Каменский николай михайлович. Об ужасном дяде, или один несвятой среди святых Кто николай михайлович

Из истории: Николай Михайлович Нолинский (Скрябин) — советский композитор родился 24 апреля (6 мая) 1886 года в слободе Кукарка Нолинского уезда Вятской губернии.. ныне город Советск Кировской области. Скончался в Москве 20 июня 1966 года. В 1910 окончил юридический ф-т Казанского университета. Учился на регентских курсах при Казанском музыкальном училище РМО (класс скрипки; гармонию изучал у Р. Гуммерта). Сочинения: симфония (1941); марш для духового оркестра; для оркестра народных инструментов — симфония «Моя родина» (1948), фантазия, увертюры и др.; 9 струн. квартетов; хоры a cappella, песни и романсы на слова русских и советских поэтов; музыка к спектаклям драматического театра. Из откровений его брата Вячеслава Михайловича Молотова (Скрябина). — Обидели нашего товарища, — сказал мне В.И. Мурадели, возглавлявший Союз композиторов Москвы, где работал и я. Зовут обиженного — Николай Михайлович Нолинский.

Нолинский — это псевдоним. На самом деле он — Скрябин, как и Вячеслав Михайлович Молотов. Нолинский и Молотов — родные братья. И в этом суть вопроса. Когда Молотов угодил в «антипартийную группу» и Хрущев отстранил его от всех дел, беда обрушилось и на нашего композитора Нолинского. Его совершенно перестали исполнять в филармонии и на радио. Ни Хренников, ни я, — сокрушался Мурадели, — сделать ничего не могли. Директиву тогда спустили сверху. Сына Нолинского — Николая Самарина отозвали с дипломатической службы. Он оказался безработным… Короче — разгром семьи, связанной с Молотовым… А теперь, — подчеркнул В.И. Мурадели, — когда Леонид Ильич Брежнев исправляет ошибки Хрущева, «наломавшего дров», важно помочь Нолинскому восстановить его права. Мне сказали, — продолжал Мурадели, — что к 80-летию Николая Михайловича Нолинского Всесоюзному радио рекомендовано сделать концерт из произведений юбиляра, а сценарий концерта с подробными пояснениями о музыке предложено подготовить нам, в Союзе композиторов. Я поручаю это тебе, Владимир. Действовать надо незамедлительно. Созвонись с сыном Нолинского сегодня же. Юбилей — на носу!

Сын Нолинского — Николай Самарин, даровитый журналист и переводчик, интересный собеседник, ввел меня в курс дела, дал мне ноты и записи отца. И вот — я рядом с братом Молотова в его московской квартире на Хохловском переулке. Николай Михайлович тяжело болен. Он сидит в кресле и сбивчиво, глотая таблетки, останавливаясь через каждые два слова, рассказывает: — Раньше, когда Молотов был у власти, все мои коллеги — композиторы, известные исполнители (даже сам Сергей Яковлевич Лемешев) здоровались со мной за версту, охотно пели, играли мои произведения. Думали, что я на получение сталинских премий влияю? Смешно… Грустно… Никто и не подозревал, что мы с Вячеславом Михайловичем Молотовым годами не видимся. Он где-то там, в облаках, у Сталина, а я здесь, у Хренникова, по земле грешной ползаю. Когда-то, в юности мы с братом были вроде бы близки. Жили под одной крышей. В Вятке. У нас был свой семейный квартет. Струнный. Квартет четырех братьев! Вячеслав Михайлович был у нас альтистом. Переиграли мы, чуть ли не все квартеты Гайдна, Бетховена. Может, потому и сам я квартеты все время пишу. К тому же, увлекся живописью, рисовал запоем. Вятские леса рисовал. Видите? Все стены увешаны моими пейзажами. Да и в музыке у меня пейзажи. В песнях — тоже. На слова сына, Николая Самарина… Здоровье вот подводит. Я дал себе слово, что до юбилея своего и квартет еще напишу…

Слушая Николая Михайловича, я проникался к нему глубокой симпатией. Его музыка действительно была живописна, напоминала Римского-Корсакова, чем-то Чайковского, было в ней, порой, много детской наивности…

— Вы не можете себе представить, как отец вдохновлен предстоящей передачей по радио! — сказал мне Н. Самарин.

— Чем ближе юбилей, тем больше волнения.

Самарин звонил каждый день.

— Отец очень хочет видеть Вас, Володя, на своем юбилее. Двадцать второго июня. Придете?

Я обещал, что приду. Двадцать первого июня рано утром раздался звонок и рыдающий, потрясенный Николай Самарин едва произнес в трубку: «Володя! Папа… Мой… папа… умер».

…На похороны брата приехал Молотов, с женой и дочерью. Доброе лицо П.С. Жемчужиной — жены Молотова — напоминало мне родную тетю. А сам Вячеслав Михайлович, с детства знакомый по портретам, словно сошел со стены и стал реальностью. Невероятно! И до чего же он, Молотов, похож на Николая Михайловича! Отличает его только… пенсне…

Я поймал себя на том, что общение со стариком Нолинским, пусть и недолгое, оставило глубокий след, и теперь я невольно хотел перенести тональность симпатии на брата композитора… Во время погребения Нолинского убивались от горя два его сына. В полном смысле слова убивались. И вокруг плакали все. Мужчины тоже. Кроме… Молотова. Выучка «твердого искровца?» Он выглядел как изваяние. На челе — окаменелость. О брате сухо сказал одну лишь традиционную фразу: «Пусть земля ему будет пухом». Молотов как бы подтвердил: «Если выставить в музее плачущего большевика, целый день в музее торчали б ротозеи…» Железный человек, Вячеслав Михайлович. Железный…

Вместо юбилея 22 июня 1966 года в квартире Нолинского отмечали поминки. За столом верховодил Вано Ильич Мурадели.

— Я поднимаю бокал, — сказал он в привычном для себя стиле, — за триумфальное шествие музыки Нолинского! — Мы, советские люди, нуждаемся в такой музыке! И она заслуживает не меньшего распространения, чем музыка Шостаковича! У родственников покойного эти слова вызвали бурное одобрение. Но Молотов, казалось, совершенно не реагировал на сказанное. Однако, во время перерыва, «между горячим и сладким», когда гости разбрелись по квартире, Вячеслав Михайлович, обращаясь к Мурадели, разразился тирадой:

— У Нолинского есть одно преимущество по сравнению с Шостаковичем: он понятен народу. А Шостакович не очень. Талантлив? Да. Интересен? Для элиты. Я бы и сам, — продолжал Молотов, с удовольствием играл бы квартеты Шостаковича. Но народ здесь не причем…

Вано Ильич явно испытывал чувство неловкости оттого, что говорил Молотов. Тем более что это слышали и Г. Владимиров, помощник Мурадели, и деятель Музфонда СССР И. Пахомов, слышал это и я. С энтузиазмом прирожденного тамады Мурадели произнес:

— У нас на Кавказе, в Гори, где я рос, было поверие: если тебя знают горийцы-менгрелы, если ты популярен среди своих собратьев, тебе можно простить все! Все простить!! Наш Шостакович — в зените славы! И что бы мы ни говорили… — Шостаковичу создаем славу мы сами, — осадил вдруг композитора дипломат, популярный не только у горийцев-менгрелов. Так что о славе Шостаковича говорить не будем.

Покрасневший от смущения Вано Ильич хотел уже, наверное, «попросить тайм-аут». И желая вовлечь в разговор кого-то еще, тут же разыграл сценку: «А что скажет сам Владимир Ильич? Он ведь представляет у нас советское музыкознание!»

Я начал было высказываться на тему о том, что каждому слушателю необходимо приобрести «эстетический багаж», прежде чем общаться с искусством Шостаковича. И в качестве образцового примера привел В.М. Молотова, который в домашнем квартете переиграл западную классику… — Есть конкретный вопрос, — остановил меня Молотов. Любая картина Нолинского подобна народной песне. А как обстоит дело с народными песнями у Шостаковича?

Мурадели не дал мне ответить. И с азартом стал убеждать Молотова:

— Вся симфония «1905 год» — на цитатах русских революционных песен! В Финале там с огромной зажигательной силой звучит «Варшавянка»! Когда слушаю, мне хочется выбежать на улицу с красным знаменем!

Пафос Мурадели снова оказался напрасным.

— Это специальная задача, — возразил Молотов. 1905 год — одно, а наше время — совсем другое. Где же народные песни в обрисовке нашего времени? Где наши уличные песни?

— Восьмой квартет Шостаковича, — сказал я как можно сдержаннее, — не 1905 год, но там тоже есть народная песня «Замучен тяжелой неволей».

— Вот именно! — воскликнул Молотов, и его статичная фигура вдруг оживилась. Замучен тяжелой неволей — это содержание всех симфоний Шостаковича, всей его музыки! Непонятно только, кто замучен и кем замучен? (Молотов акцентировал «кто» и «кем»).

— Во времена «культа личности», — осмелился я заметить, — оказался замученным невинный Всеволод Эмильевич Мейерхольд — друг Шостаковича. Талантливейший режиссер!

— Когда строится новое общество, вполне естественно, что пострадать может тот, кто новое общество недостаточно понимает. И Ваш «невинный» режиссер — тоже. Великие свершения требуют жертв. Это неоспоримо. А держать камень за пазухой — удел недоброжелателей. «Замучен тяжелой неволей» у Шостаковича — обвинение. Тяжкое обвинение. Против кого? Приходится гадать! Вот народ и не хочет слушать Шостаковича. Так что с песнями наших улиц не получается. Молотов говорил тоном генерального прокурора, не терпящим возражений. В его тембре было столько жесткости, столько «наступательных интонаций», что мне стало как-то совсем уж не по себе. Мурадели, видимо, тоже почувствовал что-то не то, но, собрав силы, улыбнулся. И показывая мне, музыковеду, как нужно защищать честь композиторского цеха, заметил:

— В Трио памяти Соллертинского звучит еврейская мелодия, взятая с улицы. Эта тема…

— Еврейское не обязаны понимать все, — прервал композитора Молотов. Всему есть свое время и место.

Эти слова дипломата меня буквально ранили. Но, стараясь держать себя в руках, я «спокойно» сказал:

— Сегодня 22 июня. Ровно 25 лет назад, Вячеслав Михайлович, я со своим братом Гришей слушал Ваше выступление по радио, где Вы сообщали о вероломном нападении гитлеровской Германии: «Наше дело Правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Трио Шостаковича, о котором упомянул Вано Ильич — словно о моих погибших, растерзанных родственниках. Это — тоже цена Победы. И в еврейском «танце смерти» Шостаковича…

— Гитлер хотел ликвидировать не только евреев, — срезал меня Молотов, — но и цыган и славян. У него была большая программа. Тон, которым говорилось о «большой программе» обескураживал бесчувственностью. Я осекся… Но Мурадели не сдавался. Как ему казалось, он нашел «убийственный аргумент» в пользу Шостаковича:

— Вы знаете, Вячеслав Михайлович, какая современная и подлинно народная цитата есть у Шостаковича, вернее ставшая народной?

— Какая же? — беззвучно спросил Молотов. И глаза его совсем потухли.

— Это народное изречение из Вашего выступления, Вячеслав Михайлович: «В наш век все дороги ведут к коммунизму!»

