Иван Сергеевич Тургенев

«Уездный лекарь»

Краткое изложение

Однажды осенью, возвращаясь с охоты, я заболел. Лихорадка застала меня в гостинице уездного города. Я послал за доктором. Уездный лекарь оказался человеком небольшого роста, худеньким и черноволосым. Мы разговорились, и он рассказал мне историю, которую я и привожу здесь.

Однажды, в великий пост, доктора позвали к больной. Была она дочерью бедной помещицы, вдовы, и жила в 20 вёрстах от города. Дорога была адская, и доктор с трудом добрался до маленького, крытого соломой домика. Старушка-помещица сразу же провела доктора к больной, за которой ухаживали две её сестры. Заболевшей девушке было лет 20. Проводя необходимые процедуры, доктор заметил, что его пациентка — редкая красавица.

После того, как больная уснула, уставшего доктора напоили чаем и уложили спать, но ему не спалось. Наконец он не выдержал и пошёл взглянуть на пациентку. Девушка не спала, у неё снова началась горячка и бред. На другой день больной не полегчало. Доктор почувствовал к ней сильное расположение и решил остаться. Семейство это доктору тоже нравилось. Люди они были бедные, но на редкость образованные. Отец у них был человек учёный, сочинитель. Книги были единственным богатством, которое он оставил семье. Доктора полюбили как родного.

Между тем сделалась страшная распутица, даже лекарство из города доставлялось с трудом. Больная всё не поправлялась. Так проходило день за днём. Больная, Александра Андреевна, вскоре почувствовала к доктору дружеское расположение, которое принимала за любовь. Между тем ей становилось всё хуже. Всё семейство испытывало к доктору слепое доверие, которое тяжким грузом ложилось на его плечи. Ночи напролёт он просиживал у постели Александры, развлекал её, вёл с ней долгие разговоры. Лекарство она принимала только из его рук.

Постепенно доктор начал понимать, что девушка не выживет. Александра тоже это понимала. Однажды ночью она заставила доктора сказать ей правду и сказала, что любит его. Доктор понимал, что это не так — девушке было страшно умирать в 25 лет, не испытав любви. Александра поцеловала доктора, и он не устоял. Она прожила ещё три дня и три ночи, и каждую ночь доктор проводил с ней. В последнюю ночь в комнату вошла мать, и Александра сказала ей, что обручена с доктором.

На следующий день девушка умерла. С тех пор доктор успел жениться на ленивой и злой купеческой дочери с большим приданым. Пересказала Юлия Песковая

Повествование автор начинает с рассказа о том, как однажды осенью во время возвращения с охоты заболел. Лихорадка застала его в гостинице небольшого уездного городка, и лечиться пришлось у местного доктора. Лекарь оказался невысоким, худеньким и темноволосым человеком. Они разговорились, и доктор рассказал следующую историю.

Однажды в период Великого поста его позвали к одной больной. Это была дочь бедной вдовы-помещицы, жившей в 20 вёрстах от города. Из-за плохой дороги доктор с трудом смог до них добраться. Его сразу же провели к больной, за которой присматривали две сестры. Девушке было около 20 лет, и во время проведения необходимых процедур лекарь заметил, что она редкая красавица.

Как только пациентка задремала, уставшего лекаря напоили чаем и устроили на ночлег, однако ему совсем не спалось. Не выдержав, он пошёл взглянуть на больную. Девушка не спала, она снова мучилась от горячки и бреда. Не полегчало ей и на другой день.

Почувствовав к девушке сильное расположение, доктор решил остаться. Да и эта семья ему тоже нравилась. Они хоть были людьми бедными, но очень образованными. Отец при жизни был учёным человеком, сочинителем, и единственным богатством, что он оставил семье, являлись книги. К доктору тоже относились, словно к родному.

Больной не становилось лучше. Так прошло несколько дней. Пациентка, Александра Андреевна, начала чувствовать к лекарю дружеское расположение, что принимала за любовь. Однако её здоровье ухудшалось. Всё семейство слепо доверяло доктору слепое доверие, и это доверие его очень тяготило и расстраивало. Он целыми ночами просиживал у кровати девушки, развлекая её, ведя с ней продолжительные разговоры. Она же принимала лекарство только из его рук.

