крат страшнее злодеяния Раскольникова или разврата Свидригайлова, ибо ничего нет страшнее, по Достоевскому, чем принадлежность к подпольному коллективу, оправдывающему пролитие крови ни в чем не повинных людей (он познал это на собственном опыте, когда в молодости мог стать нечаевцем, а потом раскаивался всю жизнь).

    В этом и есть смысл замечательных по точности и глубине слов В.В. Розанова: «Достоевский... вцепился в "сволочь" на Руси и стал пророком ее. Пророком "завтрашнего"» (Розанов В.В. Опавшие листья. СПб., 1913. С. 362). Конечно, В.В. Розанов имел в виду прежде всего и главным образом подпольных революционеров. Он не относит к ним Ставрогина и Кириллова, которые, греховно самоутверждаясь, все же не утратили своих личностей. У них есть еще свое, единственное, неповторимое, пусть и греховное, лицо, а у Петра Верховенского и у шайки бездарных дураков-бесов, которых он для надежности сплотил в революционное подполье кровью неповинного человека, не лица, а личины, они все из хаоса, нечисть, плесень, мечтающие о хаосе, т.е. появлении антихриста — «Ивана-Царевича».

    Можно сказать так: русские ницшеанцы — Ставрогин, Кириллов (а еще раньше Раскольников и сам Достоевский-петрашевец, предвосхитившие Ф. Ницше) были только одержимыми, а революционеры-подпольщики стали уже бесами. Вот почему наивными кажутся попытки Петра Верховенского уговорить Ставрогина возглавить русскую революцию, стать «Иваном-Царевичем», так как Ставрогин глубже и сложнее всех, вместе взятых, социалистических идей — убогих, плоских и ничтожных. Ставрогин, Кириллов, Раскольников, Иван Карамазов, Свидригайлов хотят заменить бессмертный, сияющий в душе каждого человека от рождения лик богочеловека личиной человекобога, сверхчеловека, которому все позволено.

    Однако Достоевский не зря проводит границу между теми, кто поглощен идеей, и идеалистами, живущими призраками идеализма, который, по Достоевскому, неизбежно ведет к злу. Идеалист не видит зла, и поэтому зло в конечном итоге порабощает его. Так, либерал-идеалист Степан Трофимович Верховенский, комический гибрид А.И. Герцена с Т.Н. Грановским, казалось бы, своей невинной болтовней никому не причиняет вреда. Но именно из идеализма Степана Трофимовича рождается «бесовство» его сына Петра, революционера и убийцы.

    Достоевский редко создавал одномерные портреты героев (может, только революционеров-подпольщиков, задумавших свергнуть самодержавие); для него жизнь всегда иррациональное, необъяснимое, загадочное, божественное чудо. Недаром, например, в , когда Раскольников, в котором всегда был «Шиллер живуч», называет свою юношескую любовь к хозяйкиной дочери «бредом весенним», Дуня вдохновенно возражает: «Нет, тут не один бред весенний». В образе Степана Трофимовича Верховенского, этого чистого идеалиста 1840-х гг., есть какая-то теплота жизни, есть и внутренняя правдивость: видно, что Достоевский вверяет ему некоторые дорогие ему мысли и убеждения.

    Именно Степан Трофимович смело заявляет, что «сапоги ниже Пушкина», и бесстрашно говорит нигилистам на празднике: «А я объявляю, что Шекспир и Рафаэль выше освобождения крестьян, выше народности, выше социализма, выше юного поколения, выше химии, выше почти всего человечества, ибо они уже плод, настоящий плод всего человечества и, может быть, высший плод, какой только может быть! Форма красоты, уже достигнутая; без достижения которой я, может, и жить-то не соглашусь... Без хлеба можно прожить человечеству, без одной только красоты невозможно, ибо совсем нечего будет делать на свете! Вся тайна тут, вся история тут!.. Не уступлю!..»

    Но Степан Трофимович, устами которого Достоевский эстетически обличает бесов, неизбежно должен потерпеть духовное поражение, так как именно он, проповедуя счастье всего человечества, играет в карты на своего крепостного Федьку. И этот практический аморализм и породил в конечном итоге нигилистов-шестидесятников, бесов.

    Сочетание эстетизма в теории с безнравственностью на практике порождает прежде всего главного беса — Ставрогина. Н.А. Бердяев справедливо пишет: «Ставрогин — солнце, вокруг которого всё вращается. И вокруг Ставрогина поднимается вихрь, который переходит в беснование. Всё тянется к нему, как к солнцу, всё исходит от него и возвращается к нему, всё есть лишь его судьба. Шатов, П. Верховенский, Кириллов лишь части распавшейся личности Ставрогина, лишь эманация этой необыкновенной личности, в которой она истощается. Загадка Ставрогина, тайна Ставрогина — единственная тема "Бесов". Единственное "дело", которым все поглощены, есть "дело" о Ставрогине. Революционное беснование есть лишь момент судьбы Ставрогина, ознаменование внутренней действительности Ставрогина, его своеволия» ( С. 39—40).

    Главный порок Ставрогина, вследствие которого он оторвался от Бога и людей, — это его безмерная гордость. Недаром в своем завещании, в своем последнем слове, в , сказанной за полгода до смерти, Достоевский специально подчеркивал: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость».

    Тайна Ставрогина запечатлена на его лице: «Волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы, как жемчужины, губы, как коралловые, — казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску».

    Каждая новая сцена романа усиливает наше впечатление от роковой раздвоенности Ставрогина, заключающейся в сочетании двух слов, определяющих его внешность, его облик, его лицо: «отвратительная красота». Сверхчеловеческая сила Ставрогина и, в то же время, его полное бессилие, жажда веры и, в то же время, поразительное безверие, постоянные поиски Ставрогиным своего «бремени» и одновременно абсолютное его духовное омертвение.

    Раздвоение Ставрогина достигает своей кульминации в сцене с Дашей, которой он признается, что его посещает бес (эта сцена осталась только в , в последующих изданиях она была исключена в связи с выпадением главы «У Тихона»): «Я знаю, что это я сам в разных видах, двоюсь и говорю сам с собой. Но все-таки он очень злится, ему ужасно хочется быть самостоятельным бесом и чтобы я в него уверовал в самом деле. Он смеялся вчера и уверял, что атеизм тому не мешает.

    — В ту минуту, как вы уверуете в него, вы погибли!.. — с болью в сердце вскричала Даша.

    — Знаете его вчерашнюю тему? Он всю ночь утверждал, что я фокусничаю, ищу бремени и неудобоносимых трудов, а сам в них не верую.

    Он вдруг захохотал, и это было ужасно нелепо. Дарья Павловна вздрогнула и отшатнулась от него.

    — Бесов было ужасно много вчера! — вскричал он, хохоча, — ужасно много! Из всех болот налезли».

    Ставрогина поражает смертный грех гордыни, грех утверждения себя вне Бога, ибо, по Достоевскому, если нет Бога, то я — Бог. Однако неверие совсем не мешает быть суеверным, наоборот, Достоевский считал, что атеизм неизбежно приведет к суеверию, которое является верой в дьявола, в беса и их приспешников. На насмешливый вопрос Ставрогина: «А можно ли веровать в беса, не веруя совсем в Бога?» — Тихон отвечает: «О, очень можно, сплошь и рядом».

    Всё, что делает Ставрогин в романе, — это агония сверхчеловека. От рождения ему было предназначено высокое призвание, но он предал самое святое и дорогое — отрекся от Бога. Самоубийство Ставрогина ничего не меняет, так как еще при жизни его постигла самая страшная кара — духовная смерть. Душа его разлагается, и ее гниение порожает духовных детей Ставрогина: Шатова, Кириллова, Петра Верховенского, Шигалева, а те, в свою очередь, поражают более мелких бесов и т.д. — бесовщина завертелась, закружилась в России (сам же бес Ставрогина превратился в черта Ивана Карамазова).

    Духовные ученики Ставрогина воплощают в себе все противоречия его души. Они по-разному относятся к своему учителю, но все они вышли из его гордыни и своеволия, из его безверия, из его неспособности верить в Бога.

    Духовное раздвоение Ставрогина превращается у Шатова в личную трагедию. Достоевский определяет Шатова как «одно из тех идеальных русских существ, которых вдруг поразит какая-нибудь сильная идея и тут же разом точно придавит их собою, иногда даже навеки. Справиться с нею они никогда не в силах, а уверуют страстно, и вот вся жизнь их проходит потом как бы в последних корчах под свалившимся на них и наполовину совсем уже развалившим их камнем».

    Шатова раздавила русская мессианская идея, но тлетворное влияние Ставрогина сказалось в том, что сам носитель этой идеи о русском народе-богоносце, Шатов, не верит в Бога. Шатов вдохновенно произносит замечательный монолог о религиозном призвании русского народа — несомненно, что это Достоевский вверяет ему свои самые сокровенные мысли, но Ставрогин, которого уже ничто не волнует, довольно холодно спрашивает: «Я хотел лишь узнать: веруете ли вы сами в Бога или нет?» — «Я верую в Россию, я верую в ее православие. Я верую в тело Христово... Я верую, что новое пришествие совершится в России. Я верую... — залепетал в исступлении Шатов. — А в Бога? В Бога? — Я... я буду веровать в Бога».

    Раздвоение между верой и неверием обрекает Шатова на гибель, так же как другого ученика Ставрогина, Кириллова, раздвоение ума и сердца обрекает на самоубийство. Кириллова тоже придавила идея. Недаром Петр Верховенский насмешливо говорит ему: «Знаю, что не вы съели идею, а вас съела идея».

    Умом Кириллов доходит до отрицания Бога, но сердцем чувствует, что без Бога жить невозможно. Но как «жить с такими двумя мыслями»? Кириллов находит, как ему кажется, выход в идее человекобога. Диалог Кириллова со своим духовным учителем — кульминация его личной трагедии. «Кто научит, что все хороши, тот мир закончит», — говорит Кириллов. Но Ставрогин возражает: «Кто учил, того распяли». Кириллов уточняет: «Он придет, и имя Ему будет человекобог». Но Ставрогин переспрашивает: «Богочеловек?» Кириллов настаивает: «Человекобог, в этом разница».