— «Песня мира» на стихи Долматовского, — невозмутимо констатировал Молотов. Там моя фраза — на периферии. Там главное — общий лозунг «Мир победит войну!» И разве это песня улицы? Песня улицы, как уже сказали, должна зажигать, а у Шостаковича много повествовательного. Так что с песнями улицы не получается. А вот «замучен тяжелой неволей» — это сильно. Но кому это нужно? Голая правда еще не реализм. Голую правду надо корректировать. В нужном обществу направлении…

Тягостную паузу нарушил Вано Ильич, нарочито растянув (словно бы нараспев) стандартный постулат советской эстетики: «Ко-нечно, сма-ковать трагедию не сле-ду-ет!» А потом, продолжая «разряжать атмосферу», вдруг театрально «смодулировал» на меня: «Верно я говорю, Владимир Ильич? Насчет того, что не следует смаковать трагедию, верно я говорю?» В голосе Вано Ильича сквозила ирония. Уловив эту тональность, Молотов мгновенно снял ее:

— Не стоит шутить насчет трагедии. Мы ведь говорим только о музыке. Какой она должна быть? В Постановлении ЦК все сказано.

На этот раз слова Молотова сильно обожгли Вано Ильича, по-своему тоже немало пережившего от публикации злобного партийного документа «Об опере Мурадели».

— Расставим точки над i, — металлически проскрипел голос Вано Ильича. Если иметь в виду Постановление ЦК 48 года о музыке, то оно ведь было пересмотрено.

— Не все, что пересмотрено — истинно, — отрезал в своем стиле Молотов. Сталин знал, что он делает!

— Но ведь Сталин арестовал Полину Самуиловну, Вашу жену! — почти закричал я. — Полина Самуиловна делала ошибки! Она наслушалась Голду Меир, — спокойно ответил Молотов.

— С послом Израиля надо было быть осторожнее. …Пожалуйте к столу! К столу, — повторил женский голос. «Спасительный» голос! Разговор за чаем уже не клеился. Мурадели потерял «тонус». И все молчали. Продолжая смотреть на Молотова, я думал о том, что теперь совсем иначе воспринимаю его. Любопытство напрочь исчезло. Я видел перед собой верного соратника Сталина, ничуть не изменявшего принципам тоталитаризма. Я видел и говорил с одним из тех страшнейших людей столетия, которых Евтушенко назвал «наследниками Сталина». Но ведь с этими людьми продолжалась жизнь Шостаковича! С этими! Никто иной, как Молотов приказал создать «комиссию по изучению возможности возобновления постановки оперы Шостаковича «Катерина Измайлова». И мы ведь знали, что комиссия, поощряемая шефом, вынесла отрицательное решение, и обосновала это тем, что статья «Правды» «Сумбур вместо музыки» вовсе не потеряла своей актуальности. Статью никто не отменял! И кто же мог отменить ее, если у руля продолжали стоять «наследники Сталина»? Даже то немногое, что было пересмотрено новым временем, «наследниками Сталина» возвращалось вспять.

Не все, что пересмотрено — истинно.

Голую правду надо корректировать.

Еврейское не обязаны понимать все.

Народ не хочет слушать Шостаковича.

Право же, легко предположить, что Шостакович явно досаждал «семейному альтисту». В том числе и еврейскими «флюидами». Чисто музыкальными. » Переваривал» ли их Министр Иностранных дел? Ведь если с раздражением говорилось, что еврейское не обязаны понимать все, то, надо думать, не только музыка, но и речь окружающая должна быть очищена от инородных примесей. Хорошо еще, что Полина Семеновна Жемчужина говорила по-русски без откровенно еврейского налета, лишь слегка выдавая свое генетическое «я». Кричащий парадокс, однако, в том, что мириться с еврейками, встречавшимися на пути, член советского Правительства никак не хотел.

Когда-то моя консерваторская соученица — Ата Лахути, дочь известного таджикского поэта Абулькасима Лахути — бывшего иранского революционера-коммуниста (одно время горячо поддержанного и даже обласканного Сталиным) рассказывала мне, что Молотов пытался убедить ее отца разойтись с матерью: «Зачем Вам жена еврейка? Мы найдем Вам подходящую пару…» И это советовал человек, сам женатый на еврейской женщине. Впрочем, когда Сталин сообщил Молотову о том, что его супруга уличена в политической неблагонадежности, Вячеслав Михайлович сей же момент позвонил Жемчужиной с требованием немедленно расторгнуть брак. Вот вам — свидетельство холопской верноподданности интеллектуала, а заодно и наглядный урок неукоснительного следования так называемым интернациональным принципам партии. Какой? Фашистов? Сталинских коммунистов?

Мой коллега — музыковед Лев Васильевич Данилевич, одно время возглавлявший Комиссию музыкальной критики Союза Композиторов СССР, а до того работавший крупным начальником во Всесоюзном Радио, свидетельствовал: «О встрече Молотова с Риббентропом наше радио передавало с большим пафосом (чрезвычайное событие!), но после внеочередного и срочного информационного сообщения график обычных радиопередач был восстановлен, и милая дикторша лирически произнесла: «Передаем русские романсы. — «Ворон к ворону летит». Вы бы видели как этот факт, сблизивший Молотова-Риббентропа, с неожиданным комментарием «ворон к ворону летит» развеселил Шостаковича. Он потирал руки от удовольствия…»

Разумеется, Дмитрий Дмитриевич лично бывавший на приемах в апартаментах «ворона», хорошо знал во что обходится ему карканье Второго лица в государстве. И смена эпох — от Сталина к Хрущеву, а затем и к Брежневу мало изменила портрет «верного сына партии», — ультра-интеллектуала, исполнявшего музыкальную классику!

Я вспомнил: ведь и Гитлер, по свидетельству очевидцев, сносно играл на рояле Увертюру к «Мейстерзингерам» Вагнера. И Гитлер писал картины (в молодости — художник). «Наследник Сталина», рядом с которым я находился несколько часов, сам был готов играть квартеты Шостаковича, но тоталитарная сущность «наследника» подсказывала ему, что музыка Шостаковича говорила неоткорректированную, чистую правду о нашем времени. Правду, которую, согласно чутью «правдоискателей — реалистов » нельзя было оставлять даже в архивах! И не потому ли «наследники Сталина» архивы испепелили?

…Хорошая и чуткая еврейская жена, отбывшая срок в сталинских казематах. Интеллигентнейший брат — трогательный и честный композитор. Талантливая дочь… Интересный журналист — племянник. Эти люди были рядом с Молотовым. Но изменили ли они что-нибудь в его облике?

…Именитый английский историк Алан Буллок в своей книге «Гитлер и Сталин» сообщает читателям, что В.М. Молотов (Скрябин) имел прямое отношение к Великому русскому композитору Александру Николаевичу Скрябину. Молотов, согласно Буллоку, — племянник Скрябина. А ведь родная дочь Великого композитора России (жена французского публициста*)) во время гитлеровской оккупации стала активной участницей Французского Сопротивления и, рискуя жизнью, спасала евреев, тайно переправляя их в нейтральную и тихую Швейцарию. В бою дочь А.Н. Скрябина — Ариадна была убита фашистами. И посмертно награждена высшим орденом Франции.

Знал ли об этом Министр Иностранных дел СССР? Не зазорно, наверное, было бы поинтересоваться этими фактами, даже если б Вячеслав Михайлович и не был бы родственником погибшей героини: все-таки (на худой-то конец) — речь о подвиге бывшей соотечественницы и однофамилицы, дочери гениального музыканта, чьим именем вечно будет гордиться Россия! А что Молотов? Никто и ничто не могло противостоять закваске сталинского соратника… Необратимость психологии, воспитанной тоталитаризмом…

Прошлое в людях до конца не исчезает. Потому-то и водил сорок лет по пустыне свой измученный народ Моисей, народ, не желавший полностью расстаться, навсегда порвать с египетским рабством. На Землю обетованную могли войти лишь следующие поколения — те, кто не жил в плену, чей дух был свободен. В каком-то смысле и эта мудрость оплодотворяла творческую фантазию Шостаковича. Несчастных «приверженцев» рабства он не столько ненавидел, сколько жалел. Сочувствие выражал и тем, кто по иронии судьбы был родственником «рабовладельцев». В союзе композиторов я слышал от многих, что Нолинского Шостакович пытался защитить в период «опалы Молотова». Изучал ли Шостакович Библию? Скорее стихийно следовал законам этики и морали, провозглашенным Книгой книг…

<= песни Николая Михайловича Нолинского (Скрябина) можно прослушать здесь.

Материал подготовила Е. Ершова.

Н.Обухова Ночь темна/N.Obukhova N.Nolinsky Romance

На фото: Николай Михайлович Нолинский (Скрябин) — советский композитор. Николай Михайлович родной брат Вячеслава Михайловича Молотова (Скрябина).

В рамках рубрики «Исторический календарь» мы продолжаем наш , посвященный приближающемуся 100-летию революции 1917 года. Проект, названный нами «Могильщики Русского царства», посвящен виновникам крушения в России самодержавной монархии ‒ профессиональным революционерам, фрондирующим аристократам, либеральным политикам; генералам, офицерам и солдатам, забывшим о своем долге, а также другим активным деятелям т.н. «освободительного движения», вольно или невольно внесшим свою лепту в торжество революции ‒ сначала Февральской, а затем и Октябрьской. Продолжает рубрику очерк, посвященный члену Императорской фамилии, известному русскому историку, внуку Императора Николая I Великому князю Николаю Михайловичу, возглавившему накануне Февральской революции «великокняжескую фронду».

Родился 14 апреля 1859 года в Царском Селе. Его отцом был Великий князь Михаил Николаевич (1832‒1909) ‒ младший сын Императора Николая I, генерал-фельдмаршал, наместник на Кавказе и председатель Государственного совета, положивший начало ветви Романовых, именуемой «Михайловичами». Мать ‒ Великая княгиня Ольга Федоровна (1839‒1891) ‒ до принятия православия звалась Цецилией Августой, и была до замужества принцессой и маркграфиней Баденской. Являясь натурой темпераментной, в великосветских кругах Ольга Федоровна имела репутацию смелой женщины, не воздержанной на язык и даже не боявшейся перечить Императору Александру III, который как-то с досадой сказал о ней: «Ольгу Федоровну все признают умною женщиной. В чем же выражается этот ум? Сплетничает и читает пустейшие романы, а никаким серьезным делом заниматься не хочет» . С.Ю. Витте отзывался об Ольге Федоровне крайне нелестно: «Красивая, умная, с волею, она обладала прескверным характером, имела постоянных фаворитов и была самой хитрой и бессердечной. Она совершенно держала мужа в своих руках. Молва говорила, будто действительный отец ее был некий банкир-еврей, барон Haber. Император Александр III иногда называл ее в интимном кружке "тетушка Haber"» .

По существовавшей традиции Великий князь уже в день своего рождения был назначен шефом 3-й Гвардейской и Гренадерской Артиллерийских бригад, зачислен в лейб-гвардии Конно-гренадерский полк и лейб-гвардии 2-ю легкую батарею. Предполагалось, что его жизнь, как и жизнь практически всех Великих князей, будет посвящена военной службе. В 1875 году он получил чин подпоручика, в звании штабс-капитана воевал на Кавказском театре Русско-турецкой войны 1877-78 гг., удостоившись ордена святого Георгия 4-й степени за проявленную храбрость в сражении с турками на Аладжинских высотах (Западная Армения). После окончания войны, Великий князь продолжил службу в лейб-гвардии Гренадерском полку, затем, после окончания Николаевской академии Генерального штаба, отдал 10 лет службе в Кавалергардском полку, некоторое время командовал 16 гренадерским Мингрельским полком, а затем ‒ Кавказской гренадерской дивизией. Как отмечает современный исследователь, «самым большим достижением в военной карьере Николая Михайловича следует считать назначение в 1897 г. Командующим знаменитой Кавказской Гренадерской дивизией, как назвал ее в поздравлении сыну Михаил Николаевич ‒ первой по значению во "всей нашей доблестной армии". Но это была последняя военная должность Великого князя ‒ в 1903 г. он отчисляется от дивизии в чине генерал-лейтенанта (1901 г.). Тогда же последовало назначение Николая Михайловича генерал-адъютантом к Его Императорскому Величеству» . Последним военным чином стало для Николая Михайловича звание генерала от инфантерии по гвардейской пехоте, пожалованное Государем в 1913 году. В годы Первой мировой войны Николай Михайлович состоял при Ставке. По собственному желанию он был зачислен в распоряжение генерала Н.И. Иванова, которого сам выбрал как «лучшего из худших». В письме к Государю, Великий князь писал: «Ввиду того, что за 10 лет я окончательно отстал от фронта, то мог бы принести пользу только в качестве человека, состоящего по особым поручениям» . Просьба эта была Императором удовлетворена, ‒ во время войны Николай Михайлович исполнял личные поручения Государя, но никаких ответственных постов не занимал.