Со временем лекарь начал понимать, что Александра не выживет. Она тоже понимала это. Однажды ночью девушка уговорила доктора сказать всю правду и призналась в любви. Доктор понимал, что её слова неправдивы - девушке просто страшно умирать, не испытав любви. Она поцеловала доктора, а он не смог устоять. Александра прожила ещё 3 дня и 3 ночи, и всё это время лекарь проводил в её комнате. В последнюю ночь вошла мать, и девушка сообщила ей, что обручена с доктором.

Александра скончалась на следующий день. А доктор позже женился на очень злой и ленивой дочери богатого купца.

Скачать.fb2

Стоимость доступа составляет 20 рублей (включая НДС) за 1 день или 100 за 30 дней для абонентов ПАО «МегаФон». Продление доступа происходит автоматически, посредством подписки. Для отказа от предоставления Подписки на услугу отправьте SMS-сообщение со словом «СТОП6088» на номер «5151» для абонентов ПАО «МегаФон». Сообщение бесплатно в домашнем регионе.
Служба технической поддержки ООО «Информпартнер»: 8 800 500-25-43 (звонок бесплатный), e-mail: [email protected].
Правила подписки Управление подпиской

Рассказ Ивана Сергеевича Тургенева "Уездный лекарь" - это история о возвращении осенней порой с полей рассказчика, который вынужден был разместиться в гостинице одного из уездных городов. Причиной этому стала сильная лихорадка. Получив рекомендации от местного лекаря, он принялся их выполнять. Рассказчик был рад интересному собеседнику, оставшемуся на ночь, который передал случай, произошедший во время Великого поста ранней весенней порой.

Однажды за помощью к лекарю через записку обратилась пожилая вдова, дочь которой была тяжело больна. Чувство долго не позволило ему отказаться ехать даже по размытой дороге. Опасным путем он доехал до скромного жилища, покрытого соломой, находящегося в двадцати километрах от города.

Больной оказалась молодая красивая девушка двадцати пяти лет по имени Александра Алексеевна, которая сразу привлекла внимание доктора томным взглядом.

Благодаря лекарствам, через некоторое время девушка пошла на поправку. Беспокойный доктор продолжал ухаживать за больной. Растаявший на дорогах снег затруднял движение лошадей, поэтому лекарства из города доставлялись не в срок. Однажды, когда все легли спать, он решил узнать о состоянии девушки. Застав Александру в бреду, Трифон понял, что болезнь не проходит. Приезжему было уютно в небогатой, но гостеприимной семье, которая, получив в наследство от отца книги, была образованной и порядочной. Проводя немало времени с дочкой помещицы, лекарь начал осознавать, что незаметно жалость к девушке переросла в любовь. Теперь почти все время мужчина проводил в горнице рядом с Александрой, развлекая ее интересными историями. Но с каждым днем его не покидало неприятное чувство, что девушка может умереть. Ее состояние ухудшалось, поэтому доктор распорядился подготовить священника.

В одну из ночей Александра признается лекарю в любви. Ощущая себя самым счастливым человеком, он отвечает ей взаимностью. Но неизвестность и болезнь не дают ему покоя. Он прикладывает все силы, чтобы излечить горячку. Но девушка умирает. Далее Трифон рассказывает о дальнейшей своей судьбе. Он женится на богатой дворянке, но этот брак оказывается не по любви.

Рассказ И. С. Тургенева "Уездный лекарь" учит не упускать свое счастье, вовремя исправлять ошибки, чтобы не сожалеть об этом в будущем. Ведь ничто не сможет заменить семейное счастье, построенное на взаимных чувствах.

Картинка или рисунок Уездный лекарь

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

• Краткое содержание Горе одному Дубова

  Эта история рассказывается в двух книгах романа. О детстве главного героя Леши Горбачева говорится в книге "Сирота". Мальчик потерял родителей на войне, попал в детский дом. В книге

• Краткое содержание Тринадцатая сказка Сеттерфилд

  Действия романа разворачиваются вокруг нескольких женщин: известной писательницы Виды Винтер, её сестёр и главной героини Маргарет Ли, которая работает в библиотеке своего отца и с ума сходит по французским романам

• Краткое содержание Паустовский Желтый свет

  Под желтым светом в очерке Паустовского подразумеваются осенние листья, от которых исходит солнечное сияние. Автор с особым чувством повествует о таинстве, происходящем осенью в природе

• Краткое содержание Куприн Поединок

  Шестая рота заканчивает занятия и офицеры, младшие по званию, пытаются соревноваться, кто ловчее всех срубит чучело из глины. Начинает подпоручик Григорий Ромашов. Он плохо знает дело, поэтому у него ничего не выходит.