    Кириллов абсолютно точен: Христа он подменяет Антихристом. «Если нет Бога, то я Бог... Если Бог есть, то вся воля Его, и без воли Его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие... Я обязан себя застрелить, потому что самый полный пункт моего своеволия — это убить себя самому...»

    Роковая раздвоенность Ставрогина воплощается в личную трагедию Кириллова: «Бог необходим, а потому должен быть, но я знаю, что Бога нет и не может быть, — нельзя с такими двумя мыслями жить».

    Но пути человекобожества, т.е. человеческого своеволия, не исчерпываются образом Кириллова. Достоевский идет дальше и глубже. Он создает зловещий образ Петра Верховенского. Из формулы «Если Бога нет, то всё позволено», являющейся неизбежным следствием раздвоенности и распада Ставрогина, его ученик Петр Верховенский полностью усвоил ее вторую часть — «всё позволено».

    Достоевский понял диалектику развития безбожной идеи революционного социализма, ведущей в конечном результате к бесчеловечности, идея «всё во имя человека» приводит к истреблению человека. Для Петра Верховенского уже нет человека, потому что он сам уже не человек. И не случайно убийца по ремеслу Федька Каторжный награждает пощечинами убийцу по убеждению Петра Верховенского, кровавого организатора безбожной революции. Федька Каторжный, несмотря на все свои великие грехи, вопреки усилиям Петра Верховенского, так и не стал революционером, а остался верующим в Бога.

    И здесь можно вспомнить духовный путь самого Достоевского, который в лице Петра Верховенского казнит свою революционность и атеизм периода петрашевцев. Именно простые каторжники — униженные и оскорбленные, отверженные, убийцы по ремеслу — вернули писателю снова истинный образ Христа.

    К С.Г. Нечаеву как прототипу Петра Верховенского и к нечаевскому делу Достоевский подходит с религиозных позиций. Для писателя социализм и революция всегда естественные и неизбежные следствия атеизма, ибо если Бога нет, то всё позволено.

    Принцип вседозволенности ведет к полной аморальности и в политике (нравственная аморальность Ставрогина порождает политическую аморальность его ученика), и Петр Верховенский становится вдохновенным поэтом хаоса, смуты, разрушения, беспредела: «...Мы сначала пустим смуту... Мы проникнем в самый народ... Мы пустим пьянство, сплетни, доносы; мы пустим неслыханный разврат, мы всякого гения потушим в младенчестве... Мы провозгласим разрушение... Мы пустим пожары... Мы пустим легенды... Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал. Затуманится Русь...»

    Из этого страшного монолога неизбежно вырастает шигалевщина. И не случайно в процессе работы над романом из Петра Верховенского выделился его дополнительный образ — Шигалев, создатель новой системы «устройства мира». «Платон, Руссо, Фурье, колонны из алюминия, все это годится разве для воробьев, а не для общества человеческого, — излагает Шигалев на заседании "У наших" свою теорию общественного устройства. — Но так как будущая общественная форма необходима именно теперь, когда все мы наконец собираемся действовать, чтоб уже более не задумываться, то я и предлагаю собственную мою систему устройства мира... Объявляю заранее, что система моя не окончена... Я запутался в собственных данных, и мое заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом».

    Итак, по Достоевскому, революционно-атеистические идеи неизбежно приведут к шигалевщине, земному раю, когда весь народ превратится в послушное стадо, которым управляют избранные, одна десятая человечества. «Но тирания эта, неслыханная в истории мира, — отмечает Н.А. Бердяев, — будет основана на всеобщем принудительном уравнении. Шигалевщина и есть исступленная страсть к равенству, доведенному до конца, до предела, до небытия» (Бердяев Н.А. Духи русской революции. Пг., 1918. С. 24).

    Теоретик Шигалев порождает зловещую фигуру Великого Инквизитора, который уже на практике реализовал «безграничный деспотизм». Но в Великому Инквизитору противостоит Христос, а Ивану Карамазову — Зосима и Алеша. Исключение же из «Бесов» главы «У Тихона» сделало этот роман на первый взгляд безысходной трагедией. Но это абсолютно неверное впечатление.

    Конечно, роман «Бесы» — грозное пророчество писателя о надвигающихся на мир катастрофах — это роман-предупреждение, призыв к бдительности людей. Достоевский был единственным человеком, кто из нечаевского дела вывел заключение: на мир надвигаются Нечаевы и ему подобные бесы-революционеры, которые будут шагать по трупам для достижения своих целей, для которых всегда цель оправдывает средства и которые даже не замечают, как постепенно средства становятся самоцелью. (Об этом хорошо сказано у Юрия Трифонова в статье «Загадки и провидение Достоевского» // Новый мир. 1981. № 11).

    Однако роман «Бесы» вовсе не безысходная трагедия, иначе Достоевский включил бы выброшенную М.Н. Катковым из журнальной публикации главу «У Тихона» в Но он этого не сделал, ибо прекрасно понимал, что и без этой главы «Бесы» остаются великим христианским романом, гимном Христу и Его бессмертному делу.

    Прежде всего, и без святителя есть в романе одно лицо, противостоящее бесам и их темным делам и замыслам. Это юродивая во Христе, ясновидящая хромоножка Марья Тимофеевна Лебядкина, живущая в миру отшельницей. Именно ей, первой разоблачившей главного беса — Ставрогина, Достоевский доверяет произнести самые сокровенные слова о Матери-Земле: «А тем временем и шепни мне, из церкви выходя, одна наша старица, на покаянии у нас жила за пророчество: "Богородица что есть, как мнишь?" — "Великая мать, отвечаю, упование рода человеческого". — "Так, говорит, Богородица — великая мать сыра земля есть, и великая в том для человека заключается радость. И всякая тоска земная и всякая слеза земная — радость нам есть; а как напоишь слезами своими под собой землю на пол-аршина в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься. И никакой, никакой, говорит, горести твоей больше не будет, таково, говорит, есть пророчество..." Уйду я, бывало, на берег к озеру: с одной стороны наш монастырь, а с другой — наша Острая гора, так и зовут ее горой Острою. Взойду я на эту гору, обращусь я лицом к востоку, припаду к земле, плачу и не помню, сколько времени плачу, и не помню я тогда и не знаю я тогда ничего».

    Этот радостный плач Марьи Тимофеевны, в котором через символ Матери-Богородицы и Матери-Земли открывалось Божественное начало мира, и является верой в победу Христа над бесами.

    Но и без Марьи Тимофеевны христианский смысл романа не изменился бы. У Достоевского всегда «свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Используя евангельскую притчу об исцелении Христом бесновавшегося человека, Достоевский верит, что Россия и мир в конечном итоге излечатся от бесов-революционеров. Исключение же главы «У Тихона» из окончательного текста романа привело к тому, что его смысл стал заключать в себе «доказательство от противного». Всё, что устраивают «бесы» в маленьком губернском городе, и является убийственным приговором их делу.

    Мировоззрение Достоевского выражено в заключенной в его произведениях символике Добра, и эта символика Добра, т.е. диалектический результат целого, вырастает при полном учете всех логических сопоставлений и контрастов, при полном учете всех идей-образов, которые венчаются идеей Добра. Только учитывая эту символику Добра, можно понять христианский смысл «Бесов», понять «Легенду о Великом Инквизиторе», понять молчание Христа перед Великим Инквизитором, как и, кстати, молчание Христа перед Пилатом. Они не понимали, что молчание Христа и есть лучшее опровержение их аргументов, ибо то, что делают бесы и Великий Инквизитор, настолько явно противоречит Христу и его учению, что даже не нуждается ни в каком особом опровержении.

    Христианство учит, что всякая человеческая личность есть верховная святыня, она священна и неприкосновенна, даже самый падший человек сохраняет образ и подобие Божье; для бесов же, отрицающих нравственный закон, человек является лишь средством для достижения их целей. Правда, бесы любят оправдывать отрицание ими Бога существованием зла в мире. Но весь роман «Бесы» и является лучшим ответом на это возражение. «Бог именно потому и есть, что есть зло и страдание в мире, — справедливо пишет Н.А. Бердяев, — существование зла есть доказательство бытия Божьего. Если бы мир был исключительно добрым и благим, то Бог был бы не нужен, то мир был бы уже богом. Бог есть потому, что есть зло. Это значит, что Бог есть потому, что есть свобода» ( С. 86).

    Но победа зла, победа бесов может быть только призрачной, временной, недолговечной. Роман «Бесы» заканчивается светлым пророчеством о России, когда книгоноша Софья Матвеевна читает Степану Трофимовичу Верховенскому на постоялом дворе евангельский рассказ об исцелении бесноватого. «Эти бесы, — произнес Степан Трофимович в большом волнении... — это все язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и бесенята, накопившиеся в великом и малом нашем больном, в нашей России, за века, за века!.. Но великая мысль и великая воля осенят ее свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут все эти бесы. Вся нечистота... Но больной исцелится и "сядет у ног Иисусовых"... и будут все глядеть с изумлением...»

    С верой в христианский путь России Степан Трофимович снова обретает веру в идею бессмертия: «Мое бессмертье уже потому необходимо, что Бог не захочет сделать неправды и погасить совсем огонь раз возгоревшейся к нему любви в моем сердце. И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь венец бытия, и как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно? Если я полюбил Его и обрадовался любви моей — возможно ли, чтоб Он погасил и меня, и радость мою и обратил нас в нуль? Если есть Бог, то я бессмертен!»

    В этих словах и заключается великий христианский смысл романа «Бесы», ибо вся человеческая судьба полностью определяется идеей бессмертия, а если есть бессмертие, то бесы всегда обречены.

    Белов С.В. Ф.М. Достоевский. Энциклопедия. М., 2010. С. 98—105.

    В основе фабульной ситуации романа лежит реальный исторический факт. 21 ноября 1869 г. под Москвой руководителем тайной революционной организации «Народная расправа» С.Г. Нечаевым и четырьмя его сообщниками — П.Г. Успенским, А.К. Кузнецовым, И.Г. Прыжовым и Н.Н. Николаевым — был убит слушатель Петровской земледельческой академии И.И. Иванов.