Но, несмотря на достигнутые высоты, не военная служба прославила Великого князя, а научная деятельность. Интерес Николая Михайловича к науке, проявившийся еще в юности, начался с энтомологии (раздел зоологии, изучающий насекомых), и уже в 18 лет за свои публикации в этой области он был избран членом Французского Энтомологического общества. На протяжении 26 лет Николай Михайлович собирал коллекцию бабочек, позже переданную в дар Зоологическому музею Императорской Академии Наук. В 1890-х годах Великий князь увлекся изучением русской истории, также сумев прославиться на этом поприще, получив широкую известность как автор ряда исторических трудов, посвященных эпохе Императора Александра I и Наполеоновских войн. По инициативе Николая Михайловича и под его руководством велась большая работа по публикации исторических источников и составлению справочников-некрополей. Однако, как отмечал монархист В.М. Пуришкевич, как историк Великий князь казался ему тогда (позже они найдут общий язык) «крайне несимпатичным», так как в своих исторических трудах выставлял своих царственных дедов и прадедов «в крайне неприглядном виде».

Его младший брат Александр Михайлович вспоминал: «Моя мать мечтала о его блестящей военной карьере, и, чтобы доставить ей удовольствие, мой брат Николай окончил военное училище с отличием. Однако истинное его призвание было в отвлеченных исторических изысканиях. Он служил в Кавалергардском полку только вследствие его дружеских отношений с Императрицей Mapиeй Федоровной (моей тещей) и носил звание командира этого полка. Он был настолько выше в смысле умственного развития своих товарищей-однополчан, что это лишало его всякого удовольствия в общении с ними. Постепенно он отдалялся от связей с военным миром и проводил все свое время в исторических архивах С.-Петербурга и Парижа. Его монументальная биография Императора Александра I, написанная после долгих лет собирания материалов и проверки дат, останется непревзойденной в исторической русской литературе. Ни один студент начала двадцатого столетия не мог не знать анализа событий и обозрения периода, описанного Великим князем Николаем Михайловичем. Книга, которая была переведена на французский язык, произвела сенсацию в среде французских наполеонистов, заставив их пересмотреть, исправить и даже пересоставить целый ряд исторических трактатов» .

Николай Михайлович был председателем Русского Исторического общества (с 1910), в 1915 году по решению Совета Московского университета получил степень доктора русской истории. Великий князь возглавлял также Русское Географическое общество (с 1892), Общество защиты и сохранения памятников искусства и старины (с 1910), был почетным членом Императорского Московского археологического общества (с 1907), Академии духовных и политических наук Института Франции (1913), доктором философии Берлинского университета (1910‒1914).

Великий князь считался одним из богатейших людей Российской империи. В его владении находились Ново-Михайловский дворец в Санкт-Петербурге, имение Михайловское в Петербургской губернии, имения в Екатеринославской, Херсонской и Таврической губерниях, имение Боржоми в Грузии, и, совместно с братьями - имением Вардане в Черноморской губернии (совокупно Николай Михайлович был владельцем около 150 тыс. десятин земли). Широко известны были его страсть к охоте и увлечение орнитологией. Великий князь никогда не был женат, что породило в обществе слухи о его нетрадиционной ориентации. Правда это или вымысел, сказать трудно, но если верить писательнице Н.Н. Берберовой, Николай Михайлович водился «с молодыми людьми, которых предпочитал молодым женщинам, относясь к последним более чем холодно», а «одним из его любовников был вел. кн. Дмитрий Павлович». О его личных качествах весьма нелестно отзывался известный государственный деятель А.А. Половцов, записавший в своем дневнике: «...Николай Михайлович по обыкновению взволнованный и преисполненный сплетен и всякого рода осуждений. ...Зная его как интригана и вообще не внушающего доверия человека, я всячески стараюсь молчанием отделаться от него. (...) Николай ‒ умный, злословливый и ничем серьезным не занимающийся (...) По обыкновению говорит много, зло, преувеличенно» .

Николай Михайлович придерживался весьма либеральных и оппозиционных взглядов. Находясь в переписке с писателем Л.Н. Толстым, он сообщал ему в одном из писем: «...Смею Вас уверить, что, несмотря на родственные узы, я гораздо ближе к Вам, чем к ним. Именно чувство деликатности вследствие моего родства заставляет меня молчать по поводу существующего порядка и власти, и это молчание еще тяжелее, так как все язвы режима мне очевидны и исцеление оных я вижу только в коренном переломе всего существующего» . Берберова утверждала, что Великий князь был членом масонской ложи. А вскоре он заслужил в светских кругах знаковое прозвище «Филипп Эгалите», данное ему в честь принца крови и родственника короля Людовика XVI, который, несмотря на свою принадлежность к Бурбонам и несметное богатство, отличался оппозиционностью, был великим мастером масонской ложи и во время Великой французской революции примкнул к революционерам. Французский посол Морис Палеолог оставил такую характерную запись в своем дневнике, после общения с Великим князем: «Николай Михайлович, "Николай Эгалитэ", интересующийся передовыми идеями и новыми людьми» . «Высокообразованный и весьма талантливый, он единственный из членов Императорской фамилии являлся искренним сторонником либеральных идей, которые высказывал с такой откровенностью, что заслужил при дворе прозвище "Филиппа Эгалите"», ‒ вспоминал министр иностранных дел А.П. Извольский. При этом, отмечал мемуарист, Великий князь «был в хороших отношениях с Императором и имел обыкновение говорить с ним совершенно откровенно. Они сообща работали в области исторических наук, ‒ Великий князь был председателем Императорского Исторического общества, а Николай II ‒ почетным его председателем. (...) [Но] несмотря на глубокое уважение, которое Николай II питал к нему, Великий князь не имел на Государя политического влияния и не занимал никакого поста на государственной службе» .

Прозвище «Филипп Эгалите», как показали дальнейшие события, оказалось пророческим. Николая Михайловича сближали с французским принцем не только происхождение, богатство и оппозиционность, но и трагический жизненный финал, ‒ как и Филипп Эгалите он стал жертвой революции, торжеству которой сам же невольно способствовал.

«Нас называли "опасными радикалами", ‒ вспоминал Великий князь Александр Михайлович. ‒ Мой старший брат Николай Михайлович был несомненно самым "радикальным" и самым одаренным членом нашей семьи. (...) Не могу сказать, чтобы я был вполне согласен с его "офранцуженными" политическими симпатиями. Будучи горячим поклонником парламентарного строя и убежденным почитателем словесных дуэлей Клемансо ‒ Жореса, он не хотел допустить того, что создание в России конституционного строя по образцу III французской республики закончилось бы полным провалом. Истина заключалась в том, что он родился не в той стране, где ему следовало бы родиться. В гвардии ему дали прозвище "Филиппа Эгалитэ", но авторы этого прозвища не подозревали, что их царственный однополчанин шел в своем демократизме гораздо дальше, нежели брат французского короля, который мечтал воспользоваться революцией, как трамплином для достижения собственных честолюбивых планов. Мой брать Николай обладал всеми качествами лойяльнейшего президента цивилизованной республики, что заставляло его часто забывать, что Невский проспект и Елисейские поля ‒ это далеко не одно и то же» .

«Николай Михайлович давно придерживался либеральных взглядов, в свое время переписывался с Л.Н. Толстым, был лично знаком со многими членами Государственной думы, открыто критиковал некоторых министров, но активного участия в политике до начала 1916 г. он не принимал» , ‒ отмечают историки Е.Е. Петрова и К.О. Битюков. Но оппозиционность Великого князя в итоге привела к тому, что накануне Февральской революции он превратился в наиболее радикального критика Царской семьи из числа Великих князей, став фактическим лидером «великокняжеской фронды». При этом Великий князь прекрасно осознавал угрозу, нависшую над монархией. Еще в 1914 году он писал: «...Для меня ясно, что во всех странах произойдут громадные перевороты ; мне мнится конец многих монархий и триумф всемирного социализма, который должен взять верх, ибо всегда высказывался против войны. У нас на Руси не обойдется без крупных волнений и беспорядков...» Но вывод, который делал из этого Николай Михайлович, оказывался сомнительным. По его мнению, риск революционных потрясений в России становился тем выше, чем более «правительство будет бессмысленно льнуть направо» . Такая логика привела к тому, что Великий князь оказался на стороне думской либеральной оппозиции. «Для Великого князя Николая Михайловича характерна связь с Думой, либеральные взгляды и несдержанность в политических и персональных оценках » , ‒ отмечают Е.Е. Петрова и К.О. Битюков.

Находясь в переписке с вдовствующей Императрицей Марией Федоровной, Николай Михайлович на протяжении 1916 года регулярно писал ей о «пагубном влиянии» Александры Федоровны, указывая, что «образ мыслей А.Ф. принял угрожающий оборот не только для повседневных интересов нашей родины, но и для интересов Ники и всей династии» . Не менее негативно он относился и к кадровым назначениям Царя, требуя от Императрицы-матери «открыть глаза Ники». В аристократическом яхт-клубе Николай Михайлович открыто позволял себе критику Императора и Императрицы, довольно резко высказывался о способностях правительства и командования Русской армии, пытался «открыть глаза» Царю на близкую катастрофу, полагая, что ее главными виновниками являются не критики власти, а ее носители. Особое недовольство Великого князя, как уже было сказано выше, вызывала Императрица Александра Федоровна, которая, по его мнению, сбила Царя с толка путем «ловких махинаций» при поддержке «темных сил». 1 ноября 1916 года Николай Михайлович направил Царю письмо, в котором заявлял, что если бы ему «удалось устранить это постоянное вторгательство во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное тобою доверие громадного большинства твоих подданных» . «Когда время настанет, а оно уже не за горами, ‒ поучал Великий князь Императора, ‒ ты сам, с высоты престола можешь даровать желанную ответственность министров перед тобою и законодательными учреждениями...»

Среди других корреспондентов Великого князя были члены Прогрессивного бока думцы и Н.Н. Львов, встречался он и с председателем Государственной думы М.В. Родзянко, с которым имел «большую беседу». Николай Михайлович был в курсе состава намечавшегося либеральной оппозицией «ответственного министерства», оказывая этой идее посильное содействие. Встречался Великий князь и с , которому накануне убийства Г.Е. Распутина рассказывал о «темных силах» и «кознях» Императрицы, после чего правый депутат, по его собственным словам, «несколько минут, под впечатлением прослушанного, сидел, как загипнотизированный» и пришел в себя лишь после того, как Николай Михайлович предложил ему сигару. Возможно, отмечают современные исследователи, «этот разговор стал отправной точкой как для антираспутинского выступления В.М. Пуришкевича в Думе 19 ноября, так и для его участия в убийстве Г.Е. Распутина» . Ноябрьский «штурм власти», предпринятый в 1916 году оппозиционными депутатами Государственной думы, Николай Михайлович также приветствовал, заявив на следующий день после «исторической речи» В.М. Пуришкевича, во время которой он «плакал как ребенок, плакал от стыда» : «Я пробил брешь, и другие продолжили штурм, который завершился вчера в Думе . (...) Это моя первая победа».