• Краткое содержание Детство в Архангельске Шергина

  В рассказе описывается жизнь и детство одного мальчика и его матери. Его мать родилась в Соломбале и звали ее Анной. Ее отец руководил мастерским, где на заказ делали паруса для верфи

Annotation

«Редко соединялись в такой степени, в таком полном равновесии два трудно сочетаемых элемента: сочувствие к человечеству и артистическое чувство», - восхищался «Записками охотника» Ф.И. Тютчев. Цикл очерков «Записки охотника» в основном сложился за пять лет (1847-1852), но Тургенев продолжал работать над книгой. К двадцати двум ранним очеркам Тургенев в начале 1870-х годов добавил еще три. Еще около двух десятков сюжетов осталось в набросках, планах и свидетельствах современников.

Натуралистические описания жизни дореформенной России в «Записках охотника» перерастают в размышления о загадках русской души. Крестьянский мир прорастает в миф и размыкается в природу, которая оказывается необходимым фоном едва ли не каждого рассказа. Поэзия и проза, свет и тени переплетаются здесь в неповторимых, причудливых образах.

Иван Сергеевич Тургенев

Иван Сергеевич Тургенев

УЕЗДНЫЙ ЛЕКАРЬ

Однажды осенью, на возвратном пути с отъезжего поля, я простудился и занемог. К счастью, лихорадка застигла меня в уездном городе, в гостинице; я послал за доктором. Через полчаса явился уездный лекарь, человек небольшого роста, худенький и черноволосый. Он прописал мне обычное потогонное, велел приставить горчичник, весьма ловко запустил к себе под обшлаг пятирублевую бумажку, причем, однако, сухо кашлянул и глянул в сторону, и уже совсем было собрался отправиться восвояси, да как-то разговорился и остался. Жар меня томил; я предвидел бессонную ночь и рад был поболтать с добрым человеком. Подали чай. Пустился мой доктор в разговоры. Малый он был неглупый, выражался бойко и довольно забавно. Странные дела случаются на свете: с иным человеком и долго живешь вместе и в дружественных отношениях находишься, а ни разу не заговоришь с ним откровенно, от души; с другим же едва познакомиться успеешь - глядь, либо ты ему, либо он тебе, словно на исповеди, всю подноготную и проболтал. Не знаю, чем я заслужил доверенность моего нового приятеля, - только он, ни с того ни с сего, как говорится, «взял» да и рассказал мне довольно замечательный случай; а я вот и довожу теперь его рассказ до сведения благосклонного читателя. Я постараюсь выражаться словами лекаря.