    С.Г. Нечаев (1847—1882), учитель, вольнослушатель Петербургского университета, принимал активное участие в студенческих волнениях весной 1869 г., бежал в Швейцарию, где сблизился с и . В сентябре 1869 г. вернулся в Россию с мандатом «Русского отдела всемирного революционного союза», полученным им от Бакунина. Выдав себя за представителя реально не существовавшего «Международного революционного комитета», наделенного неограниченными полномочиями и приехавшего в Россию для организации революции, Нечаев создал несколько «пятерок» (групп из пяти человек) из предполагавшейся разветвленной сети подобных групп, состоявших в основном из слушателей Петровской земледельческой академии. В руководимой им «Народной расправе» Нечаев пользовался правами диктатора, требующего себе беспрекословного подчинения. Конфликт с И.И. Ивановым, неоднократно выражавшим недоверие Нечаеву и собиравшимся выйти из организации, привел к расправе над Ивановым.

    Достоевский узнал об убийстве Иванова из газет в самом конце ноября — декабря 1869 г. Начиная с января 1870 г. в печати начали систематически публиковаться сообщения, корреспонденции, заметки о Нечаеве, его сообщниках, об обстоятельствах убийства Иванова. В июле 1871 г. начался судебный процесс над нечаевцами (самому Нечаеву удалось бежать за границу). Это был первый гласный политический процесс, привлекший к себе пристальное общественное внимание в России и за границей. Материалы процесса (в т.ч. программные документы, прокламации и др. материалы Нечаева) широко публиковались в газете «Правительственный вестник», перепечатывались другими газетами. Эти сообщения явились для Достоевского основным источником сведений о нечаевском деле.

    Программным документом «Народной расправы» является т.н. «Катехизис революционера», в котором были сформулированы задачи, принципы и структура организации, определены отношения революционера «к самому себе», «к товарищам по революции», «к обществу», «к народу».

    Целью «Народной расправы» провозглашалось освобождение народа путем «всесокрушающей народной революции», которая «уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции порядка и классы в России». «Наше дело — страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение», — объявлялось в «Катехизисе» (Государственные преступления в России в XIX веке. Штутгарт, 1903. Т. I. С. 337).

    Сознательное нарушение норм по принципу «цель оправдывает средства» во имя абстрактного лозунга «общего дела», авантюристического тактика, диктаторские приемы руководства, система доносов и взаимной слежки членов организации друг за другом и т.д. — все это получило нарицательное наименование «нечаевщины» и вызвало справедливое общественное возмущение как в России, так и в Европе. Отрицательно отнеслись к программе и тактике Нечаева , и некоторые другие деятели народнического движения.

    Замысел романа «Бесы» относится к декабрю 1869 — январю 1870 г. Систематические упоминания о романе появляются в письмах Достоевского с февраля 1870 г. Новый замысел увлек писателя своей злободневностью и актуальностью. В письме к А.Н. Майкову от 12 (24) февраля 1870 г. Достоевский сближает задуманный им роман об идеологическом убийстве с : «Сел за богатую идею; не про исполнение говорю, а про идею. Одна из тех идей, которые имеют несомненный эффект в публике. Вроде "Преступления и наказания", но еще ближе, еще насущнее к действительности и прямо касается самого важного современного вопроса».

    В письмах, относящихся к зиме — весне 1870 г., и в черновых набросках этого же периода отчетливо намечается острая политическая тенденциозность будущего романа.

    Главные герои многочисленных февральских и мартовских планов — это Грановский (будущий С.Т. Верховенский), его сын Студент (впоследствии Петр Верховенский; в черновых записях он чаще именуется Нечаевым, по имени своего реального прототипа), Князь (Ставрогин), Княгиня (Ставрогина), Шапошников (Шатов), Воспитанница (Даша), Красавица (Лиза Тушина). Несколько позднее появляются «великий писатель» (Кармазинов), Капитан Картузов (Лебядкин), хроникер. Меняются сюжетные схемы, однако сохраняется мотив «нечаевского убийства» Шапошникова (Шатова) Студентом (Нечаевым).

    Задумав роман как политический памфлет на современных Нечаевых и их «отцов» — либералов-западников 1840-х гг., поставив вопросы об истоках и причинах современного нигилизма, о взаимоотношениях между представителями различных поколений в обществе, Достоевский обратился к опыту своих литературных предшественников, и в первую очередь к опыту автора прославленного романа «Отцы и дети», художественного первооткрывателя нигилизма.

    Ориентация на роман Тургенева особенно заметна на ранней стадии работы Достоевского над «Бесами». Поколение «отцов» представляет в романе Грановский, либерал-идеалист 1840-х гг., а поколение «детей» — сын Грановского, Студент (он же Нечаев). В февральских записях 1870 г. уже подробно обрисовывается конфликт между отцом и сыном, причем Достоевский в какой-то мере использует сюжетно-композиционную схему тургеневского романа (приезд нигилиста в дворянское имение, его общение с местными «аристократишками», поездка в губернский город, роман со светской женщиной — Красавицей). Подобно автору «Отцов и детей», Достоевский стремится раскрыть своих героев прежде всего в идейных спорах и полемике; поэтому целые сцены набрасываются в виде диалогов, излагающих идеологические столкновения между западником Грановским, «почвенником» Шатовым и нигилистом Студентом.

    В идеологических спорах вырисовывается нравственно-психологический облик Студента (Нечаева) и его политическая программа, ориентированная на всеобщее разрушение и уничтожение.

    Рисуя своего нигилиста, Достоевский сочетает в нем черты базаровщины и хлестаковщины, благодаря чему образ снижается, предстает в пародийно-комическом плане. Это своего рода сниженный и опошленный Базаров, лишенный его высокого трагического начала, его «великого сердца», но с непомерно раздутой «базаровщиной».

    Творческие затруднения, на которые Достоевский жаловался в летних письмах 1870 г. к друзьям, в значительной мере были связаны с его мучительными поисками центрального героя.

    В августе 1870 г. в творческой истории романа «Бесы» совершился коренной перелом, в результате которого политический памфлет и его герой Нечаев-Верховенский перестают занимать в романе центральное место. «Бесы» перерастают в роман-трагедию с ее главным героем Николаем Ставрогиным. Об этом переломе Достоевский подробно рассказал 8 (20) октября 1870 г. в письме Каткову. Писатель разъясняет Каткову общий замысел «Бесов» и сообщает, что сюжетную основу романа составляет «известное в Москве убийство Нечаевым Иванова», причем об участниках и обстоятельствах убийства он знает только из газет. Писатель предостерегает от попыток отождествлять Петра Верховенского с реальным Нечаевым. «Моя фантазия, — пишет Достоевский, — может в высшей степени разниться с бывшей действительностью, и мой Петр Верховенский может нисколько не походить на Нечаева; но мне кажется, что в пораженном уме моем создалось воображением то лицо, тот тип, который соответствует этому злодейству <...>. К собственному моему удивлению, это лицо наполовину выходит у меня комическое и потому, несмотря на то, что всё происшествие занимает один из первых планов романа, оно тем не менее, — только аксессуар и обстановка действий другого лица, которое действительно могло бы назваться главным героем романа.

    Это другое лицо (Николай Ставрогин) — тоже мрачное лицо, тоже злодей. Но мне кажется, что это лицо — трагическое <...>. Я сел за поэму об этом лице потому, что слишком давно уже хочу изобразить его. По моему мнению, это и русское, и типическое лицо <...>. Я из сердца взял его. Конечно, это характер, редко являющийся во всей своей типичности, но это характер русский (известного слоя общества) <...>. Но не все будут мрачные лица; будут и светлые <...>. В первый раз, например, хочу прикоснуться к одному разряду лиц, еще мало тронутых литературой. Идеалом такого лица беру Тихона Задонского. Это тоже Святитель, живущий на спокое в монастыре. С ним сопоставляю и свожу на время героя романа». Близкую мысль Достоевский высказал в : «До известного Нечаева и жертвы его, Иванова, в романе моем лично я не касаюсь. Лицо моего Нечаева, конечно, не похоже на лицо настоящего Нечаева».

    Перелом в творческой истории «Бесов», произошедший в августе 1870 г., совпал с отказом Достоевского реализовать в ближайшее время свой заветный замысел — . Очевидно, в это время писатель решил перенести в «Бесы» некоторые образы, ситуации, идеи «Жития...» и тем самым придать роману религиозно-нравственную и философскую глубину. Так, в частности, из «Жития великого грешника» переходит в «Бесы» в творчески преображенном варианте архиерей Тихон, который должен был свершить над Ставрогиным суд высшей, народной правды, неотделимой, по мнению писателя, от христианских представлений о добре и зле.

    Летом и осенью 1870 г. Достоевский создает новую редакцию первой части романа, частично используя материалы забракованной первоначальной редакции. Наряду с созданием новых подготовительных набросков (планы сюжета, характеристики, диалоги и др.) идет оформление связного текста глав первой части «Бесов». В это время уже определились в общих чертах композиция романа и его объем.

    7 (19) октября 1870 г. Достоевский отправляет в Москву половину первой части романа. С октября по декабрь писатель работает над последними главами первой части. С января 1871 г. начинается .

    Главный герой романа Николай Ставрогин — один из самых сложных и трагических образов у Достоевского. Создавая его, писатель нередко прибегал к новозаветной символике, житию, учительной литературе.

    Ставрогин — богато и разносторонне одаренная от природы личность. Он мог бы стать . Уже самая фамилия Ставрогин (от греч. σταυρός, крест) намекает, как полагает Вячеслав Иванов, на высокое предназначение ее носителя. Однако Ставрогин изменил своему предназначению, не реализовал заложенных в нем возможностей. «Изменник перед Христом, он неверен и Сатане. Ему должен он предоставить себя, как маску, чтобы соблазнить мир самозванством, чтобы сыграть роль лже-Царевича, — и не находит на то в себе воли. Он изменяет революции, изменяет и России (символы: переход в чужеземное подданство и в особенности отречение от своей жены, Хромоножки). Всем и всему изменяет он и вешается, как Иуда, не добравшись до своей демонической берлоги в угрюмом горном ущелье».

    В Ставрогине нравственный нигилизм достигает крайних пределов. «Сверхчеловек» и индивидуалист, преступающий нравственные законы, Ставрогин трагически бессилен в своих попытках духовного возрождения.