«Записки» Великого князя за 1916 год прекрасно иллюстрируют его политические взгляды накануне революции. Особенно интересны в этом плане страницы, посвященные убийству Г.Е. Распутина. (Об отношении Великого князя к этому преступлению А.Н. Бенуа напишет в своем дневнике так: «Очень, говорят, наслаждается всей историей Вел. Князь Николай Михайлович, который, по некоторым сведениям, является настоящим подстрекателем» ). Характеризуя действия убийц, Николай Михайлович отмечал: «безусловно, они невропаты, какие-то эстеты, и все, что они совершили, ‒ хотя очистили воздух, ‒ полумера, так как надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной, и с Протопоповым (министром внутренних дел. ‒ А.И .). ...У меня снова мелькают замыслы убийств, не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть еще хуже, чем было. (...) С Протопоповым еще возможно поладить, но каким образом обезвредить Александру Федоровну? Задача ‒ почти невыполнимая. Между тем, время идет, а с их отъездом и Пуришкевича я других исполнителей не вижу и не знаю» . Правда, спохватившись и, видимо, ужаснувшись собственных мыслей, Великий князь сделал примечание: «Но, ей-ей, я не из породы эстетов и, еще менее, убийц...»

Сочувствие убийцам Распутина, а также участие князя в «великокняжеской фронде» не остались без внимания Императора. «До меня со всех сторон доходят сведения, ‒ говорилось в письме Государя, ‒ что Николай Михайлович в яхт-клубе позволяет себе говорить неподобающие вещи. Передайте ему, чтобы он прекратил эти разговоры, а в противном случае я приму соответствующие меры» . Оправдываясь, Николай Михайлович велел передать Императору следующее: «Пороков у меня много, язык без костей. Единственная может быть моя вина, что я еженедельно пишу имп. Марии Федоровне подробное письмо о текущих событиях, по силе своего разумения и совести. В этих письмах я пишу все, не стесняясь ничем, и говорю свое мнение, не стесняясь ни лицами, ни другими соображениями. (...) ...Возведенное на меня обвинение несправедливо и считаю себя невиновным» .

Крайне возмущена поведением Николая Михайловича была Императрица Александра Федоровна, расценивавшая его оппозиционную деятельность едва ли не как государственную измену. Она удивлялась, почему Царь не припугнет своего родственника ссылкой в Сибирь, и возмущенно писала супругу о том, что Николай Михайлович дурно отзывается о ней в яхт-клубе и при этом «прячется за спиной» Императрицы Марии Федоровны, что есть «мерзость и предательство». Заключая, что Николай Михайлович является «воплощением всего злого», «что все преданные люди ненавидят его», Александра Федоровна передавала супругу отзыв о Великом князе, данный Распутиным: «Человек он ничтожный». Вспомнив слухи о еврейском происхождении матери Николая Михайловича, Александра Федоровна в сердцах восклицала: «Скверный он человек, внук еврея!»

«Довольно красивый и очень умный, он был прожженным интриганом, ‒ утверждал начальник канцелярии Министерства Императорского Двора генерал А.А. Мосолов. ‒ ...Он всегда всех критиковал, но сам никогда ничего не делал. (...) Когда Царь уехал на фронт, Николай Михайлович остался в Петрограде. В клубе, где он всегда был в центре внимания, его язвительные высказывания, ниспровергавшие все, что можно, наносили большой вред самодержавию. Критика, исходящая из высших сфер, заражала своим ядом всех и разрушала моральный авторитет Государя. Императрица ненавидела его до глубины души. Именно Николай Михайлович стал инициатором написания коллективного послания царю (сразу же после убийства Распутина), которое окончательно рассорило Царя и его родственников».

В конце концов, терпение Императора иссякло (чашу терпения переполнила подпись под адресованным Государю коллективным письмом Великих князей, выступивших в защиту одного из убийц Распутина - Великого князя Дмитрия Павловича), и в последний день 1916 года Николай Михайлович получил приказание выехать на два месяца в свое имение Грушевку Херсонской губернии. Откликаясь на царское повеление, Николай Михайлович писал: «Александра Федоровна торжествует, но надолго ли, стерва, удержит власть? А он (царь. ‒ А.И.), что это за человек, он мне противен, а я его все-таки люблю, так как он души не дурной, сын своего отца и матери; может быть, люблю по рикошету, но что за подлая душонка!»

Столичное «общество» выражало опальному князю сочувствие. «Весь город, говорят, перебывал у него» , ‒ отметил в дневнике Великий князь Андрей Владимирович. «В высших кругах захлебывались рассказами о высылке В. Кн. Николая Михайловича, ‒ вспоминал жандармский генерал А.И. Спиридович. ‒ ...Некоторые, зная В. Князя, только как болтуна, находили высылку слишком строгой мерой и обвиняли за нее, конечно, Царицу» . Из уст в уста в высшем обществе передавали слова Николая Михайловича, брошенные накануне ссылки, что он поедет 1 января в Царское Село, так как «не желает целовать руки...» Сочувствующий российской либеральной оппозиции французский посол М. Палеолог так прокомментировал, взбудоражившее общество известие о «репрессии» в отношении члена Императорского Дома: «При получении известия об этом, мне тотчас приходит на память один исторический прецедент. 19 ноября 1787 г. Людовик XVI выслал герцога Орлеанского в его имение Виллер-Коттрэ, чтоб наказать его за то, что он заявил в парижском парламенте, что только генеральные штаты имеют право разрешить королю дополнительные налоги. Так неужели Россия дошла до 1787 г.? ‒ Нет!.. Она зашла уже гораздо дальше. Подвергая суровому наказанию великого князя Николая Михайловича, Император хотел, очевидно, терроризировать императорскую фамилию и ему это удалось, потому что она в ужасе; но Николай Михайлович не заслужил, может быть, "ни эту чрезмерную честь, ни эту обиду". В сущности он не опасен. Решающий кризис, который переживает царизм в России, требует Ретца или Мирабо. А Николай Михайлович скорее критик и фрондер, чем заговорщик; он слишком любит салонные эпиграммы. Он не является ни в малейшей степени человеком риска и натиска. Как бы там ни было, заговор великих князей дал осечку» .

По дороге в ссылку, Николай Михайлович, пообщавшись с представителями оппозиции В.В. Шульгиным и , оставил любопытную запись: «Шульгин ‒ вот он бы пригодился, но, конечно, не для убийства, а для переворота! Другой, тоже цельный тип, Терещенко, молодой, богатейший, но глубокий патриот, верит в будущее, верит твердо, уверен, что через месяц все лопнет, что я вернусь из ссылки раньше времени. Дай-то Бог! Его устами да мед пить. Но какая злоба у этих людей к режиму, к ней, к нему, и они это все не скрывают, и оба в один голос говорят о возможности цареубийства!»

Надежды Великого князя вскоре оправдались, но лишь отчасти. Из необременительной ссылки он смог вернуться в столицу во время Февральской революции. Николай Михайлович приветствовал Февральскую революцию и признал власть Временного правительства. Он несколько раз встречался с , обсуждая с ним вопрос об отказе всех Великих князей на престолонаследие и о передаче их удельных владений в пользу государства. Очень показательно желание Николая Михайловича сразу же после революции установить памятник декабристам, о котором он писал 7 марта 1917 года Керенскому, предлагая поддержать этот проект материально.

Он не стеснялся публично осуждать политику и личность Государя, чем вызвал гнев Великого князя Георгия Михайловича, писавшего в одном из частных писем, что «к ужасу своему» он прочел слова своего старшего брата в одной из газет, охарактеризованные им как «низкая и недостойная гадость», как месть «лежачему». Сам являясь противником Императрицы Александры Федоровны, Георгий Михайлович замечал: «Мы можем говорить между собой о чем нам угодно, но выносить грязь на улицу и поносить несчастного человека — это низко…» Генерал П.Н. Врангель вспоминал: «В ряде газет появились "интервью" Великих князей Кирилла Владимировича и Николая Михайловича, где они самым недостойным образом порочили отрекшегося Царя. Без возмущения нельзя было читать эти интервью».

М. Палеолог оставил следующее свидетельство, относящееся к мартовским дням 1917 года: «После полудня, проезжая по Миллионной, я замечаю Великого князя Николая Михайловича. Одетый в цивильный костюм, похожий с виду на старого чиновника, он бродит вокруг своего дворца. Он открыто перешел на сторону Революции и сыплет оптимистическими заявлениями. Я его достаточно знаю, чтобы не сомневаться в его искренности, когда он утверждает, что отныне падение самодержавия обеспечивает спасение и величие России; но я сомневаюсь, чтобы он долго сохранял свои иллюзии, и желаю ему, чтобы он не потерял их, как потерял свои иллюзии Филипп-Эгалитэ» .

Но иллюзии имеют свойство рассеиваться при соприкосновении с суровой реальностью. Как и у многих вольных или невольных виновников революции, во взглядах Николая Михайловича, человека неглупого, довольно скоро наступило разочарование в революционных событиях. «Анархия полная, и никто не может сказать, когда будет положен конец подобному положению вещей. "Большевизм" все больше и больше захватывает провинцию, и некоторые уезды в ряде губерний полностью опустошены крестьянами и дезертирами... Жгут и громят все, никого не щадя. Временное правительство не в силах обуздать этот народный шквал...» - писал он в начале октября 1917-го одному из своих корреспондентов. М. Палеолог, общавшийся с Великим князем в мае 1917 года, записал в своем дневнике следующие слова: «Как далек он от великолепного оптимизма, который он проявлял в начале нового режима! Он не скрывает от меня своей тоски и печали. (...) ...В то время, как он проводит меня через салоны в вестибюль, в голосе его слышится волнение. (...) - Не могу же я забыть, что я висельник!»

Последним словам вскоре суждено было сбыться. После прихода к власти большевиков Николай Михайлович, как и остальные представители Дома Романовых, подвергся преследованию. В марте 1918 года он вместе с братом Георгием Михайловичем и кузеном Дмитрием Константиновичем был выслан в Вологду. 1 июля 1918 г. находившийся в ссылке Великий князь был арестован, а 21 июля перевезен в Петроград и помещен в Дом предварительного заключения. Сидевший вместе с Великим князем последний военный министр Временного правительства А.И. Верховский, вспоминал: «Библиотекой заведовал бывший Великий князь Николай Михайлович, упрекавший меня за то, что я арестовал в Крыму Николая Николаевича и бывшую Императрицу Марию Федоровну. Николай Михайлович смеялся надо мною. "Вы нас арестовывали в апреле, а теперь сидите вместе с нами. Во-первых, вам поделом, а во-вторых, учитесь истории, ‒ Николай Михайлович был известным историком. ‒ В революционной борьбе нет середины. Если вы не идете с последовательными революционерами, то, как видите, вы оказываетесь за одной решеткой с нами"» .

Находясь в заключении, Николай Михайлович вернулся к историческим штудиям. В начале января 1919 года он направил прошение, которое просил передать А.Н. Луначарскому. Князь сообщал, что он, несмотря на тяжелые условия заключения и недостаток материала, пишет большую работу о реформаторе Сперанском. Николай Михайлович просил вернуть ему свободу, дать отдохнуть от нравственных и физических мучений, после чего выражал готовность принять от новой власти любую работу по специальности, заверяя, что никаких коварных замыслов против советской власти он не имел и не имеет. Но советская власть в прогрессивном Великом князе не нуждалась.