Вы не изволите знать, - начал он расслабленным и дрожащим голосом (таково действие беспримесного березовского табаку), - вы не изволите знать здешнего судью, Мылова, Павла Лукича?.. Не знаете… Ну, все равно. (Он откашлялся и протер глаза.) Вот, изволите видеть, дело было этак, как бы вам сказать - не солгать, в Великий пост, в самую ростепель. Сижу я у него, у нашего судьи, и играю в преферанс. Судья у нас хороший человек и в преферанс играть охотник. Вдруг (мой лекарь часто употреблял слово: вдруг) говорят мне: человек ваш вас спрашивает. Я говорю: что ему надобно? Говорят, записку принес, - должно быть, от больного. Подай, говорю, записку. Так и есть: от больного… Ну, хорошо, - это, понимаете, наш хлеб… Да вот в чем дело: пишет ко мне помещица, вдова; говорит, дескать, дочь умирает, приезжайте, ради самого Господа Бога нашего, и лошади, дескать, за вами присланы. Ну, это еще все ничего… Да, живет-то она в двадцати верстах от города, а ночь на дворе, и дороги такие, что фа! Да и сама беднеющая, больше двух целковых ожидать тоже нельзя, и то еще сумнительно, а разве холстом придется попользоваться да крупицами какими-нибудь. Однако долг, вы понимаете, прежде всего: человек умирает. Передаю вдруг карты непременному члену Каллиопину и отправляюсь домой. Гляжу: стоит тележчонка перед крыльцом; лошади крестьянские - пузатые-препузатые, шерсть на них - войлоко настоящее, и кучер, ради уваженья, без шапки сидит. Ну, думаю, видно, брат, господа-то твои не на золоте едят… Вы изволите смеяться, а я вам скажу: наш брат, бедный человек, все в соображенье принимай… Коли кучер сидит князем, да шапки не ломает, да еще посмеивается из-под бороды, да кнутиком шевелит - смело бей на две депозитки! А тут, вижу, дело-то не тем пахнет. Однако, думаю, делать нечего: долг прежде всего. Захватываю самонужнейшие лекарства и отправляюсь. Поверите ли, едва дотащился. Дорога адская: ручьи, снег, грязь, водомоины, а там вдруг плотину прорвало - беда! Однако приезжаю. Домик маленький, соломой крыт. В окнах свет: знать, ждут. Вхожу. Навстречу мне старушка почтенная такая, в чепце. «Спасите, - говорит, - умирает». Я говорю: «Не извольте беспокоиться… Где больная?» - «Вот сюда пожалуйте». Смотрю: комнатка чистенькая, а углу лампада, на постеле девица лет двадцати, в беспамятстве. Жаром от нее так и пышет, дышит тяжело - горячка. Тут же другие две девицы, сестры, - перепуганы, в слезах. «Вот, говорят, вчера была совершенно здорова и кушала с аппетитом; поутру сегодня жаловалась на голову, а к вечеру вдруг вот в каком положении…» Я опять-таки говорю: «Не извольте беспокоиться», - докторская, знаете, обязанность, - и приступил. Кровь ей пустил, горчичники поставить велел, микстурку прописал. Между тем я гляжу на нее, гляжу, знаете, - ну, ей-Богу, не видал еще такого лица… красавица, одним словом! Жалость меня так и разбирает. Черты такие приятные, глаза… Вот, слава Богу, успокоилась; пот выступил, словно опомнилась; кругом поглядела, улыбнулась, рукой по лицу провела… Сестры к ней нагнулись, спрашивают: «Что с тобою?» - «Ничего», - говорит, да и отворотилась… Гляжу - заснула. Ну, говорю, теперь следует больную в покое оставить. Вот мы все на цыпочках и вышли вон; горничная одна осталась на всякий случай. А в гостиной уж самовар на столе, и ямайский тут же стоит: в нашем деле без этого нельзя. Подали мне чай, просят остаться ночевать… Я согласился: куда теперь ехать! Старушка все охает. «Чего вы? - говорю. - Будет жива, не извольте беспокоиться, а лучше отдохните-ка сами: второй час». - «Да вы меня прикажете разбудить, коли что случится?» - «Прикажу, прикажу». Старушка отправилась, и девицы также пошли к себе в комнату; мне постель в гостиной постлали. Вот я лег, - только не могу заснуть, - что за чудеса! Уж на что, кажется, намучился. Все моя больная у меня с ума нейдет. Наконец не вытерпел, вдруг встал; думаю, пойду посмотрю, что делает пациент? А спальня-то ее с гостиной рядом. Ну, встал, растворил тихонько дверь, а сердце так и бьется. Гляжу: горничная спит, рот раскрыла и храпит даже, бестия! а больная лицом ко мне лежит и руки разметала, бедняжка! Я подошел… Как она вдруг раскроет глаза и уставится на меня!.. «Кто это? кто это?» Я сконфузился. «Не пугайтесь, - говорю, - сударыня: я доктор, пришел посмотреть, как вы себя чувствуете». - «Вы доктор?» - «Доктор, доктор… Матушка ваша за мною в город посылали; мы вам кровь пустили, сударыня; теперь извольте почивать, а дня этак через два мы вас, даст Бог, на ноги поставим». - «Ах, да, да, доктор, не дайте мне умереть… пожалуйста, пожалуйста». - «Что вы это, Бог с вами!» А у ней опять жар, думаю я про себя; пощупал пульс: точно, жар. Она посмотрела на меня - да как возьмет меня вдруг за руку. «Я вам скажу, почему мне не хочется умереть, я вам скажу, я вам скажу… теперь мы одни; только вы, пожалуйста, никому… послушайте…» Я нагнулся; придвинула она губы к самому моему уху, волосами щеку мою трогает, - признаюсь, у меня самого кругом пошла голова, - и начала шептать… Ничего не понимаю… Ах, да это она бредит… Шептала, шептала, да так проворно и словно не по-русски кончила, вздрогнула, уронила голову на подушку и пальцем мне погрозилась. «Смотрите же, доктор, никому…» Кое-как я ее успокоил, дал ей напиться, разбудил горничную и вышел.

Тут лекарь опять с ожесточеньем понюхал табаку и на мгновение оцепенел.