    Причины духовной гибели Ставрогина Достоевский объясняет при помощи апокалипсического текста: «И Ангелу Лаодикийской церкви напиши <...> Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр. 3:15-16). Трагедия Ставрогина в истолковании Достоевского состоит в том, что он «не холоден» и «не горяч», а только «тепл», а потому не имеет достаточной воли к возрождению, которое по существу для него не закрыто (ищет «бремени», но не может нести его). В разъяснении Тихона (как это представало в исключенной позднее, под давлением редакции «Русского вестника», главы «У Тихона») «совершенный атеист», т.е. «холодный», «стоит на предпоследней, верхней ступени до совершеннейшей веры (там перешагнет ли ее, нет ли), а равнодушный никакой веры не имеет, кроме дурного страха». Важны для понимания Ставрогина и последующие строки из приведенного выше апокалипсического текста: «Ибо ты говоришь: "я не богат, разбогател и ни в чем не имею нужды", а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр. 3:17), подчеркивающие идею духовного бессилия Ставрогина при его кажущемся всесилии.

    В индивидуальной судьбе Ставрогина, вся «великая праздная сила» которого, по образному выражению Тихона, ушла «нарочито в мерзость», преломляется трагедия русской интеллигенции, увлеченной поверхностным европеизмом и утратившей кровные связи с родной землей и народом. Не случайно Шатов советует праздному «баричу» Ставрогину «добыть Бога», способность различать добро и зло «мужицким трудом», указывая ему путь сближения с народом и его религиозно-нравственной правдой.

    Ставрогину присуща не только нравственность, но и умственная раздвоенность: он способен почти одновременно внушать своим ученикам противоположные идеи: он увлекает Шатова идеей русского народа-«богоносца», призванного обновить Европу, и развращает Кириллова идеей «человекобога» («сверхчеловека»), находящегося «по ту сторону добра и зла». Не веря в «дело» Петра Верховенского и глубоко презирая его самого, Ставрогин тем не менее от безделья, от скуки разрабатывает основы его чудовищной «организации» и даже сочиняет для нее устав.

    Образ Ставрогина постоянно двоится в сознании окружающих его людей, они все еще ждут от него больших свершений. Для Шатова, Кириллова, Петра Верховенского он то носитель грандиозных идей, способный «поднять знамя», то бессильный, праздный, дрянной «русский барчонок». Двойственную природу Ставрогина ощущают также связанные с ним женщины (Варвара Петровна, Марья Тимофеевна, Лиза).

    Марья Тимофеевна (наряду с архиереем Тихоном в исконном замысле) представляет в романе народную Россию. Чистота, открытость добру, радостное приятие мира роднят Хромоножку с другими «светлыми» образами Достоевского. Ее, слабоумную и юродивую, писатель наделяет ясновидением, способностью прозревать истинную сущность явлений и людей. И это не случайно: своей глубинной сущностью Хромоножка связана с «почвой», религиозно-этической народной правдой — в противоположность Ставрогину, утратившему эти кровные связи. Однако и Хромоножка является жертвой демонических чар Ставрогина, образ которого двоится в ее сознании и предстает в облике то светлого князя, то князя тьмы. В минуту прозрения Хромоножка разоблачает «мудрого» Ставрогина как предателя и самозванца, и это стоит ей жизни.

    Достоевский не оставил указаний на реальные прототипы Ставрогина. Среди них упоминали петрашевца , знаменитого анархиста . К 1920-м гг. относится полемика между Л.П. Гроссманом и В.П. Полонским на эту тему. В самом тексте романа хроникер, характеризуя силу воли и самообладание Ставрогина, сравнивает его с декабристом М.С. Луниным.

    Литературно-генетический тип Ставрогина восходит к с его демонизмом, пессимизмом и пресыщенностью, а также к духовно родственному ему типу русского «лишнего человека». В галерее «лишних людей» наиболее родствен Ставрогину Онегин и еще более — Печорин.

    Ставрогин напоминает Печорина не только психологическим складом, но и некоторыми чертами характера. Богатая духовная одаренность — и острое сознание бесцельности существования; искание «бремени» — большой идеи, дела, чувства, веры, которые могли бы полностью захватить их беспокойные натуры, — и в то же время неспособность найти это «бремя» в силу духовной раздвоенности; беспощадный самоанализ; поразительная сила воли и бесстрашие — эти черты в равной мере присущи Ставрогину и Печорину.

    Подводя итоги своей неудавшейся жизни, оба героя приходят к одинаковым неутешительным результатам. «Пробегаю в памяти всё мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные... Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений — лучший цвет жизни», — записывает Печорин в своем дневнике перед дуэлью с Грушницким. «Я пробовал везде мою силу <...>. На пробах для себя и для показу, как и прежде во всю мою жизнь, она оказывалась беспредельною. <...> Но к чему приложить эту силу — вот чего никогда не видел, не вижу и теперь <...> из меня вылилось одно отрицание, без всякого великодушия и безо всякой силы. Даже отрицания не вылилось. Всё всегда мелко и вяло», — признается Ставрогин в предсмертном письме к Даше.

    Бурная юность Ставрогина и его причудливые забавы не без причины вызывают в памяти Степана Трофимовича образ жизни юного принца Гарри, героя исторической хроники В. Шекспира «Король Генрих IV».

    Известную аналогию можно усмотреть также между Ставрогиным и Стирфортом, «демоническим» героем романа Ч. Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим» (1849—1850). Сын богатой вдовы, высокоодаренный и образованный юноша, Стирфорт бесплодно растрачивает свои способности и трагически гибнет. В нем, как и в Ставрогине, смелость, благородство и щедрость натуры сочетаются с ранней развращенностью, надменностью и жестокостью.

    «Общечеловеку» и космополиту Ставрогину Достоевский предполагал противопоставить в лице архиерея Тихона истинно русского православного человека, глубинными корнями связанного с народной почвой. Чрезвычайный интерес в связи с этим представляет глава «У Тихона», в которой рассказывается о посещении Ставрогиным Тихона и его неудавшейся попытке покаяния. По первоначальному замыслу Достоевского глава «У Тихона» в качестве «главы девятой» должна была завершать вторую часть романа (седьмая и восьмая главы — «У наших» и «Иван-Царевич» — появились в ноябрьской книжке ). Глава «У Тихона», задуманная Достоевским как идейно-философский и композиционный центр романа и уже набранная в корректуре, была забракована редакцией «Русского вестника». Как писал Н.Н. Страхов Л.Н. Толстому 28 ноября 1883 г., «одну сцену из Ставрогина (растление и пр.) Катков не захотел печатать» (цит. по: Достоевская А.Г. Воспоминания. 1846—1917. М., 2015. С. 596). Глава «У Тихона» состоит из трех маленьких главок. В первой Ставрогин сообщает Тихону о своем намерении обнародовать «Исповедь», в которой он рассказывает о насилии над девочкой и других своих проступках. Во второй Тихон читает «Исповедь» (приводится ее полный текст). В третьей описывается беседа Тихона со Ставрогиным после ее прочтения.

    Ставрогин, нанесший обиду «одному из малых сих», совершил тяжкий грех. Однако путь к духовному возрождению для него не закрыт, т.к. согласно христианской вере самый тяжкий грех может быть искуплен, если истинно раскаяние преступника. Идея исповеди, индивидуального и публичного покаяния как пути к нравственному очищению и возрождению имеет древнюю христианскую традицию, и Достоевский, задумав главу «У Тихона», несомненно, учитывал богатый опыт древнерусской и византийской книжности.

    Не случайно в подготовительных материалах к «Бесам» упоминаются имена Иоанна Лествичника, Феодосия Печерского, Нила Сорского и некоторых других духовных писателей. Тихон должен разгадать, что привело неверующего Ставрогина в его келью. Каковы истинные мотивы намерения Ставрогина обнародовать свою «Исповедь»: подлинное ли это раскаяние и желание тяжкой ценой искупить свои преступления (потребность «креста» и «всенародной кары») или же это всего лишь «дерзкий вызов от виноватого к судье», бесовская гордыня сильной личности, считающей себя вправе дерзко преступить нравственный закон? Читатель становится свидетелем удивительного психологического поединка между Тихоном и Ставрогиным.

    В конце концов Тихон убеждается, что Ставрогин не готов к духовному подвигу, не вынесет насмешек, которые вызовет в обществе его «Исповедь» из-за «мизерности» преступления. Тихон предсказывает, что Ставрогин совершит еще более страшное преступление, чтобы только избежать обнародования «Исповеди». С гневной репликой: «Проклятый психолог!» Ставрогин покидает келью Тихона, и эта реплика свидетельствует о глубокой психологической проницательности Тихона.

    Чтобы сохранить главу в составе романа, Достоевский вынужден был согласиться с требованиями М.Н. Каткова. Он создает смягченную редакцию главы, в которой, «оставляя сущность дела, изменил текст настолько, чтоб удовлетворить целомудрие» издателей «Русского вестника». Настаивая на публикации нового варианта главы, Достоевский в письме к Н.А. Любимову (конец марта — начало апреля 1872 г.) подчеркнул ее важность для понимания образа Ставрогина. Неразрывно с идеей исповеди (путь к нравственному очищению и духовному возрождению человека через покаяние) дано в этом письме авторское истолкование Ставрогина как представителя определенного социального слоя барской России, праздного и развратного «из тоски», вследствие утраты кровных связей с русским народом и его верой. Это письмо может служить опровержением распространенной среди литературоведов точки зрения, согласно которой отказ от главы «У Тихона» якобы явился актом свободной творческой воли писателя и был вызван изменившейся в процессе работы над романом концепцией образа Ставрогина. Однако смягченная редакция главы была также отвергнута Катковым и Любимовым. Пришлось завершить публикацию романа без главы «У Тихона». Единственное вышло сразу же после завершения журнальной публикации (в конце января 1873 г.) и печаталось на ее основе. Не имея возможности из-за недостатка времени и вышеизложенных причин восстановить главу «У Тихона», Достоевский ограничился незначительной композиционной перестройкой романа и убрал из текста некоторые строки, непосредственно ведущие к «Исповеди» Ставрогина.

    Существенную творческую эволюцию в процессе создания романа претерпел образ Петра Верховенского, который приобрел черты не свойственной ему ранее внутренней усложненности.