9 января 1919 года Николай Михайлович как член «императорской своры» был приговорен Президиумом ВЧК к смертной казни. «Мои братья, Великие Князья Николай Михайлович и Георгий Михайлович, ‒ писал Великий князь Александр Михайлович, ‒ встретили свою смерть в Петропавловской крепости, где, начиная с Петра Великого, были погребены все русские Государи и Великие князья. Максим Горький просил у Ленина помилования для Николая Михайловича, которого глубоко уважали даже на большевистских верхах за его ценные исторические труды и всем известный передовой образ мыслей. "Революция не нуждается в историках", ‒ ответил глава советского правительства и подписал смертный приговор» . Не помогло и ходатайство Академии наук, просившей за князя. Приговор был приведен в исполнение 24 января 1919 года. Вместе с Николаем Михайловичем и его братом Георгием, были расстреляны и его двоюродные братья ‒ Великие князья Павел Александрович и Дмитрий Константинович. Тюремный служитель, ставший свидетелем этой казни, рассказывал: «В три ночи солдаты, по фамилии Благовидов и Соловьев, вывели их (Великих князей. ‒ А.И.) голыми по пояс и провели на территорию Монетного двора, где у крепостной стены напротив собора была вырыта общая могила, где уже лежали тринадцать трупов. Поставили князей на краю и открыли по ним стрельбу» .

Постановлением Генеральной прокуратуры Российской Федерации от 9 июня 1999 года Великий князь Николай Михайлович был реабилитирован. Но что характерно: Архиерейский собор Русской Православной Церкви Заграницей, прославивший в 1981 году в лике святых трех из четырех расстрелянных в Петропавловской крепости Великих князей, отказал в этом лишь одному из них ‒ Николаю Михайловичу, внесшему своей крайне бестолковой «политической деятельностью» посильный вклад в крушение русской монархии.

Шведский писатель и журналист Стаффан Скотт писал по этому поводу: «Когда Русская Зарубежная Церковь в 1981 году причислила к лику святых великомучеников всех членов династии Романовых, убитых во время революции, а также другие жертвы того периода, имени Николая Михайловича среди них не упоминается и в его честь не было написано иконы. Дело в том, что он иногда называл себя социалистом и к тому же был масоном, а кроме того, с точки зрения Церкви, считался атеистом. Зная взгляды Великого князя Николая Михайловича, можно предположить, что он был бы доволен, что избежал удела великомученика» .

Однако, на установленной в 2004 г. по инициативе настоятеля Петропавловского собора игумена Александра (Федорова) на одном из пилонов Великокняжеской усыпальницы мемориальной доске в память о четырех убиенных Великих князьях, по какому-то недоразумению Николай Михайлович именуется не только «достойнейшим представителем Российского Императорского Дома», но и «благоверным»...

Хороший историк и, несомненно, одаренный ученый, Николай Михайлович оказался крайне наивным и недальновидным «политиком» ‒ видимо, искренне желая стране блага и думая, что своими действиями он спасает монархию от краха, на деле он стал одним из ее могильщиков...

Подготовил Андрей Иванов , доктор исторических наук

Великий князь Никола́й Миха́йлович - русский генерал от инфантерии, лепидоптеролог и историк. Старший сын великого князя Михаила Николаевича и Ольги Федоровны, внук Николая I.

Известен как строитель Боржомского дворца и составитель уникального иллюстрированного каталога «Русские портреты XVIII и XIX столетий».

Первый из семи детей великого князя Михаила Николаевича и Ольги Федоровны (до замужества Цецилия Августа, принцесса и маркграфиня Баденская, младшая дочь великого герцога Леопольда Баденского и Софии Вильгельмины Шведской).

В 1862 году семья переехала в Тифлис, где его отец был кавказским наместником, и юношеские годы великий князь провел на Кавказе. Получил домашнее образование. Несмотря на желание родителей военной карьеры, сын с детства увлекался биологией и историей.

В 1870-1872 годах его воспитателем был В. А. Латур-де-Бернгард.

Первый офицерский чин получил в 1875 году; с 1877 года в звании штабс-капитана прикомандирован к переменному составу Кавказской учебной роты, с 1879 года - к Кавказскому 2-у стрелковому батальону.

Участвовал в русско-турецкой войне 1877-1878 годов (на Кавказе); в декабре 1877 года был награждён орденом св. Георгия 4-й степени «за дело 3-го октября, при разбитии армии Мухтара-паши в сражении на Аладжинских высотах (17-го октября 1877 года)».

С 1881 года - в лейб-гвардии Гренадерском полку.

В 1882-1885 годах учился в Николаевской академии Генерального штаба.

С 1895 года служил 10 лет в Кавалергардском полку, командовал 16 гренадерским Мингрельским полком.

С 1897 - командующий Кавказской гренадерской дивизией.

В 1903 году вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта.

Великий князь Николай Михайлович - автор многих исторических трудов, посвященных эпохе Александра I и наполеоновских войн. Был председателем Русского Исторического общества, в 1915 году по решению Совета Московского университета получил степень доктора русской истории honoris causa . Возглавлял также Русское Географическое общество, Общество защиты и сохранения памятников искусства и старины, в 1913 году был избран почётным председателем Общества друзей Румянцевского музея.

В 1909 году после смерти отца наследовал огромное состояние, в том числе имения Грушевское в 75 066 десятин и Боржомское в 69 513 десятин.

Революции 1917 года

Придерживался либеральных оппозиционных взглядов, за что получил в светских кругах прозвище Филипп Эгалите в честь видного деятеля французской революции, принца крови и родственника Людовика XVI. Прозвище оказалось провидческим - великий князь, как и Филипп Эгалите, разделил участь монарха и был казнён во время революции.

Его младший брат великий князь Александр Михайлович в своих эмигрантских мемуарах писал:

Нас называли «опасными радикалами»; первая часть прозвища «опасные» отражала досаду придворных кругов, вторая - «радикалы», быть может, и соответствовала истине, но зависела всецело от смысла, придаваемого этому слову, которым нередко злоупотребляют. Мой старший брат Николай Михайлович был несомненно самым «радикальным» и самым одаренным членом нашей семьи. Моя мать мечтала о его блестящей военной карьере, и, чтобы доставить ей удовольствие, мой брат Николай окончил военное училище с отличием. Однако истинное его призвание было в отвлеченных исторических изысканиях. <…> Постепенно он отдалялся от связей с военным миром и проводил все свое время в исторических архивах С. Петербурга и Парижа. Его монументальная биография Императора Александра I, написанная после долгих лет собирания материалов и проверки дат, останется непревзойденной в исторической русской литературе. <…> Книга, которая была переведена на французский язык, произвела сенсацию в среде французских наполеонистов, заставив их пересмотреть, исправить и даже пересоставить целый ряд исторических трактатов. <…> Николаю Михайловичу было, по-видимому, определенно неприятно объяснять многое из того, что происходило в России, своим друзьям в Коллеж де Франс и в Палате депутатов. Не могу сказать, чтобы я был вполне согласен с его «офранцуженными» политическими симпатиями. Будучи горячим поклонником парламентарного строя и убежденным почитателем словесных дуэлей Клемансо - Жореса, он не хотел допустить того, что создание в России конституционного строя по образцу III французской республики закончилось бы полным провалом. Истина заключалась в том, что он родился не в той стране, где ему следовало бы родиться.

Являлся наиболее радикальным оппонентом царствующего монарха из числа великих князей, чья оппозиционная позиция в 1916-1917 годах в отношении проводимого царём и его правительством курса получила название «великокняжеская фронда». Одобрил убийство Г. Е. Распутина[

31 декабря 1916 года за участие в «фронде» получил приказание Николая II выехать в свое имение Грушёвку, которое исполнил 1 января 1917 года.

Возвратился в столицу 1 марта 1917 года после начала Февральской революции. С радостью воспринял революционные события и признал власть Временного правительства.

Однако очень скоро во взглядах Николая Михайловича наступило разочарование в происходивших в России революционных событиях.

16 марта 1917 года он был уволен из Русской армии. Французский посол М. Палеолог записал в своём дневнике 5 мая 1917 года:

Прощальный визит великому князю Николаю Михайловичу. Как далёк он от великолепного оптимизма, который он проявлял в начале нового режима!… в то время, как он проводил меня через салоны в вестибюль, в голосе его слышалось волнение… - Не могу же я забыть, что я висельник:

После Октябрьской революции Николай Михайлович, как и остальные представители дома Романовых, подвергся преследованию со стороны Советской власти.

В марте 1918 года было принято решение о его ссылке с братом Георгием Михайловичем и кузеном Дмитрием Константиновичем в Вологду.

В Вологде он пробыл с 3 апреля по 21 июля 1918 года:66-67, 135 Проживал по адресу Златоустинская набережная 6б (ныне Набережная VI-й Армии, 99А), в 2 комнатах на 2 этаже дома, расположенного в глубине квартала. Вместе с ним в ссылке находился его адъютант генерал Брюмме:69-70. В ссылке великий князь активно общался с иностранными дипломатами. Французский посол Жозеф Нуланс и секретарь посольства граф Луи де Робиен посещали Николая Михайловича в доме на Златоустинской набережной и оставили описание жилища, имеющее большое значение для сохранения дома, как памятника истории. Представители Великобритании предлагали Романовым бежать с подложными паспортами, но они отказались:116-121. 1 июля 1918 года Николай Михайлович был арестован, а 21 июля 1918 года перевезен в Петроград, где содержался в Доме предварительного заключения.

9 января 1919 г. Президиум ВЧК (в заседании участвовали Я. Х. Петерс, М. И. Лацис, И. К. Ксенофонтов и секретарь О. Я. Мурнек) вынес постановление «Приговор ВЧК к лицам, бывшей императорской своры - утвердить, сообщив об этом в ЦИК». Несмотря на ходатайства Академии наук и Максима Горького, Ленин подтвердил приговор с формулировкой «революция не нуждается в историках» .

Николай Михайлович был расстрелян большевиками в Петропавловской крепости в последнюю декаду января 1919 года вместе с ещё тремя великими князьями - своим родным братом Георгием Михайловичем и двоюродными - Павлом Александровичем и Дмитрием Константиновичем. Жена Павла Александровича, княгиня Ольга Палей, писала:

Один старый тюремный служитель, видевший казнь, рассказал… В среду Павла, одного, привезли на Гороховую и продержали до десяти вечера. Потом объявили, что увозят без вещей. С Гороховой привезли в Петропавловку. Трёх других великих князей доставили со Шпалерной. Всех вместе отвели в тюрьму Трубецкого бастиона. В три ночи солдаты, по фамилии Благовидов и Соловьев, вывели их голыми по пояс и провели на территорию Монетного двора, где у крепостной стены напротив собора была вырыта общая могила, где уже лежали тринадцать трупов. Поставили князей на краю и открыли по ним стрельбу.

Командовал экзекуционным отрядом некий Гордиенко, тюремный надзиратель, получавший в своё время ценные подарки из Кабинета Его Величества. Вероятно, похоронен на месте расстрела в братской могиле. Сообщение о расстреле великих князей было опубликовано 31 января 1919 года в «Петроградской правде».