Однако, - продолжал он, - на другой день больной, в противность моим ожиданиям, не полегчило. Я подумал, подумал и вдруг решился остаться, хотя меня другие пациенты ожидали… А вы знаете, этим неглижировать нельзя: практика от этого страдает. Но, во-первых, больная действительно находилась в отчаянии; а во-вторых, надо правду сказать, я сам чувствовал сильное к ней расположение. Притом же и все семейство мне нравилось. Люди они были хоть и неимущие, но образованные, можно сказать, на редкость… Отец-то у них был человек ученый, сочинитель; умер, конечно, в бедности, но воспитание детям успел сообщить отличное; книг тоже много оставил. Потому ли, что хлопотал-то я усердно около больной, по другим ли каким-либо причинам, только меня, смею сказать, полюбили в доме, как родного… Между тем распутица сделалась страшная: все сообщения, так сказать, прекратились совершенно; даже лекарство с трудом из города доставлялось… Больная не поправлялась… День за день, день за день… Но вот-с… тут-с… (Лекарь помолчал.) Право, не знаю, как бы вам изложить-с… (Он снова понюхал табаку, крякнул и хлебнул глоток чаю.) Скажу вам без обиняков, больная моя… как бы это того… ну, полюбила, что ли, меня… или нет, не то чтобы полюбила… а впрочем… право, как это, того-с… (Лекарь потупился и покраснел.)

Нет, - продолжал он с живостью, - какое полюбила! Надо себе наконец цену знать. Девица она была образованная, умная, начитанная, а я даже латынь-то свою позабыл, можно сказать, совершенно. Насчет фигуры (лекарь с улыбкой взглянул на себя) также, кажется, нечем хвастаться. Но дураком Господь Бог тоже меня не уродил: я белое черным не назову; я кое-что тоже смекаю. Я, например, очень хорошо понял, что Александра Андреевна - ее Александрой Андреевной звали - не любовь ко мне почувствовала, а дружеское, так сказать, расположение, уважение, что ли. Хотя она сама, может быть, в этом отношении ошибалась, да ведь положение ее было какое, вы сами рассудите… Впрочем, - прибавил лекарь, который все эти отрывистые речи произнес, не переводя духа и с явным замешательством, - я, кажется, немного зарапортовался… Этак вы ничего не поймете… а вот, позвольте, я вам все по порядку расскажу.

Так, так-то-с. Моей больной все хуже становилось, хуже, хуже. Вы не медик, милостивый государь; вы понять не можете, что происходит в...

Иван Сергеевич Тургенев

УЕЗДНЫЙ ЛЕКАРЬ

Однажды осенью, на возвратном пути с отъезжего поля, я простудился и занемог. К счастью, лихорадка застигла меня в уездном городе, в гостинице; я послал за доктором. Через полчаса явился уездный лекарь, человек небольшого роста, худенький и черноволосый. Он прописал мне обычное потогонное, велел приставить горчичник, весьма ловко запустил к себе под обшлаг пятирублевую бумажку, причем, однако, сухо кашлянул и глянул в сторону, и уже совсем было собрался отправиться восвояси, да как-то разговорился и остался. Жар меня томил; я предвидел бессонную ночь и рад был поболтать с добрым человеком. Подали чай. Пустился мой доктор в разговоры. Малый он был неглупый, выражался бойко и довольно забавно. Странные дела случаются на свете: с иным человеком и долго живешь вместе и в дружественных отношениях находишься, а ни разу не заговоришь с ним откровенно, от души; с другим же едва познакомиться успеешь - глядь, либо ты ему, либо он тебе, словно на исповеди, всю подноготную и проболтал. Не знаю, чем я заслужил доверенность моего нового приятеля, - только он, ни с того ни с сего, как говорится, «взял» да и рассказал мне довольно замечательный случай; а я вот и довожу теперь его рассказ до сведения благосклонного читателя. Я постараюсь выражаться словами лекаря.