    Элементы базаровщины и хлестаковщины причудливо соединяются в Петре Верховенском с нечаевщиной. Влияние материалов нечаевского процесса на эволюцию образа Верховенского особенно ощутимо во второй и третьей частях романа. Любопытно, что воспринял Нечаева как личность легендарную, демоническую, сравнивал его с Протеем, дьяволом. Петр Верховенский тоже принадлежит к числу героев-идеологов Достоевского. Ставрогин называет Верховенского «человеком упорным» и «энтузиастом». «Есть такая точка, — говорит о Петре Степановиче Ставрогин, — где он перестает быть шутом и обращается в... полупомешанного». Действительно, страшная сущность этого невзрачного с виду, болтливого человека неожиданно раскрывается в главе «Иван-Царевич», когда Петр Верховенский сбрасывает с себя шутовскую личину и предстает в образе полубезумного фанатика.

    У него есть своя собственная, выношенная и взлелеянная в мечтах идея, есть и план общественного устройства, главные роли в реализации которого он предназначает Ставрогину и себе. Верховенский — фанатик идеи неслыханного разрушения, смуты, «раскачки», от которой «затуманится Русь».

    В условиях разрушения, разложения и утраты идеалов, когда «заплачет земля по старым богам», и должен появиться Иван-Царевич, т.е. самозванец (эту роль Верховенский предназначает Ставрогину), чтобы обманным путем поработить народ, лишив его свободы.

    Себя самого как «практика», как изобретателя «первого шага», долженствующего привести к «веселенькой раскачке», Петр Верховенский ставит даже выше «гениального теоретика» Шигалева: «...я выдумал первый шаг, — в исступлении бормочет Петр Верховенский. — Никогда Шигалеву не выдумать первый шаг. Много Шигалевых! Но один, один только человек в России изобрел первый шаг и знает, как его сделать. Этот человек я». Однако свою роль он этим не ограничивает. Верховенский претендует и на роль строителя будущего общественного здания («...подумаем, как бы поставить строение каменное») после того, как «рухнет балаган». «Строить мы будем, мы, одни мы!» — шепчет он Ставрогину в упоении. «Шигалевщина» и «верховенщина» — это теория и практика авторитарной и тоталитарной «демократии».

    «Гениальность» Шигалева Петр Верховенский усматривает в том, что тот выдумал «равенство рабов». «У него [Шигалева], — разъясняет он Ставрогину, — каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы, и в рабстве равны <...> без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот шигалевщина!». В теории Шигалева Достоевский блестяще пародирует многообразные программы будущего идеального строя — начиная от Платона и кончая современными мелкобуржуазными идеологами и левыми революционерами. Особое место среди этих программ, разумеется, занимают «Катехизис революционера» и другие сочинения Нечаева.

    Несколько в стороне от «бесовского» окружения Петра Верховенского стоят Шатов и Кириллов. Это люди большей нравственной чистоты. Однако они тоже одержимые. Порвав с Петром Верховенским, они становятся жертвами «духовного провокатора» (определение С.Н. Булгакова) Ставрогина, который обольщает одного идеей обожествления народа, а другого — идеей обожествления личности. Самая фамилия «Шатов» уже указывает на умственную «шаткость» ее носителя. Тема «шаткости» русской интеллигенции занимает значительное место в подготовительных материалах к «Бесам».

    Шатов и Кириллов принадлежат к числу тех людей, которых «съела идея». «Это было одно из тех идеальных русских существ, — характеризует Шатова Хроникер, — которых вдруг поразит какая-нибудь сильная идея и тут же разом точно придавит их собою, иногда даже навеки. Справиться с нею они никогда не в силах, а уверуют страстно, и вот вся жизнь их проходит потом как бы в последних корчах под свалившимся на них и наполовину совсем уже раздавившим их камнем». По мнению писателя, подобную безграничную власть идея приобретает в переходное время над неустойчивым, расшатавшимся сознанием представителей «русского культурного слоя», не имеющих глубоких корней в родной почве, утративших связи с народными традициями и верой.

    В образе Шатова получили своеобразное преломление жизненные судьбы, убеждения, а отчасти и черты характера К.К. Голубова, В.И. Кельсиева и . Следы влияния идей последнего, восходящих в свою очередь к философии истории Шеллинга и Гегеля, можно обнаружить и в шатовской концепции народа-«богоносца».

    В романе «Бесы» и в подготовительных материалах к нему центральное место занимает проблема поколений.

    Тургеневский конфликт между «отцами» и «детьми» у Достоевского усугубляется. Он приобретает резкие формы еще и потому, что Степан Трофимович — отец Петра Верховенского и воспитатель Ставрогина. К тому же «отцов» в «Бесах» представляют не провинциальные помещики и не уездный лекарь, но характерные деятели эпохи 1840-х гг. (С.Т. Верховенский, Кармазинов). Сознавая идейное родство своего поколения с «детьми» — нигилистами 1860-х гг., Степан Трофимович в то же время ужасается тому, в какие безобразные формы вылился современный нигилизм, и в конце концов порывает с последним. Не только идейная рознь и взаимное непонимание, но и духовная преемственность, существующие между западниками «чистыми» (т.е. поколением «либералов-идеалистов» 1840-х гг.) и «нечистыми» (т.е. современными Нечаевыми), моральная ответственность первых за грехи последних; западничество с характерным для него отрывом от русской «почвы», народа, от коренных русских верований и традиций как основная черта проявления нигилизма — таков комплекс идей, при помощи которых Достоевский в духе почвенничества своеобразно переосмыслил тургеневскую концепцию «отцов и детей».

    Степан Трофимович Верховенский, являясь обобщенным портретом либерального западника 1840-х гг., соединяет в себе черты многих представителей этого поколения (Т.Н. Грановский, Б.Н. Чичерин, и др.). Основным реальным прототипом Кармазинова послужил . Самая фамилия «Кармазинов», как отметил Ю.А. Никольский, восходит к «кармазинный» (от франц. cramoisi — темно-красный) и намекает на сочувствие писателя «красным». Некоторые черты Тургенева получили также отражение в образе С.Т. Верховенского. Однако роль Тургенева, как свидетельствуют подготовительные материалы к роману, была более существенной, чем это представляется на первый взгляд: личность писателя, его идеология и творчество отразились в «Бесах» не только в пародийном образе Кармазинова, но и в плане широкой идейной полемики с ним как с видным представителем современных русских западников об исторических судьбах России и Европы.

    Основное ядро концепции поколений, сложившейся уже на раннем этапе творчества истории романа, а позднее расширенной и облеченной Достоевским в религиозно-философскую символику евангельских бесов, сохранилось до конца в неизменном виде, хотя прямая аналогия с романом «Отцы и дети», весьма ощутимая в начальных черновых записях, постепенно ослабевает.

    Проблема поколений раскрывается в «Бесах» прежде всего в истории исполненных острого драматизма отношений отца и сына Верховенских, хотя к поколению «отцов» принадлежат также Кармазинов и фон Лембке, а к поколению «детей» — Николай Ставрогин и члены кружка нигилистов. Кармазинов, являющийся, подобно Степану Трофимовичу, представителем «поколения 1840-х годов», дан Достоевским в явно карикатурном плане и поэтому не годится для раскрытия драматической коллизии во взаимоотношениях поколений. Отношение же Достоевского к Степану Трофимовичу в ходе действия постепенно меняется, становится более теплым и сочувственным, хотя ирония по отношению к нему сохраняется. Глава, описывающая «последнее странствование» Степана Трофимовича и его смерть, исполнена глубокой патетики. Как воплощение типа благородного идеалиста и скитальца, бескорыстного и непримиримого к житейской пошлости, Степан Трофимович в конце романа обнаруживает черты, роднящие его с Дон Кихотом. Достоевский подробно разъясняет данную им в «Бесах» концепцию поколений в письме к наследнику престола великому князю Александру Александровичу от 10 февраля 1873 г., посланному вместе с отдельным изданием романа.

    «Это — почти исторический этюд, которым я желал объяснить возможность в нашем странном обществе таких чудовищных явлений, как нечаевское преступление, — пишет Достоевский о своем романе. — Взгляд мой состоит в том, что эти явления не случайность, не единичны, а потому и в романе моем нет ни списанных событий, ни списанных лиц. Эти явления — прямое последствие вековой оторванности всего просвещения русского от родных и самобытных начал русской жизни. Даже самые талантливые представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно уже пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности <...>. А между тем главнейшие проповедники нашей национальной несамобытности с ужасом и первые отвернулись бы от нечаевского дела. Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева. Вот эту родственность и преемственность мысли, развившейся от отцов к детям, я и хотел выразить в произведении моем».

    Для понимания концепции поколений в «Бесах» (идейная рознь и идейная преемственность между поколением передовых русских западников 1840-х и нигилистами конца 1860-х гг.) несомненный интерес — в широком идеологическом плане — представляют также те исполненные острого драматизма отношения, которые сложились в конце 1860-х гг. между видным западником и признанным вождем нигилистов Герценом, с одной стороны, и молодой революционной русской эмиграцией Женевы — с другой. Конфликт Герцена с представителями «молодой эмиграции», отрицавшими общественные заслуги своих либеральных «отцов», получил отражение в статье «Еще раз Базаров» (1869) и в «Былом и думах» (глава о «молодой эмиграции», 1870) — произведениях, известных Достоевскому и привлекших его внимание в период работы над «Бесами». Характерно, что этот конфликт Герцен неизменно воспринимал через призму романа Тургенева «Отцы и дети». В ряде писем Герцена 1868—1869 гг. представители «молодой эмиграции» неизменно именуются «базаровыми». Базаров, сниженный до «базаровщины», становится для Герцена синонимом всего того отрицательного, что он видел в молодых русских революционерах новой формации и что позднее получило художественное отражение в образе Петра Верховенского.

    Разрыв с народом, характерный, по мысли Достоевского, для современной молодежи, «преемствен и наследствен еще с отцов и дедов».

    В письме к А.Н. Майкову от 9 (21) октября 1870 г. Достоевский дал авторское истолкование заглавия, евангельского эпиграфа, идейно-философской и нравственно-религиозной концепции романа, своеобразно переосмыслив новозаветный эпизод об исцелении Христом гадаринского бесноватого (Лк. 8: 32—36).