Вклад в науку

В течение многих лет Николай Михайлович изучал архивы России и Франции. Он является автором нескольких фундаментальных исследований по эпохе Наполеона и Александра Первого. Книги сохраняют свою научную ценность и поныне. Под покровительством великого князя были изданы многочисленные труды Русского исторического и географического общества в том числе знаменитое многотомное издание, посвященный столичным и провинциальным некрополям. Заслуги Николая Михайловича были отмечены Академией наук России, где ему было присвоено звание доктора Русской истории, и научными кругами Франции, удостоившими его звания члена Французского института, звания крайне редко вручавшегося иностранцам.

Энтомология

Николаю Михайловичу также принадлежит большая роль в развитии отечественной лепидоптерологии. Основным его вкладом были серии публикаций под названием «Memoires sur les Lepidopteres», известные как «Работы Романова». Он первым описал кавказский подвид Papilio alexanor orientalis .

В течение 1884-1897 гг. Н. М. Романов опубликовал 9 томов своей фундаментальной серии, которые сейчас являются библиографической редкостью, но ими до сих пор пользуются, так как они содержат первоначальные описания десятков видов. Наиболее важными являются красивый окрас бабочек и стадии их развития. Печатная промышленность того времени не давала возможности создать качественные цветные иллюстрации бабочек, поэтому печатались только контуры бабочек, которые потом от руки раскрашивались акварельными красками. По финансовым и техническим причинам значительная часть рисунков осталась нераскрашенной.

В 1900 году Романов подарил всю свою коллекцию Зоологическому музею Академии Наук, в Санкт-Петербург. К тому времени она стала одной из самых крупных частных коллекций бабочек, содержащей более 110 000 особей, из которых примерно 18 000 были палеарктическими. Коллекция помещалась в 30 сейфов. В этой коллекции было много типовых особей. Они хранятся в Санкт-Петербурге, и бабочки из этой коллекции имеют этикетки на белой бумаге с рисунком царской короны в верхней части и с русским текстом «Собрано Великим князем Николаем Михайловичем». Один из сейфов, который хранился в Ликани, был привезен в 1900 году в Кавказский музей в Тифлисе.

Виды, названные Г. Е. Грум-Гржимайло в честь Н. М. Романова:

Желтушка Романова (Colias romanovi Grum-Grshimailo, 1885) - вид бабочек из семейства белянки;

Шашечница Романова (Melitaea romanovi Grum-Grshimailo, 1891) - вид бабочек из семейства нимфалид.

Виды и подвиды бабочек, открытые и названные Н. М. Романовым из Закавказья:

• Hepialus mlokossevitschi Romanoff, 1884 = Triodia mlokossevitschi (Romanoff, 1884) ;
• Sesia dioctriiformis Romanoff, 1884 = Euhagena palariformis (Lederer, 1858) ;
• Zygaena cambysea rosacea Romanoff, 1884 ;
• Arctia villica confluens Romanoff, 1884 ;
• Papilio alexanor orientalis Romanoff, 1884 ;
• Colias olga Romanoff, 1882 = Colias caucasica Staudinger, 1871 .

Воинские чины и звания

• Подпоручик (Выс. пр. 14.04.1875)
• Поручик (Выс. пр. 14.04.1876)
• Штабс-капитан (Выс. пр. 14.04.1878)
• Флигель-адъютант (Выс. пр. 8.04.1879)
• Капитан (Выс. пр. 17.02.1881)
• Переименован в ротмистры гвардии (Выс. пр. 26.02.1885)
• Полковник гвардии (Выс. пр. 05.04.1892)
• Генерал-майор (Выс. пр. 14.05.1896)
• Генерал-лейтенант (Выс. пр. 6.08.1901)
• Генерал-адъютант (Выс. пр. 6.05.1903)
• Генерал от инфантерии (Выс. пр. 14.04.1913)

Награды

• Орден Святого Андрея Первозванного (1859);
• Орден Святого Александра Невского (1859);
• Орден Святой Анны 1-й ст. (1859);
• Орден Белого Орла (11.06.1865);
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (11.06.1865);
• Орден Святого Георгия 4-й ст. (03.10.1877);
• Орден Святого Владимира 3-й ст. (06.12.1907);
• Орден Святого Владимира 1-й ст. (23.05.1916);
• Георгиевское оружие (06.11.1914);
• Светло-бронзовая медаль в память русско-турецкой войны 1877-1878 гг.

Иностранные:

• Вюртембергский Орден Вюртембергской короны;
• Баденский Орден Верности;
• Мекленбург-Шверинский Орден Вендской короны;
• Французский Орден Почетного Легиона 1-й ст.;
• Прусский орден Pour le Mérite;
• Греческий Орден Спасителя;
• Гессен-Дармштадтский Орден Филиппа Великодушного 1-й ст.;
• Черногорский Орден Князя Даниила I 1-й ст.;
• Бухарский Орден Благородной Бухары золотая звезда украшенная бриллиантами;
• Бухарский орден Солнце Александра (Искандер-Салис);
• Датский Орден Слона 1-й ст.;
• Ольденбургский Орден Заслуг герцега Петра-Фридриха-Людвига (04.03.1893);
• Румынский Орден Звезды Румынии;
• Шведский Орден Серафимов (12.05.1908).

Членство в организациях

• Почётный член Санкт-Петербургской академии наук и член Французского института.
• Председатель Императорского Русского Исторического Общества
• Председатель Императорского Русского Географического Общества
• Председатель Помологического Общества.
• Состоял в тайном французском обществе «Биксио», а также, по мнению некоторых исследователей - в масонской «Великокняжеской Ложе» (Санкт-Петербург, после 1907 до 1917).

Труды

• «Князья Долгорукие» (1901);
• «Граф Павел Александрович Строганов» (1903);
• «Дипломатические сношения России и Франции 1808-1812», т. I-VII (1905-1908 - 1914);
• «Александр I» (1912);
• «Императрица Елизавета Алексеевна» (1908-1909);
• «Переписка императора Александра I с его сестрой великой княжной Екатериной Павловной» (1910);
• «Генерал-адъютанты императора Александра I» (1912);
• «Донесения австрийского посланника Лебцельтерна 1816-1826» (1913);
• «Русский некрополь в Париже»
• «Петербургский некрополь»
• «Московский некрополь»
• «Провинциальный некрополь»
• Русские портреты XVIII и XIX столетий. Издание Великого князя Николая Михайловича Романова (1905)

Великий князь, генерал адъютант, генерал от инфантерии, старший сын великого князя Михаила Николаевича. Родился 14 апреля 1859 г. В 1878 г. произведен в офицеры. Участвовал в русско турецкой войне 1877 1878 гг. Служил 10 лет в Кавалергардском… … Биографический словарь

Романов (1859 1919), великий князь, внук императора Николая I, историк, генерал от инфантерии (1913). Монографии по истории России 1 й четверти 19 в. В 1909 17 председатель русского исторического общества. После Октябрьской революции арестован, с … Современная энциклопедия

- (1859 1919) великий князь, внук императора Николая I, историк, генерал от инфантерии (1913), почетный член Петербургской АН (1898). Монографии по истории России 1 й четв. 19 в. В 1909 17 председатель Русского исторического общества. После… … Большой Энциклопедический словарь

- (1859 1919), великий князь, внук императора Николая I, историк, генерал от инфантерии (1913), почётный член Петербургской АН (1898). В 1909 1917 председатель Русского исторического общества. Труды по истории России 1 й трети 19 в.: Граф П. А.… … Русская история

Великий князь, сын великого князя Михаила Николаевича; род. 14 апреля 1859 г.; полковник, командир 16 гренадерского Мингрельского Его Имп. Высочества вел. кн. Дмитрия Константиновича полка, шеф 3 гвард. артиллерийской бригады и 82 пехотного… … Большая биографическая энциклопедия

- (1859 1919), великий князь, внук императора Николая I, генерал от инфантерии (1913), историк, почётный член Петербургской АН (1898). Монографии по истории России первой четверти XIX в. В 1909 17 председатель Русского исторического общества. После … Энциклопедический словарь

- (Романов) , русский великий князь, историк, председатель Русского исторического общества (1909 17). Сын Михаила Николаевича (См. Михаил Николаевич) (Романова). В 1884 1903 на военной службе. Стоял в… … Большая советская энциклопедия

Великий князь, сын вел. кн. Михаила Николаевича, род. 14 апр. 1859 г., полковник, командир 16 гренадерского Мингрельского Его Имп. Высочества вел. кн. Дмитрия Константиновича полка, шеф 3 гвард. артиллерийской бригады и 82 пехотного Дагестанского … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

- (Романов) (14.IV.1859 28.I.1919) рус. вел. князь, воен. деятель и историк. Пред. Рус. ист. об ва. Закончив Академию Генерального штаба, с 1884 по 1903 был на командных должностях в армии. С кон. 19 в. обратился к исследованию эпохи Александра I,… … Советская историческая энциклопедия

Николай Михайлович - (1859 1919) вел. кн., ст. сын вел. кн. Михаила Николаевича (см.), внук имп. Николая I, известный рус. историк, ген. адъютант, ген. от инфантерии, пред. Имп. Рус. Геогр. об ва, пред. Имп. Рус. Историч. об ва (1909 17). Способствовал учреждению в… … Российский гуманитарный энциклопедический словарь

Книги

• Николай Рубцов , Коняев Николай Михайлович. Впервые эта книга о замечательном русском поэте Николае Рубцове, лирике и провидце и своей судьбы, и судьбы нашей Родины, вышла в серии "ЖЗЛ" в 2001 году. Автор глубоко изучил и воспоминания…
• Николай Рубцов. Стихотворения , Рубцов Николай Михайлович. Николай Михайлович Рубцов (1936-1971) - замечательный поэт-лирик, провидец собственной судьбы, наследник классических традиций, получивший всенародное признание, верность отчему дому, Родине,…

Великий князь Николай Михайлович – историк и коллекционер

Русские великий князья из императорского дома Романовых внесли неоценимый вклад в российскую историю. Как правило, они занимали ответственные должности в государственном устройстве. Особо отличились великие князья на военной службе, на поприще науки и благотворительности. Не уступали им и женщины: многие великие княгини прославились на ниве культуры, меценатства, покровительства искусствам (1). Назовем лишь немногих: поэт Константин Константинович (К.Р. 1858–1915), пушкинист Олег Константинович (1892–1914), музейный деятель Георгий Михайлович (1863–1919), основатель русской авиации и нумизмат Александр Михайлович (1866–1933). Эта статья посвящена крупнейшему историку великому князю Николаю Михайловичу.

Великий князь Николай Михайлович родился в 1859 году в семье великого князя Михаила Николаевича (1832–1909). Отец его – четвертый сын императора Николая I, в 1857 году женился на принцессе Цецилии Баденской, в православии принявшей имя Ольги Федоровны (1839–1891). Отец Николая Михайловича прошел все ступени высшей карьеры: с 1855 года член Государственного совета, в 1862-м он был назначен Наместником на Кавказе, где сменил А.И. Барятинского, и пробыл в этой должности до 1881 года.

Наместничество его было твердым, но умиротворяющим, что принесло России много друзей среди мятежных горских племен. К началу его деятельности Шамиль уже был пленен (1859), но война продолжалась до 1864 года. Михаил Николаевич ранее участвовал в Крымской войне, за храбрость был награжден орденом святого Георгия IV степени. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов он был главнокомандующим Кавказской армии. В 1877 году получил орден святого Георгия I степени, а в 1878-м – чин генерал-фельдмаршала.