Вы не изволите знать, - начал он расслабленным и дрожащим голосом (таково действие беспримесного березовского табаку), - вы не изволите знать здешнего судью, Мылова, Павла Лукича?.. Не знаете… Ну, все равно. (Он откашлялся и протер глаза.) Вот, изволите видеть, дело было этак, как бы вам сказать - не солгать, в Великий пост, в самую ростепель. Сижу я у него, у нашего судьи, и играю в преферанс. Судья у нас хороший человек и в преферанс играть охотник. Вдруг (мой лекарь часто употреблял слово: вдруг) говорят мне: человек ваш вас спрашивает. Я говорю: что ему надобно? Говорят, записку принес, - должно быть, от больного. Подай, говорю, записку. Так и есть: от больного… Ну, хорошо, - это, понимаете, наш хлеб… Да вот в чем дело: пишет ко мне помещица, вдова; говорит, дескать, дочь умирает, приезжайте, ради самого Господа Бога нашего, и лошади, дескать, за вами присланы. Ну, это еще все ничего… Да, живет-то она в двадцати верстах от города, а ночь на дворе, и дороги такие, что фа! Да и сама беднеющая, больше двух целковых ожидать тоже нельзя, и то еще сумнительно, а разве холстом придется попользоваться да крупицами какими-нибудь. Однако долг, вы понимаете, прежде всего: человек умирает. Передаю вдруг карты непременному члену Каллиопину и отправляюсь домой. Гляжу: стоит тележчонка перед крыльцом; лошади крестьянские - пузатые-препузатые, шерсть на них - войлоко настоящее, и кучер, ради уваженья, без шапки сидит. Ну, думаю, видно, брат, господа-то твои не на золоте едят… Вы изволите смеяться, а я вам скажу: наш брат, бедный человек, все в соображенье принимай… Коли кучер сидит князем, да шапки не ломает, да еще посмеивается из-под бороды, да кнутиком шевелит - смело бей на две депозитки! А тут, вижу, дело-то не тем пахнет. Однако, думаю, делать нечего: долг прежде всего. Захватываю самонужнейшие лекарства и отправляюсь. Поверите ли, едва дотащился. Дорога адская: ручьи, снег, грязь, водомоины, а там вдруг плотину прорвало - беда! Однако приезжаю. Домик маленький, соломой крыт. В окнах свет: знать, ждут. Вхожу. Навстречу мне старушка почтенная такая, в чепце. «Спасите, - говорит, - умирает». Я говорю: «Не извольте беспокоиться… Где больная?» - «Вот сюда пожалуйте». Смотрю: комнатка чистенькая, а углу лампада, на постеле девица лет двадцати, в беспамятстве. Жаром от нее так и пышет, дышит тяжело - горячка. Тут же другие две девицы, сестры, - перепуганы, в слезах. «Вот, говорят, вчера была совершенно здорова и кушала с аппетитом; поутру сегодня жаловалась на голову, а к вечеру вдруг вот в каком положении…» Я опять-таки говорю: «Не извольте беспокоиться», - докторская, знаете, обязанность, - и приступил. Кровь ей пустил, горчичники поставить велел, микстурку прописал. Между тем я гляжу на нее, гляжу, знаете, - ну, ей-Богу, не видал еще такого лица… красавица, одним словом! Жалость меня так и разбирает. Черты такие приятные, глаза… Вот, слава Богу, успокоилась; пот выступил, словно опомнилась; кругом поглядела, улыбнулась, рукой по лицу провела… Сестры к ней нагнулись, спрашивают: «Что с тобою?» - «Ничего», - говорит, да и отворотилась… Гляжу - заснула. Ну, говорю, теперь следует больную в покое оставить. Вот мы все на цыпочках и вышли вон; горничная одна осталась на всякий случай. А в гостиной уж самовар на столе, и ямайский тут же стоит: в нашем деле без этого нельзя. Подали мне чай, просят остаться ночевать… Я согласился: куда теперь ехать! Старушка все охает. «Чего вы? - говорю. - Будет жива, не извольте беспокоиться, а лучше отдохните-ка сами: второй час». - «Да вы меня прикажете разбудить, коли что случится?» - «Прикажу, прикажу». Старушка отправилась, и девицы также пошли к себе в комнату; мне постель в гостиной постлали. Вот я лег, - только не могу заснуть, - что за чудеса! Уж на что, кажется, намучился. Все моя больная у меня с ума нейдет. Наконец не вытерпел, вдруг встал; думаю, пойду посмотрю, что делает пациент? А спальня-то ее с гостиной рядом. Ну, встал, растворил тихонько дверь, а сердце так и бьется. Гляжу: горничная спит, рот раскрыла и храпит даже, бестия! а больная лицом ко мне лежит и руки разметала, бедняжка! Я подошел… Как она вдруг раскроет глаза и уставится на меня!.. «Кто это? кто это?» Я сконфузился. «Не пугайтесь, - говорю, - сударыня: я доктор, пришел посмотреть, как вы себя чувствуете». - «Вы доктор?» - «Доктор, доктор… Матушка ваша за мною в город посылали; мы вам кровь пустили, сударыня; теперь извольте почивать, а дня этак через два мы вас, даст Бог, на ноги поставим». - «Ах, да, да, доктор, не дайте мне умереть… пожалуйста, пожалуйста». - «Что вы это, Бог с вами!» А у ней опять жар, думаю я про себя; пощупал пульс: точно, жар. Она посмотрела на меня - да как возьмет меня вдруг за руку. «Я вам скажу, почему мне не хочется умереть, я вам скажу, я вам скажу… теперь мы одни; только вы, пожалуйста, никому… послушайте…» Я нагнулся; придвинула она губы к самому моему уху, волосами щеку мою трогает, - признаюсь, у меня самого кругом пошла голова, - и начала шептать… Ничего не понимаю… Ах, да это она бредит… Шептала, шептала, да так проворно и словно не по-русски кончила, вздрогнула, уронила голову на подушку и пальцем мне погрозилась. «Смотрите же, доктор, никому…» Кое-как я ее успокоил, дал ей напиться, разбудил горничную и вышел.