    Достоевский облекает в евангельскую символику свои размышления о судьбах России и Запада. Болезнь безумия, охватившая Россию, — это, в понимании писателя, в первую очередь болезнь русской интеллигенции, увлеченной ложным европеизмом и утратившей кровную связь с родной почвой, народом, его верой и нравственностью. Мысль эта подчеркнута в упомянутом выше письме к А.Н. Майкову: «И заметьте себе, дорогой друг: кто теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую и Бога». Именно поэтому оторвавшуюся от народных корней и начал Россию закружили «бесы».

    На болезнь России, которая сбилась с пути и которую кружат «бесы», указывает также пушкинский эпиграф к роману из стихотворения «Бесы» (1830), особенно следующие строки:

    Хоть убей, следа не видно,
    Сбились мы. Что делать нам?
    В поле бес нас водит, видно,
    Да кружит по сторонам.

    Общий фон «Бесов» очень трагичен. В финале его гибнут почти все персонажи: Ставрогин, Шатов, Кириллов, Степан Трофимович, Лиза, Марья Тимофеевна, Марья Шатова. Некоторые из них гибнут на пороге прозрения. Живым и невредимым остается «обезьяна нигилизма» Петр Верховенский.

    Однако Достоевский твердо верит, что болезнь России временная; это болезнь роста и развития. Россия не только исцелится, но и обновит нравственно «русской правдой» больное европейское человечество. Идеи эти отчетливо выражены в евангельском эпиграфе к «Бесам», в его авторском истолковании, в интерпретации евангельского текста в самом романе Степаном Трофимовичем Верховенским.

    Степан Трофимович, который, по собственному признанию, «всю жизнь <...> лгал», перед лицом близкой смерти как бы прозревает высшую правду и осознает ответственность своего поколения «чистых западников» за деяния своих «нечистых» последователей, Нечаевых. В интерпретации Степана Трофимовича, «эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, — это все язвы, все миазмы, вся нечистота <...> накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века! <...> Но великая мысль и великая воля осенят ее свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут все эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности... и сами будут проситься войти в свиней. <...> Но больной исцелится и "сядет у ног Иисусовых"... и будут все глядеть с изумлением...»

    Лаконичные, но точные и конкретные описания губернского города в «Бесах» дают возможность установить, что, воссоздавая его, Достоевский отталкивался от впечатлений своей жизни в Твери в 1860 г. Подобно тогдашней Твери, губернский город в «Бесах» разделен на две части, соединенные плашкоутным (понтонным) мостом. Та часть города (Заречье), где жили брат и сестра Лебядкины, напоминает Заволжье, фабрике Шпигулина соответствует расположенная на тверской окраине текстильная фабрика Каулина, основанная в 1854 г.

    С Тверью были связаны и некоторые из реальных лиц, представляющих интерес для творческой истории «Бесов» (еп. Воронежский и Елецкий Тихон Задонский, проживавший некоторое время в Отроче монастыре на берегах Тверцы и Тьмаки и послуживший прототипом архиерея Тихона в «Бесах»; ; ; его ; чиновник особых поручений при Баранове — предполагаемые прототипы персонажей романа.

    Памфлетное задание романа, с одной стороны, его сложная философско-идеологическая проблематика и трагическая атмосфера — с другой, определяют «двусоставность» поэтики «Бесов». Достоевский щедро пользуется в романе приемами алогичного гротеска, шаржа, карикатуры, которые непосредственно соседствуют в романе с трагедией, а страницы политической и уголовной хроники сочетаются с исповедальными признаниями и философскими диалогами главных героев.

    Использованная Достоевским в «Бесах» форма провинциальной хроники (позднее в измененном виде она нашла применение также в ) потребовала от автора создания новой для него фигуры — рассказчика-хроникера. Рассказчик в «Бесах», в отличие от Ивана Петровича в , не столичный человек, не литератор, а провинциальный обыватель с несколько (хотя и умеренно) архаизированным языком. Автор «Бесов» стремился создать психологически сложный образ пассивного, сбитого с толку надвигающимся на него неожиданным напором событий интеллигентного обывателя. Рассказчик-хроникер в «Бесах» выступает не только как лицо, ретроспективно описывающее и комментирующее события романа, но и как участник этих событий, в которых он до самого конца играет роль младшего друга и почитателя Степана Трофимовича Верховенского. Позволяя себе порой ядовито критиковать Степана Трофимовича и других лиц, рассказчик тем не менее обычно социально и психологически не противостоит им; напротив, он теряется и «стушевывается» перед ними, подчеркивая их превосходство, свою относительную незначительность по сравнению с героями первого плана. В то же время нередко автор становится на место рассказчика, тонко передоверяя ему свой голос и свою иронию.

    Русская либерально-демократическая критика в целом отрицательно оценила роман «Бесы», усмотрев в нем искаженное изображение российского общественного движения и его представителей. Тенденциозное отношение к «Бесам» критиков либерально-демократического направления объясняется прежде всего тем фактором, что они — в соответствии с духом своего времени — подошли к роману с узкоидеологических, партийных позиций, просмотрев в нем глубокое идейно-философское содержание и предупреждение об опасности нечаевщины. Это тенденциозное отношение к «Бесам» сохранилось вплоть до конца XIX — начала XX в., когда вновь пробудившийся в среде русской интеллигенции интерес к проблемам религиозно-философского характера во многом обусловил идейно-художественную переоценку романа. Критики — символисты и представители русской религиозно-философской мысли (А.Л. Волынский, С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, Вяч. И. Иванов, Д.С. Мережковский, В.В. Розанов и др.) — по достоинству оценили идейно-философскую глубину и художественные достоинства романа, по-новому прочитали и осмыслили его. Для некоторых из них идеи и образы «Бесов» послужили отправной точкой для построения собственной религиозно-философской и историософской концепций. С.Н. Булгаков очень тонко охарактеризовал Николая Ставрогина как «духовного провокатора» — в отличие от Петра Верховенского, «провокатора политического», отметив сложное взаимодействие этих образов: мошенник и провокатор Верховенский сам становится жертвой провокации со стороны Ставрогина, и только крайняя идейная одержимость Верховенского не позволяет ему заметить всю бесперспективность его выбора (ставка на духовно опустошенного Ставрогина).

    По мнению С.Н. Булгакова, в «Бесах» художественно поставлена проблема провокации, понимаемой не в политическом только смысле, но и в духовном. «Ставрогин есть одновременно и провокатор, и орудие провокации. Он умеет воздействовать на то, в чем состоит индивидуальное устремление данного человека, толкнуть на гибель, воспламенив в каждом его особый огонь, и это испепеляющее, злое, адское пламя светит, но не согревает, жжет, но не очищает. Ведь это Ставрогин прямо или косвенно губит и Лизу, и Шатова, и Кириллова, и даже Верховенского и иже с ним <...>. Каждого из подчиняющихся его влиянию обманывает его личина, но все эти личины — разные, и ни одна не есть его настоящее лицо. <...> ...Так и не совершилось его исцеление, не изгнаны были бесы, и "гражданина кантона Ури" постигает участь гадаринских свиней, как и всех, его окружающих. Никто из них не находит полного исцеления у ног Иисусовых, хотя иные (Шатов, Кириллов) его уже ищут...»

    Н.А. Бердяев в статье «Ставрогин» охарактеризовал «Бесы» как мировую трагедию, главным действующим лицом которой является Ставрогин. Тема «Бесов», по мнению критика, «есть тема о том, как огромная личность — человек Николай Ставрогин — вся изошла, истощилась в ею порожденном, из нее эманировавшем хаотическом бесновании. <...> Беснование вместо творчества — вот тема "Бесов". <...> "Бесы" как трагедия символическая есть лишь феноменология духа Николая Ставрогина», вокруг которого, как вокруг солнца, уже не дающего ни тепла, ни света, «вращаются все бесы». Основные персонажи «Бесов» (Шатов, Кириллов, Петр Верховенский) — лишь эманация духа Ставрогина, некогда гениальной творческой личности.

    Критика начала XX в. отметила связь образа Ставрогина с декадентством. «Николай Ставрогин — родоначальник многого, разных линий жизни, разных идей и явлений, — писал Н. Бердяев. — И русское декадентство зародилось в Ставрогине». По мнению А.Л. Волынского, «Достоевский <...> наметил в лице Ставрогина большое психологическое явление, в то время еще совсем не обозначившееся в русской жизни и едва обозначившееся в Европе, явление, получившее впоследствии наименование декадентства».

    После Октябрьской революции [переворота. — Прим. С. Рублев ] 1917 г. в Советской России роман «Бесы», расцененный как клевета на российское революционно-освободительное движение, фактически оказался под запретом. Намерение издательства «Academia» в 1935 г. выпустить «Бесы» в двух томах со статьей и примечаниями Л.П. Гроссмана не удалось осуществить: из печати (практически сразу же изъятый из продажи и библиотек).

    Попытки преодолеть узкоклассовый, вульгарно-социологический подход к «Бесам» начались фактически лишь в преддверии издания ПСС, начатого в 1972 г. ИРЛИ (Пушкинский Дом) АН СССР. Первоначально эти попытки носили компромиссный характер и опирались на сформировавшееся к этому времени в нашей исторической науке негативное отношение к С.Г. Нечаеву и его тактике: появилась возможность таким образом «реабилитировать» роман «Бесы», одновременно признав нечаевщину явлением исключительным, в целом не характерным для российского революционно-освободительного движения. Тем самым глубокий антиреволюционный пафос романа сводился лишь к критике нечаевщины. Этот перекос в интерпретации «Бесов» в настоящее время можно считать уже преодоленным, равно как и односторонний интерес лишь к идеологическому содержанию романа.