После окончания войны занял пост председателя Государственного совета (1881) и возглавлял его до 1905 года (2). Михаил Николаевич был истинным великим князем – благородным, требовательным, по-хорошему консервативным. Николай Михайлович был первым сыном в семье (3). По традиции семьи, Николай Михайлович стал военным. В русско-турецкой войне 1877–1878 годов он уже поручик конной артиллерии, отличился – за храбрость награжден орденом святого Георгия IV степени. После войны окончил Академию Генерального штаба и с 1884 по 1903 год занимал различные командные должности в армии: командир 16 гренадерского Мингрельского полка, шеф 13 артиллерийской бригады 82 пехотного Дагестанского полка, командующий Кавказской гренадерской дивизией (4). Дослужился до генерала от инфантерии, был назначен генерал-адъютантом свиты Николая II.

Но военная служба не прельщала Николая Михайловича. Его влекла российская история и история не вообще, но эпоха Александра I, самого интересного, на его взгляд, времени, когда происходил рост самосознания русского общества. В 1903 году он подает в отставку с военной службы и приобретает репутацию «опасного либерала», русского «принца Эгалитэ». Конечно, его воззрения были самого безобидного свойства, но он любил откровенно обо всем говорить в Яхт-клубе и поэтому в глазах придворных выглядел чуть ли не революционером. Особенно не нравились его разговоры императрице Александре Федоровне. Отношения между ними сильно обострились в конце 1916 года, когда был убит Распутин. Николая Михайловича высылают в его херсонское имение за подписание коллективного письма в защиту великого князя Дмитрия Павловича, одного из убийц Распутина (5).

В октябре 1917 года власть захватили большевики. В июле 1918-го Николай Михайлович вместе с великими князьями Павлом Александровичем, Дмитрием Константиновичем, Георгием Михайловичем был арестован, а 6 сентября все они объявлены заложниками. Заложничество – самый, пожалуй, варварский, страшный и подлый прием войны. Он всегда объявлялся военным преступлением, но большевики безнаказанно применяли его в течение всей гражданской войны. В данном случае великие князья не участвовали в гражданской войне, не были врагами советской власти (хотя и друзьями – тоже), вели совершенно мирный образ жизни. Всех четырех расстреляли в один день, причем солдатами, служившими Павлу Александровичу и хорошо его знавшими (он был командир Лейб-гвардии Конного полка). Причиной послужило убийство Леонидом Каннегисером председателя Петроградского ЧК Урицкого. Пока великие князья сидели в Петропавловской крепости, 15 августа 1918 года арестовали еще одного князя императорской крови – Гавриила Константиновича (1887–1955)(6). Ему повезло – он остался жив. Сильно болел, и это дало повод его жене настойчиво просить Горького, чтобы он ходатайствовал перед Зиновьевым и Лениным о разрешении Гавриилу Константиновичу лечиться за границей. Пока шли бесконечные переговоры об этом, князь Гавриил сидел на том же этаже, что и другие великие князья и впоследствии оставил самые подробные воспоминания о прожитых днях в тюрьме. Наконец князя выпустили, и он тут же уехал в Финляндию. Воспоминания о петропавловском заточении стоят того, чтобы их процитировать:
Встречи с моими дядями продолжались. Внешне они были всегда веселы и шутили со сторожами. Дядя Николай Михайлович (историк) часто выходил из своей камеры во время уборки, а иногда вечером, во время ужина, стоял у громадного подоконника в коридоре и между едой неизменно продолжал разговаривать и шутить со сторожами. Он был в защитной офицерской фуражке без кокарды и чесучовом пиджаке. Таким я его помню в последнее наше свидание в коридоре. Другие дяди почти не выходили из камер.

Помню, как дядя Николай Михайлович прислала мне в камеру свою книгу об утиной охоте. Он был большой охотник, и когда узнал, что я не охочусь, даже обругал меня. <…>

Однажды на прогулке один из сторожей сообщил нам, что убили комиссара Урицкого. <…> Скоро начались массовые расстрелы. А на одной из прогулок до нас дошло известие, что все мы объявлены заложниками (7)».

Наступило утро 29 января 1919 года. Великих князей вывели во двор крепости, дали возможность попрощаться, они прочитали молитву. Раздался залп. Зарыли их где-то во дворе Петропавловки, в безымянного могиле…

Как же случилось, что никто не подал голоса в защиту великих князей? Гибель их вообще прошла незаметно. Наиболее остро стоял вопрос о Николае Михайловиче – всемирно известном ученом, за него заступался Горький. Но Ленин ему ответил: «Революция не нуждается в историках» (8).

Великий князь Николай Михайлович был председателем Русского Исторического общества, возглавлял также Русское Географическое общество, Общество защиты и сохранения памятников искусства и старины, в 1913 году был избран почетным председателем Общества друзей Румянцевского музея. Остановимся кратко на трудах великого князя. Наиболее фундаментальным из них является «Император Александр I. Опыт исторического исследования» в 2-х томах (на французском языке. СПб., 1912. 2-е изд., 1914). Несмотря на обилие научной литературы об эпохе Александра I, эта книга явилась новым словом о «сфинксе, неразгаданном до гроба». Новизна ее состояла в том, что Николай Михайлович использовал много ранее недоступных материалов, хранящихся в секретных государственных архивах, на пользование которыми мог дать разрешение только император. Ему такое разрешение давалось. Естественно, доступ к закрытым архивам позволил по-иному взглянуть и проанализировать те или иные обстоятельства жизни Александра I. Следует упомянуть, что и все другие исследования александровской эпохи писались им с подобным изучением архивов и открыли много новых исторических фактов.

Чуть ранее этой, главной книги, появились труды «Дипломатические отношения России и Франции. 1800–1812» в 7-ми томах (СПб., 1905–1914). Здесь наибольший интерес представляет личная секретная и исключительно откровенная переписка брата с сестрой императора Александра I с великой княжной Екатериной Павловной, умнейшей женщиной, самой большой ненавистницей Наполеона, чуть не выданной за него замуж. «Императрица Елизавета Алексеевна» в 3-х томах (СПб., 1908–1909) представляет историю жизни влюбленной в Александра юной счастливой девушки, затем несчастной женщины. Это, по сути дела, жизнь в письмах (по-французски) к мужу, матери, свекрови и еще многим другим, раскрывающим нам чуткую, ранимую натуру. «Генерал-адъютанты Императора Александра I» (СПб., 1913) – очень интересная работа, рассказывающая об управлении армией в новых условиях. Институт этот был очень молодой, но в наполеоновскую войну сыграл важную роль. Были еще труды о князьях Долгоруких (СПб., 1902) и графах Строгановых (СПб., 1903, в 3-х томах), о Военной галерее Зимнего дворца (СПб., 1912) и многие другие.

С 1906 года Николай Михайлович заинтересовался русскими и зарубежными некрополями. По его мысли, кладбище есть обитель вечного упокоения и, если их хорошо изучить, то они могут приоткрыть много интересного: истинные даты жизни, обстоятельства смерти, чины и ордена. Николай Михайлович внес огромный вклад, издав описание трех главнейших некрополей: Московского (СПб., 1907–1908, в 3-х томах), Петербургского (СПб., 1912–1913, в 4-х томах) и Парижского, вернее его русской части (1915) в одном томе (работа не была окончена) (9). Замышлял он и «Русский провинциальный некрополь» во многих томах, но революция разрушила эти планы, как и сами кладбища.

В 1904 году Сергей Павлович Дягилев задумал «грандиозную и неповторимую» выставку русского портрета за 200 лет его существования (1700–1900). Подготовка началась за год. С.П. Дягилев ездил по провинции, осматривал старые усадьбы и коллекции, выявил около 4000 портретов. Н.Н. Врангель описывал старые собрания в Петербурге. А.Н. Бенуа изучил дворцовые коллекции. И.Э. Грабарь, достаточно хорошо знавший московские собрания, рекомендовал их на выставку. Работа кипела, нужно было только выбрать кого-то из «августейших», кто бы дал этому предприятию имя. Выбор пал на великого князя Николая Михайловича, который уговорил Николая II взять выставку под высочайшее покровительство, а сам стал председателем выставочного комитета. Он предоставил свой дворец в полное распоряжение выставочного комитета, разрешил направлять портреты из провинции на его адрес. Написал около 800 собственноручных писем с просьбой представить картины на выставку. Конечно, владельцам портретов лестно было получить такое письмо от великого князя, и они охотно давали работы (10). Сам Николай Михайлович предоставил на выставку 8 портретов (11).

Таврическая выставка открылась 6 марта 1905 года и закрылась 26 сентября. На ней экспонировалось 2286 портретов, около 300 портретов не вошло в экспозицию «за полным отсутствием места». Отзывы прессы были восторженные, даже В.В. Стасов, давний и непримиримый противник Дягилева, писал о выставке, что она «превосходит все прежние выставки количеством материала… Для того, чтобы справиться со всем этим, нужна большая энергия, настойчивость, бесконечное терпение. Главный распорядитель г. Дягилев заслуживает за все это величайшего одобрения и признательности» (12). Все портреты Таврической выставки были сфотографированы и частично опубликованы в издании великого князя Николая Михайловича «Русские портреты XVIII и XIX столетий» в 5-ти томах (СПб., 1905–1909).

Раздавались голоса, что великий князь присвоил коллективный труд многих, но это не так. На титульном листе стоят слова «издание великого князя», то есть он выступает не автором, а издателем, что далеко не одно и то же. В издание вошли 1087 портретов. Биографические справки к портретируемым писали сотрудники Николая Михайловича по Русскому Историческому обществу. Эти биографии представляют необычайный интерес, так как составлены по архивным данным, по мемуарам и семейным преданиям. Пятитомное собрание «Русских портретов…» – нестареющий памятник отечественной культуре и быту двух замечательных столетий. Недаром в 1999 году было предпринято полное переиздание этого труда (в несколько уменьшенных размерах). Таврическая выставка 1905 года постоянно «работает», ибо ни один исследователь русского портрета не обходится без обращения к ее материалам. Это памятник и ее устроителям – С.П. Дягилеву, Николаю Михайловичу, Н.Н. Врангелю, А.Н. Бенуа, В.Н. Аргутинскому-Долгорукому, М.П. Яремичу, А.А. Трубникову и сотням коллекционеров.

Критика очень благожелательно встретила «Русские портреты…». В них действительно было очень мало ошибок и промахов, без чего в таком огромном издании не обойтись. Портреты Таврической выставки были сфотографированы в нескольких комплектах. Один комплект делали С.П. Дягилеву для задуманного им «Словаря портретов» (издание не состоялось)(13), второй – для фотоархива Николая Михайловича, о котором мы будем говорить ниже; третий – для П.П. Вейнера. 80 репродукций вышли в издательстве Общины святой Евгении (14). Позднее сделали еще два комплекта: для Русского музея императора Александра III в Санкт-Петербурге и Императорского Российского Исторического музея имени императора Александра III в Москве (15). Наступил 1908 год. Журнал «Старые годы» и ряд собирателей, обладавших замечательными частными коллекциями старой западноевропейской живописи, решили устроить выставку старинных картин, никогда до этого не выставлявшихся. Таких произведений набралось 463, среди которых были шедевры мирового масштаба: «Мадонна» Леонардо да Винчи, «Голова Христа» Рембрандта, «Похищение Европы» Лоррена, «Смерть Клеопатры» Тьеполо, «Мария Магдалина» Перуджино, «Бегство в Египет» Патинира и еще сотни и сотни превосходнейших шедевров. Великий князь Николай Михайлович на выставку предоставил 8 работ. На открытии выставки сложилась нервная обстановка. Академик живописи М.П. Боткин запретил открытие, придравшись к несущественной неисправности электропроводки. Барон Н.Н. Врангель, генеральный комиссар выставки, дал ему пощечину. Был вызван полицеймейстер и выставку, не успев открыть, закрыли. Устроители понесли огромные потери (П.П. Вейнер, например, потерял 20 000 рублей), а Врангель отсиживал двухмесячное заключение в тюрьме (16).