Тут лекарь опять с ожесточеньем понюхал табаку и на мгновение оцепенел.

Однажды осенью, на возвратном пути с отъезжего поля, я простудился и занемог. К счастью, лихорадка застигла меня в уездном городе, в гостинице; я послал за доктором. Через полчаса явился уездный лекарь, человек небольшого роста, худенький и черноволосый. Он прописал мне обычное потогонное, велел приставить горчичник, весьма ловко запустил к себе под обшлаг пятирублевую бумажку, причем, однако, сухо кашлянул и глянул в сторону, и уже совсем было собрался отправиться восвояси, да как-то разговорился и остался. Жар меня томил; я предвидел бессонную ночь и рад был поболтать с добрым человеком. Подали чай. Пустился мой доктор в разговоры. Малый он был неглупый, выражался бойко и довольно забавно. Странные дела случаются на свете: с иным человеком и долго живешь вместе и в дружественных отношениях находишься, а ни разу не заговоришь с ним откровенно, от души; с другим же едва познакомиться успеешь - глядь, либо ты ему, либо он тебе, словно на исповеди, всю подноготную и проболтал. Не знаю, чем я заслужил доверенность моего нового приятеля, - только он, ни с того ни с сего, как говорится, «взял» да и рассказал мне довольно замечательный случай; а я вот и довожу теперь его рассказ до сведения благосклонного читателя. Я постараюсь выражаться словами лекаря.