    В свете исторического опыта XX в. с его разрушительными войнами, революциями, авторитарными и тоталитарными режимами и «демократиями», пышным культом вождей, с одной стороны, и попранием прав личности, неслыханными массовыми репрессиями — с другой, по-новому раскрывается необъятная идейно-философская и религиозно-нравственная глубина романа «Бесы». Это не роман-памфлет (хотя элементы памфлета, пародии в нем сильны), а прежде всего роман-трагедия, роман-предвидение, имеющий непреходящее общечеловеческое значение. С.Н. Булгаков, вслед за Вяч. Ивановым назвавший «Бесы» «символической трагедией», справедливо заметил, что в романе состязаются не представители политических партий: «Не в политической инстанции обсуждается здесь дело революции и произносится над ней приговор. Здесь иное, высшее судбище, здесь состязаются не большевики и меньшевики, не эсдеки и эсеры, не черносотенцы и кадеты. Нет, здесь "Бог с дьяволом борется, а поле битвы — сердца людей", и потому-то трагедия "Бесов" имеет не только политическое, временное, преходящее значение, но содержит в себе зерно бессмертной жизни, луч немеркнущей истины, как и все великие и подлинные трагедии, тоже берущие для себя форму из исторически ограниченной среды, в определенной эпохе».

    Буданова Н.Ф. Бесы // Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. С. 19—29.

    Современное состояние изучения «Бесов» характеризуется, во-первых, полной идеологической реабилитацией и актуализацией романа в историко-политическом контексте (работы Ю.Ф. Карякина, Л.И. Сараскиной), во-вторых, его разнообразными истолкованиями в русле русской религиозной философии и народно-поэтической традиции, в-третьих, определенной сменой исследовательской парадигмы, сказавшейся в пересмотре ряда традиционных концепций как произведения в целом, так и его отдельных образов и проблем.

    Одна из постсоветских трактовок принадлежит Ю.Ф. Карякину, объявившему «Бесы» «самым политическим романом мировой литературы» и «художественным предвосхищением» будущей политики в России XX в. Не ограничившись политической актуализацией произведения в масштабах отечественной и мировой истории, исследователь разобрал функцию рассказчика-хроникера, предложил свой вариант решения текстологической проблемы, связанной с изъятой главы «У Тихона», настаивая, в отличие от комментаторов ПСС, на ее включении в канонический текст.

    Последние отдельные издания «Бесов» отличаются тем, что в одних () эта глава помещена в основной текст, а в других (подготовка текста Н.Ф. Будановой, В.Н. Захарова) публикуется как приложение к нему.

    Оригинально исследована поэтика романа — его внутренний мир, художественный календарь, образ Ставрогина, стихия «сочинительства» — в . В ней «десакрализуется» образ Хромоножки, разрушается его традиционная интерпретация: героиня характеризуется как «женщина, влюбленная в черта»; расширен также контекст истолкования «Бесов» за счет типологического сопоставления с произведениями Акутагавы Рюноскэ, Р. Тагора и отечественным романом Б. Можаева «Мужики и бабы».

    Научный и культурный интерес к «Бесам» сохраняется. Среди множества выделяются талантливые работы А. Вайды; в литературоведении очевидно внимание к новым аспектам поэтики романа: к реализации иконописного сюжета в произведении в целом и в эпилоге в частности (Т.А. Касаткина), к поэтике названия глав (Е.А. Акелькина), к словарному описанию художественного языка романа (Е.Л. Гинзбург, Ю.Н. Караулов), к «реализму в высшем смысле» (К.А. Степанян) и т.д. Современные исследователи вписывают «Бесы» в «большое время» культуры, обнаруживая в них «традицию вековечного духовного отпора бесовщине».

    Борисова В.В. Бесы // Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. С. 29.

    Прижизненные публикации (издания):

    1871—1872 — М.: В Университетской тип. (Катков и К°).

    1871: Январь. С. 5—77. Февраль. С. 591—666. Апрель. С. 415—463. Июль. С. 72—143. Сентябрь. С. 131—191. Октябрь. С. 550—592. Ноябрь. С. 261—294.

    1873 — В трех частях. СПб.: Тип. К. Замысловского, 1873. Ч. I. 294 с. Ч. II. 358 с. Ч. III. 311 с.

    Глава первая. Вместо введения: несколько подробностей из биографии многочтимого Степана Трофимовича Верховенского

    События излагаются от лица некоего Г-ва - участника описываемых событий. Он начинает повествование с рассказа о судьбе Степана Трофимовича Верховенского, дважды вдовца. Он жил в соседстве с Варварой Николаевной Ставрогиной, знатной петербургской дамой, чьим покровительством пользовался, испытывая при этом сложные чувства к ней: «Один другого съесть хотят, всю жизнь так живут, а расстаться не могут».

    Варвара Петровна даже придумала ему костюм, в котором он ходил постоянно. Это были длиннополый сюртук и мягкая шляпа, делавшие его похожим на писателя Кукольника. И Степан Трофимович пробовал «писать», но за долгие десять с лишним лет так ничего и не написал. Порой мучился мыслью, что он простой приживал, но потом утешался, пил шампанское и играл в карты.

    Глава вторая. Принц Гарри. Сватовство

    События получают свое развитие после возвращения домой единственного сына Варвары Петровны Николая Всеволодовича Ставрогина. Когда-то он был воспитанником Сергея Трофимовича, тихим и застенчивым подростком. Но поступив на военную службу в гвардейский полк, «вдруг закутил»: пил, играл в карты, стрелялся на дуэли, за что был разжалован в рядовые, но выслужился.

    Вернувшись в родной город, произвел сначала весьма приятное впечатление: «это был самый изящный джентльмен». Но вскоре «зверь выпустил когти»: сказал невозможные дерзости старейшим членам клуба, протянул по залу за нос почтеннейшего старшину клуба, прилюдно поцеловал чужую жену, укусил за ухо Ивана Осиповича.

    Все объяснилось якобы белой горячкой, от которой Nikolas лечился два с половиной месяца, после чего отбыл за границу.

    Глава третья. Чужие грехи

    Варвара Петровна обеспокоена вниманием сына к своей воспитаннице Дарье Шатовой, поэтому предложила Верховенскому свататься к девушке. Он старше на тридцать с лишним лет, но согласился, так как устал от роли приживала. Он готов сделать предложение.

    В это время рассказчик Г-в принимал активное участие в жизни своего друга в роли конфидента. Он выслушал исповедь Верховенского, который жаловался, что долгое время страдал от своих чувств к Ставрогиной, от ее несправедливого отношения, а теперь вынужден брать на себя «чужие грехи».

    Появился инженер Липутин, знавший и Петрушу Верховенского, и Николая Ставрогина. Он намекнул, что сватовство к Даше - попытка «замазать свадьбой дворянские грешки ее бесценного Nicolas».

    Внезапно появилась бывшая воспитанница Степана Трофимовича Лизавета Николаевна Тушина. Она просила Г-ва передать записку Шатову, брату Дарьи Павловны. А от Варвары Петровны пришло письмо, в котором она извещала, что в воскресенье Степан Трофимович должен сделать предложение Даше.

    Глава четвертая. Хромоножка

    Лиза предложила Шатову издавать книгу, собранную из газетных новостей разных лет, чтобы оставить в памяти у читателей самые интересные новости. Но он, узнав о том, что капитан Лебядкин посвятил ей стихи и по сути сделал предложение, отказался от этой идеи.

    Сергей Трофимович ждал с обедни Варвару Петровну, очень волнуясь перед предстоящим сватовством. К Шатову явился пьяный Лебядкин и стал через дверь кричать, что они с сестрой оба крепостные рабы. Ставрогина шла из церкви, когда у нее попросила милостыню Марья Лебядкина, прозванная Хромоножкой. Она просила поцеловать ручку, хихикая, как ребенок. Варвара Петровна накануне получила анонимное письмо, в котором говорилось, что в ее судьбе сыграет важную роль хромая женщина. Она пригласила Марью вместе с Лизой Тушиной к себе домой.

    Глава пятая. Премудрый змий

    Марья вела себя странно: хихикала, называла Ставрогину «тетенькой» и приятельски обращалась к Шатову, вызвав недоумение окружающих. Варваре Петровне объяснили, что это сестра капитана Лебядкина. Появилась Даша, и Лебядкина обвинила ее в том, что она в Швейцарии получила от Ставрогина 300 рублей, но ее брату не передала.

    Варвара Петровна хотела отправить нахалку домой, но Степан Трофимович привел Лебядкина, который объяснил, что сестра не в своем уме. Сам же он начал говорить намеками и аллегориями, вызвав гнев Варвары Петровны, но как гром среди ясного неба прозвучали слова о приезде Николая, ее сына. Сначала появился Петр Верховенский, а вслед за ним и Ставрогин.

    Мать прямо спросила сына, кем приходится ему Лебядкина. Николай увел Хромоножку под ручку к карете, а Петр все присутствующим объяснил, что Ставрогин помогал брату и сестре Лебядкиным, так как они жили в нищете, а Марья всем говорила, что это ее жених, о чем и уведомили «доброжелатели» в анонимных письмах Варвару Петровну.

    Мать была растрогана поступком сына и заявила, что должна удочерить эту девушку. Она попросила прощения у вернувшегося сына, но Лиза закатила истерику, несмотря на то, что капитан Лебядкин подтвердил весь рассказ Верховенского. А после того, как Шатов дал Ставрогину пощечину, она упала в обморок.

    Часть II

    Глава первая. Ночь

    Прошло восемь дней. По городу пошли слухи про Лизу и Ставрогина. Последний провел все дни затворником. После к Николаю явился Петр Верховенский. Он сообщил, что прибыли вещи Ставрогина из Петербурга, а попутно рассказал о заседании тайного общества, куда они должны явиться вместе.

    Ставрогин отправился к инженеру Кириллову, чтобы просить стать его секундантом в дуэли, где ему придется стреляться с неким Гагановым, который публично его оскорбил. Кириллов показал ему несколько пистолетов и объяснил, что хотел застрелиться, чтобы избавиться от Бога - он есть лишь «боль страха смерти». Если убить себя, заявив своеволие, можно стать человекобогом.

    Придя к Шатову, Ставрогин признался, что женился на Лебядкиной в Петербурге «по пьянке» и скоро об этом объявит. А еще он предупредил, что Шатова могут убить в любую минуту за его идею о народе-богоборце. И хотя сам Шатов не верил в Бога, зато посоветовал бросить богатство и жить мужицким трудом.