А в 1912 году журналом «Аполлон» и Французским институтом в Санкт-Петербурге была устроена блестящая выставка «Сто лет французской живописи» (1812–1912)». Почетным президентом ее вновь был избран великий князь Николай Михайлович. В комитет входило множество известнейших французских ученых, министров, послов: с русской стороны князь В.Н. Аргутинский-Долгоруков, А.Н. Бенуа, П.П. Вейнер, В.А. Верещагин, С.М. Волконский, В.П. Зубов, И.А. Морозов, Д.И. Толстой, С.А. Щербатов и ряд других крупнейших деятелей культуры.

Барон Н.Н. Врангель хотя и не входил в оргкомитет выставки, принимал в ней самое активное участие. «Врангель разрабатывал генеральную идею экспозиции, ее пространственное решение, руководил процессом оформления отделов и, что еще более важно, определял состав экспонентов»17. В письме к П.Д. Эттингеру от 7.12.1911 он писал: «Дело в том, что покончив с Парижем, откуда к нам уже выехали 400 картин и 2000 рисунков, я принимаюсь за охоту по французским картинам, находящимся в России. Хотя немного, но кое-что, может быть, найду.

На днях, просматривая каталог картин Брокара в Москве, мне попался ряд французских имен, весьма для меня интересных: Диаз, Делакруа, Бомонт, Изабе, два Герарда, два Демарна, пять Свебахов, Белланж, Прюдон, Раффе. Можно ли этому верить? Очень бы хотелось знать Ваше на сей счет мнение. <…> Если у него есть картины, достойные выставки, я попрошу Великого Князя Николая Михайловича написать Брокару письмо с просьбой прислать эти картины на нашу выставку» (18).

Одной из главных задач выставки было показать преемственность и связь современных течений с заветами учителей: Давида, Энгра, Коро, Манэ, Дега, Ренуара, Монэ, Гогена и Сазанна. Много внимания уделялось и россике. На выставке экспонировались 929 работ, в том числе 25 скульптур Родена, Бари, Майоля, Бурделя. Из художников прекрасно были представлены Ренуар (23 работы), Милле (10 работ), Марке (7 работ), Мане (10 работ, среди них потрясающий «Бар в Фоли-Бержер», 1882 г.), Курбе (26 работ), Коро (22 работы), Жерико (7 работ), Делакруа (19 работ), Моне (9 работ) и Сезанн (16 работ) (19). Это была настоящая галерея великой французской живописи, недаром за нее многие члены комитета получили высший орден Франции «Почетный легион».

Николай Михайлович представил на выставку 28 произведений, в преобладающем большинстве это были портреты. К выставке он роскошно издал под своей редакцией «Военную галерею 1812 года» (СПб., 1912) с изображениями фототипий всех 332 генералов-участников антинаполеоновской войны 1812–1815 годов. Эта большая книга является последним памятником героической борьбы, презназначенная увековечить русский патриотизм. После революции дело не пошло дальше небольших книжечек и фальсифицированной истории Отечественной войны 1812 года, взрывом могил героев на Бородинском поле и т.п.

В 1915 году в журнале «Столица и усадьба» (№ 36–37) вышла посмертная статья барона Н.Н. Врангеля «Русские люди в собрании Великого Князя Николая Михайловича». Произведение это – прощальная песнь автора, посвященная красоте искусства, ушедшим людям, которым так хорошо жилось в XVIII и XIX веках в уютной дворянской семье, от которой остались лишь бабушкины сказки. Несмотря на печальную эссеистичность, статья очень информативна и называет почти сотню имен. В самый разгар мировой войны Врангель пишет: «И странно сказать, что в эпоху ужасов и скорби, в дни тяжелых потерь, в дни, когда у каждого из нас есть кто-либо родственный или близкий, ушедший навеки, как-то еще острее и болезненнее ощущается все это умершее прошедшее» (20). Эти слова звучат реквиемом и самому себе, и Николаю Михайловичу, ибо жить ему оставалось менее четырех лет; Врангелю «повезло» – он «вовремя» умер…

Статья «Русские люди» снабжена целым рядом чудесных фотографий, изображающих кабинет великого князя. Все пространство стен, квадратные колонны, передвижные витрины наполнены дивными миниатюрами, портретами, акварелями. Я их насчитал около трех сотен, а в наших музеях сейчас единицы. Где остальное? Старые эрмитажники (В.М. Глинка, М.В. Доброклонский) говорили, что после национализации собрания Николая Михайловича в 1922 году многие вещи, особенно миниатюры, оказались на аукционе в Лондоне (21). Портретная коллекция Николая Михайловича в 1915 году была довольно велика, она насчитывала по литературным источникам 110 произведений живописи (скульптурное собрания установить не удалось). Коллекция являлась как бы продолжением научных исследований автора, иллюстрацией к его трудам. Основное место в нем занимали исторические деятели: Наполеон, Талейран, Мюрат, Макдональд, Веллингнот и другие. Русские люди в собрании великого представлены всеми слоями общества: императорами, министрами, военачальниками, рядовыми дворянами, кончая лейб-кучером Ильей Байковым. Преобладали работы западных мастеров: Лоуренса, Виже-Лебрен, Греза, Герена, Лефевра, Верне, Барбье, Ризенера, Дэна, Рю, Лампи, Буальи. Русские мастера были представлены произведениями А.П. и К.П. Брюлловых, П.Ф. Соколова, имелись единичные работы Р.Г. Судковского. Завершала это необычное собрание прекрасная подборка портретной миниатюры.

Важное значение имел фотоархив, насчитывавший около 3000 портретов. Более половины из них вошли в «Русские портреты», «Военную галерею» и другие работы. Но много осталось и неопубликованного. Вообще судьба этого архиценного фотоархива весьма неясна, он даже не вынесен в опись эрмитажного собрания22. Коллекцию Николая Михайловича национализировали в 1922 году, но некоторые ее экспонаты поступали в музеи из Госфонда еще в 1927-м. Это объясняется тем, что в Петербурге было собрано огромное количество сокровищ, и их разбирали в течение пяти-семи лет. А в 1928 году Госфонд закрыли совсем – брать уже было нечего! В настоящее время от великолепного собрания Николая Михайловича остались жалкие остатки: 14 картин в Эрмитаже, 3 картины в ГРМ, 2 миниатюры в Русском музее и 6 – в Эрмитаже. О количестве фотоархивов в Санкт-Петербурге и Москве полных данных нет, но думаем, они сохранились целиком.

…В начале января 1919 года Николай Михайлович посылает из камеры прошение, в котором сообщает, что он пишет большую работу о Сперанском, несмотря на тяжелые условия и недостаток материала. Он просит вернут ему свободу. Дать отдохнуть. А затем готов взять на себя какую угодно работу по специальности. Никаких коварных замыслов против советской власти он не имел и не имеет… (23) Это вероятно последнее письмо великого гражданина и великого историка.

Автор приносит искреннюю признательность Анне Георгиевне Обрадович (Санкт-Петербург), Николаю Николаевичу Никулину (Санкт-Петербург), Сергею Алексеевичу Сапожникову и Андрею Леонидовичу Кусакину (Москва) за предоставленные редкие материалы по биографии Великого Князя.

Примечания

1. Из женщин романовской семьи величайшего уважения заслуживают великие княгини Елизавета Федоровна (1865–1918), сестра последней императрицы, прославленная русской православной Церковью в сонме святых: умница и «вечный» враг Наполеона Екатерина Павловна (1788–1819), жена принца Ольденбургского; учредитель Русского музыкального общества и первой общины сестер милосердия Елена Павловна (1806–1873), жена великого князя Михаила Павловича; жена великого герцога Веймарского Мария Павловна (1786–1859), друг Гете; коллекционер Екатерина Михайловна, принцесса Саксен-Альтенбургская (1827–1894); президент Академии художеств Мария Павловна (1854–1923); принцесса Ольденбургская Евгения Максимилиановна (1854–1925), попечительница комитета о сестрах Красного Креста, основательница Максимилиановской лечебницы.
2. Епанчин Н.А. На службе трех императоров. М., 1996. С. 530; Российский архив. М., 1991. Т. 1. С. 322.
3. За ним последовали Анастасия Михайловна (1861–1929), Михаил Михайлович (1861–1929), Георгий Михайлович (1863–1919), Сергей Михайлович (1865–1918), Александр Михайлович (1866–1933), Алексей Михайлович (1875–1895).
4. Марченко Н. Именитые россияне. По страницам издания великого князя Николая Михайловича «Русские портреты XVIII и XIX столетий // Мир музея. 1992. № 1/123. С. 44; Шербатов С. Художник в ушедшей России. М., 200. С. 561.
5. Волков А.А. Около царской семьи. М., 1993. С. 63.
6. Такой титул ему полагался как правнуку императора Николая I. Впоследствии, в эмиграции, глава императорского дома в изгнании Владимир Кириллович в 1918 году пожаловал его титулом Великого Князя.
7. Великий князь Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. Из хроники нашей семьи. СПб. – Дюссельдорф. 1993. С. 151–154.
8. Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. М., 2001. С. 315.
9. Русский некрополь в Париже обследовал В.М. Андерсон.
10. Сергей Дягилев и русское искусство. М., 1982. Т. 1. С. 383.
11. Дягилев С.П. Список портретов, отобранных для историко-художественной выставки 1905 года в общественных и частных собраниях г. С-Петербурга. СПб., 1905. С. 362.
12. Цит. по: Сергей Дягилев и русское искусство. Т. 1. С. 386.
13. Хранящийся в ГТГ комплект происходит из коллекции Дягилева, которую он продал, когда перестал заниматься русским портретом (в 1913 году?).
14. Наличие их в каталоге к выставке (М.: «Издательство Общины св. Евгении – Комитет популяризации художественных изданий», 1990) не отмечено.
15. Ныне: Государственный Русский музей и Государственный Исторический музей.
16. Маковский С. На Парнасе Серебряного века. М., 2000. С. 470–471; Банников А.П. Несостоявшаяся выставка // Панорама искусств – 7. М., 1984. С. 284–294; Лаврухина И.А. Обстоятельства создания последних глав «Истории скульптуры»: Эпизод творческой биографии Н.Н. Врангеля // Русское искусство Нового времени: Исследования и материалы. Сборник статей. Отв. Ред. И.В. Рязанцев. М., 2000. С. 185–194.
17. Лаврузина И.А. Барон Н.Н. Врангель и его вклад в изучение русского искусства XVIII – первой половины XIX века. Автореферат кандидатской диссертации. СПб., 2000. С. 19.
18. Эттингер П.Д. Статьи. Из переписки. Воспоминания современников. М., 1989. С. 128.
19. Выставка «Сто лет французской живописи. 1812–1912». Каталог. СПб., 1912.
20. Врангель Н.Н. Русские люди в собрании Великого Князя Николая Михайловича // Столица и усадьба. 1915. № 36–37. С. 4.
21. Глинка В.М. К методике определения личностей, изображенных на портретах, и датировки произведений искусства по форме одежды и орденским знакам // Геральдика: материалы и исследования. Сборник научных трудов. Л., Государственный Эрмитаж, 1983. С. 90. Прим. 5 (сообщение М.В. Доброклонского).
22. Маришкина В.Ф. Фотоархив Государственного Эрмитажа. Справочник-путеводитель. СПб., 1992.
23. Великий князь Николай Михайлович. Письмо из заключения // Наше наследие. 1992. № 25. С. 87. Точная дата расстрела, согласно справки Генеральной Прокуратуры РФ № 13/1100–97 ст. 19.06.99, неизвестна.

Анатолий Банников