Вы не изволите знать, - начал он расслабленным и дрожащим голосом (таково действие беспримесного березовского табаку), - вы не изволите знать здешнего судью, Мылова, Павла Лукича?.. Не знаете… Ну, все равно. (Он откашлялся и протер глаза.) Вот, изволите видеть, дело было этак, как бы вам сказать - не солгать, в Великий пост, в самую ростепель. Сижу я у него, у нашего судьи, и играю в преферанс. Судья у нас хороший человек и в преферанс играть охотник. Вдруг (мой лекарь часто употреблял слово: вдруг) говорят мне: человек ваш вас спрашивает. Я говорю: что ему надобно? Говорят, записку принес, - должно быть, от больного. Подай, говорю, записку. Так и есть: от больного… Ну, хорошо, - это, понимаете, наш хлеб… Да вот в чем дело: пишет ко мне помещица, вдова; говорит, дескать, дочь умирает, приезжайте, ради самого Господа Бога нашего, и лошади, дескать, за вами присланы. Ну, это еще все ничего… Да, живет-то она в двадцати верстах от города, а ночь на дворе, и дороги такие, что фа! Да и сама беднеющая, больше двух целковых ожидать тоже нельзя, и то еще сумнительно, а разве холстом придется попользоваться да крупицами какими-нибудь. Однако долг, вы понимаете, прежде всего: человек умирает. Передаю вдруг карты непременному члену Каллиопину и отправляюсь домой. Гляжу: стоит тележчонка перед крыльцом; лошади крестьянские - пузатые-препузатые, шерсть на них - войлоко настоящее, и кучер, ради уваженья, без шапки сидит. Ну, думаю, видно, брат, господа-то твои не на золоте едят… Вы изволите смеяться, а я вам скажу: наш брат, бедный человек, все в соображенье принимай… Коли кучер сидит князем, да шапки не ломает, да еще посмеивается из-под бороды, да кнутиком шевелит - смело бей на две депозитки! А тут, вижу, дело-то не тем пахнет. Однако, думаю, делать нечего: долг прежде всего. Захватываю самонужнейшие лекарства и отправляюсь. Поверите ли, едва дотащился. Дорога адская: ручьи, снег, грязь, водомоины, а там вдруг плотину прорвало - беда! Однако приезжаю. Домик маленький, соломой крыт. В окнах свет: знать, ждут. Вхожу. Навстречу мне старушка почтенная такая, в чепце. «Спасите, - говорит, - умирает». Я говорю: «Не извольте беспокоиться… Где больная?» - «Вот сюда пожалуйте». Смотрю: комнатка чистенькая, а углу лампада, на постеле девица лет двадцати, в беспамятстве. Жаром от нее так и пышет, дышит тяжело - горячка. Тут же другие две девицы, сестры, - перепуганы, в слезах. «Вот, говорят, вчера была совершенно здорова и кушала с аппетитом; поутру сегодня жаловалась на голову, а к вечеру вдруг вот в каком положении…» Я опять-таки говорю: «Не извольте беспокоиться», - докторская, знаете, обязанность, - и приступил. Кровь ей пустил, горчичники поставить велел, микстурку прописал. Между тем я гляжу на нее, гляжу, знаете, - ну, ей-Богу, не видал еще такого лица… красавица, одним словом! Жалость меня так и разбирает. Черты такие приятные, глаза… Вот, слава Богу, успокоилась; пот выступил, словно опомнилась; кругом поглядела, улыбнулась, рукой по лицу провела… Сестры к ней нагнулись, спрашивают: «Что с тобою?» - «Ничего», - говорит, да и отворотилась… Гляжу - заснула. Ну, говорю, теперь следует больную в покое оставить. Вот мы все на цыпочках и вышли вон; горничная одна осталась на всякий случай. А в гостиной уж самовар на столе, и ямайский тут же стоит: в нашем деле без этого нельзя. Подали мне чай, просят остаться ночевать… Я согласился: куда теперь ехать! Старушка все охает. «Чего вы? - говорю. - Будет жива, не извольте беспокоиться, а лучше отдохните-ка сами: второй час». - «Да вы меня прикажете разбудить, коли что случится?» - «Прикажу, прикажу». Старушка отправилась, и девицы также пошли к себе в комнату; мне постель в гостиной постлали. Вот я лег, - только не могу заснуть, - что за чудеса! Уж на что, кажется, намучился. Все моя больная у меня с ума нейдет. Наконец не вытерпел, вдруг встал; думаю, пойду посмотрю, что делает пациент? А спальня-то ее с гостиной рядом. Ну, встал, растворил тихонько дверь, а сердце так и бьется. Гляжу: горничная спит, рот раскрыла и храпит даже, бестия! а больная лицом ко мне лежит и руки разметала, бедняжка! Я подошел… Как она вдруг раскроет глаза и уставится на меня!.. «Кто это? кто это?» Я сконфузился. «Не пугайтесь, - говорю, - сударыня: я доктор, пришел посмотреть, как вы себя чувствуете». - «Вы доктор?» - «Доктор, доктор… Матушка ваша за мною в город посылали; мы вам кровь пустили, сударыня; теперь извольте почивать, а дня этак через два мы вас, даст Бог, на ноги поставим». - «Ах, да, да, доктор, не дайте мне умереть… пожалуйста, пожалуйста». - «Что вы это, Бог с вами!» А у ней опять жар, думаю я про себя; пощупал пульс: точно, жар. Она посмотрела на меня - да как возьмет меня вдруг за руку. «Я вам скажу, почему мне не хочется умереть, я вам скажу, я вам скажу… теперь мы одни; только вы, пожалуйста, никому… послушайте…» Я нагнулся; придвинула она губы к самому моему уху, волосами щеку мою трогает, - признаюсь, у меня самого кругом пошла голова, - и начала шептать… Ничего не понимаю… Ах, да это она бредит… Шептала, шептала, да так проворно и словно не по-русски кончила, вздрогнула, уронила голову на подушку и пальцем мне погрозилась. «Смотрите же, доктор, никому…» Кое-как я ее успокоил, дал ей напиться, разбудил горничную и вышел.