    Глава вторая. Ночь (продолжение)

    В ту же ночь Ставрогин по дороге к Лебядкину встретил Федьку Каторжного, которого подослал Верховенский. Федор был готов за плату исполнить любую волю «барина», но Ставрогин прогнал его.

    Лебядкин встретил Николая трезвым, но все время ерничал и делал туманные намеки на то, что он готов и дальше хранить тайну их брака за некую сумму. Однако Ставрогин заявил, что больше не намерен держать в тайне, что женился на Марье Тимофеевне «после пьяного обеда, из-за пари на вино».

    Николай вошел в комнату к сестре капитана, та спала, а проснувшись, повела себя как испугавшийся ребенок. Ставрогин предложил уехать с ним в Швейцарию, где они будут жить уединенно всю оставшуюся жизнь. Тогда Марья рассказала о своем нехорошем сне и заявила, что Ставрогин - это не ее муж, князь, что он самозванец, Гришка Отрепьев, у которого нож в кармане.

    На обратном пути Федька предложил устранить проблему с Лебядкиными. Ставрогин захохотал и бросил ему все деньги, какие были, прямо в грязь.

    Глава третья. Поединок

    На следующий день произошла дуэль Ставрогина с Гагановым. Противникам было предложено примирение, но Гаганов настаивал на поединке. Он даже поставил условие: если не произойдет ничего решительного, то стреляться три раза. Первым стрелял он, и пуля задела мизинец Ставрогина. Но он выстрелил в воздух. Оба следующие раза Гаганов промахивался, а Ставрогин не целясь стрелял мимо, чем еще больше оскорбил противника.

    Дома они объяснились с Дашей: Николай просил больше не приходить к нему, ведь он не хотел ее погубить. А Даша заявила, что рано или поздно именно она останется рядом с ним.

    Глава четвертая. Все в ожидании

    История с дуэлью в глазах общества подняла Ставрогина на небывалую высоту - он был в моде. А к Варваре Петровне стали относиться с прежним почтением. Ей только не давала покоя мысль о Хромоножке. Петр же Верховенский отнесся к поединку «с чрезвычайной злобой»: он сказал Ставрогину, что тот не имел права стреляться.

    Придя к отцу, Верховенский передал слова Варвары Петровны, что она оскорблена его жалобами на то, что его хотят женить на «чужих грехах». Поэтому она назначила ему пенсион и объявила о разрыве. Степан Трофимович был потрясен отношением сына к этой истории, проклинал его, а сын пообещал больше никогда в жизни не приходить, хотя сам вызвал этот скандал.

    Глава пятая. Пред праздником

    Петр Степанович стал оказывать большое влияние на местного губернатора Андрея Антоновича фон Лембке и его жену Юлию Михайловну. Она собралась проводить праздник по подписке в пользу гувернанток губернии. А в городе бесчинства: осквернена икона, найден юноша-самоубийца. В губернии тоже неспокойно: везде пожары (явные поджоги), свирепствует холера, закрыта фабрика Шпигулиных, что вызывает недовольство рабочих. Ко всему прочему появились призывающие к бунту прокламации.

    Варвара Петровна встретилась с Верховенским-старшим лично, чтобы наконец объясниться. Она упрекала его в неблагодарности, в том, что он только и ждал момента оклеветать ее, а Степан Трофимович прослезился, что двадцать лет жил только в мечтах, как рыцарь.

    Глава шестая. Петр Степанович в хлопотах

    Сын Верховенского в это время развернул бурную деятельность. Он на посылках у жены губернатора, которая не слишком верила в своего мужа, зато мечтала с помощью Петруши раскрыть государственный заговор. Тот не заставил себя долго ждать и выдал губернатору имена Шитова и Кириллова, связанных с появлением революционных прокламаций. Затем он посетил обоих с просьбой обязательно быть на собрании.

    А к Ставрогину пришел Маврикий Николаевич, жених Лизы Тушиной. Он чувствовал, что Лиза любит Ставрогина, хотя и ненавидит его при этом. Он предложил Николаю жениться на ней, но Ставрогин признался, что уже женат, повергнув собеседника в шок. После этого он вместе с Петром ушел на тайное собрание.

    Глава седьмая. У наших

    Собрались у Виргинских под видом празднования именин. Петр уже успел слепить «пятерку», подобную той, которую он создал в Москве. Заседание начала студентка, но инициативу перехватил некто Шигалев с собственной программой «конечного разрешения вопроса». Суть теории заключалась в разделении человечества на две части: меньшая, одна десятая, получает свободу вместе с безграничным правом управлять большей - девятью десятыми, превращенными в стадо.

    Петр Степанович задал провокационный вопрос: если бы участники собрания узнали о намечающемся убийстве, донесли бы он в полицию. Присутствующие стали выкрикивать, что не донесут. Неожиданно для всех Шатов встал и называл Верховенского шпионом и подлецом, а потом ушел. Когда дошла очередь до Ставрогина, он сказал, что не собирается себя компрометировать и вместе с Кирилловым удалился.

    Глава восьмая. Иван-царевич

    Верховенский уже наметил Шатова в жертву, чтобы скрепить кровью созданную им революционную «пятерку». Ставрогин сказал, что Петру хочется связать его преступлением, чтобы получить власть над ним. Когда тот схватил Ставрогина за локоть, он вырвал локоть, бешенство овладело им, и он бросил его из всей силы на землю. Но Верховенский догнал его и предложил помириться, чтобы вместе «сделать смуту». В горячечном бреду он признался, что Ставрогин именно таков, каков нужен сейчас России. Когда начнется смута, пойдет «раскачка», земля заплачет по старым богам, и тогда Ставрогин и должен будет появиться в роли Ивана-царевича, очередного самозванца, спасшегося чудесным образом. Потом он обещал даже без денег убить Лебядкину, а Ставрогину привести Лизу.

    Глава девятая. Степана Трофимовича описали

    К Г-ву прибежала Настасья с известием, что Степана Трофимовича «описали». Когда рассказчик пришел к нему, тот сказал, что утром у него изъяли сочинения Герцена и две прокламации. Степан Трофимович признался: он боится, что его «посадят в кибитку, и марш в Сибирь на весь век», а перед этим высекут. Но собрав остатки гордости, он заявил, что придет прямо к Лембке на праздник - он предает себя, идет «прямо в львиную пасть».

    Глава десятая. Флибустьеры. Роковое утро

    К губернатору фон Лембке пришли рабочие с фабрики Шпигулина. Он воспринял это как проявление бунта. Получил и случайно попавший под руку Степан Трофимович, который пытался объясниться. Собравшиеся у Юлии Михайловны стали свидетелями как минимум двух скандалов.

    Юлия Михайловна, узнав, как обошелся со Степаном Трофимовичем ее муж, мстила ему, кокетничая с Верховенским-старшим. Разговоры в салоне о социализме и игнорирование супруги взбесили Андрея Антоновича. Он объявил, что меры к «флибустьерам» приняты.

    А Лизавета Николаевна намеренно громким голосом попросила Ставрогина, чтобы он запретил своему родственнику, брату жены капитану Лебядкину, обижать ее. Тот публично признал, что он женат уже пять лет на Марье и обещал передать ее просьбу капитану. Затем он уехал в Скворешники.

    Часть III

    Глава первая. Праздник. Отдел первый

    На другой день праздник все-таки состоялся. Лиза явилась в пышном туалете и была так ослепительно прелестна, что все вокруг шептались. Когда появились губернатор с женой, рассказчик заметил на лице Антона Андреевича такое выражение, будто он приносит себя в жертву.

    В первой части праздника известный писатель Кармазинов читал свое сочинение «Merci», посвященное идеям нигилизма. Степан Тимофеевич страстно защищал от этих самых нигилистов Шекспира и Рафаэля, но не нашел понимания у публики, которая его освистала.

    Глава вторая. Окончание праздника

    Г-в отправился к Степану Трофимовичу, но тот заперся и никого не принимал. Он написал прощальное письмо к Дарье Шатовой, в котором просил простить за все то плохое, что было связано с его именем. На улице Г - в узнает о том, что Лиза села в карету к Верховенскому, который увез ее к Ставрогину.

    Бал у предводителя дворянства в самом разгаре. Уже под утро представили аллегорическую «кадриль литературы», вызвавшую у всех присутствующих возмущение. В это время сообщили о пожаре в Заречье и убийстве капитана Лебядкина и его сестры. Губернатор поехал на пожар и в припадке безумия бросился спасать, но на него упала доска, и он от удара свалился без чувств на землю.

    Глава третья. Законченный роман

    Утром Ставрогин и Лиза, которые провели вместе ночь, объяснились. Ставрогин позвал ее с собой в Швейцарию, но она оказалась, так как Николай женат. Он спросил, зачем же она пришла, и Лиза сказала, что это лишь ее фантазия. Появился Верховенский и рассказал о пожаре и гибели Лебядкиных, а Ставрогин сознался, что знал о готовящемся убийстве, но не предотвратил.

    Лиза в истерике бежит к пепелищу, падает, ее поднимает Маврикий Николаевич, который караулил всю ночь возле дома Ставрогина. Он попросил не прогонять его, они пошли дальше рука об руку и встретили Степана Трофимовича, который навсегда покидал город, чтобы «искать Россию». Лиза его перекрестила и просила молиться за «бедную Лизу». Когда она подошла к месту пожарища, ее узнали как «ставрогинскую». Все уверены, что убийца Ставрогин, а она с ним заодно. Она получила удары из толпы, упала и потеряла сознание.

    Глава четвертая. Последнее решение

    В городе потрясены гибелью Лизы и уходом Степана Трофимовича. Его сын собрал свою «пятерку» и убедил, что Шатов готовит на них донос. Он пришел к Кириллову, чтобы припомнить ему договоренность о том, что тот, прежде чем покончить с собой, должен взять на себя чужую кровь. Там он застал Федьку Каторжного. Петр в гневе: как тот посмел здесь появиться. Федьке удалось сбежать, но Петруша заявил: Каторжный последний раз в жизни пил водку.

    Утром становится известно, что Федор найден в семи верстах от города с разбитой головой. Этот факт всех участников пятерки убедил во всемогуществе Верховенского, и его никто больше не смел ослушаться.

© 2024 bashschool2.ru - Портал о психологии - Отношения. Личность. Доброта. Обучение. Сила мысли. Семья